Памятник себе

Никто точно не помнит, когда и с кого началась мода на прижизненные памятники. Сначала она была незаметна, а когда стала видна всем, оказалось уже поздно искать.
Бессовестная коммерция сделала свое дело. Аренда постаментов? Пожалуйста! В центре дороже! Отливка? Конечно! Нет, металл вы не потянете. Пластик! Ну, нет, что вы, на глаз и не отличить!
И город стал наполняться пластмассовыми людьми. Пустотелыми и с такими же пустыми рыбьими взглядами. Сначала десятки, потом сотни и тысячи. Молчаливые захватчики стояли на улицах, во дворах, в парках. Кто-то хотел возвышаться над всем городом, и для таких крепили постаменты на крышах.
Первые памятники издалека напоминали настоящие, но позже что-то случилось с поставками пластика, и истуканы стали черными, потом белыми, оранжевыми, синими, да так и остались.
Синие чучела опрокидывали, раскручивали на части, иногда жгли, и тогда они медленно растекались, исходя ядовитым дымом. Черные облака плыли над городом, оседая на земле, на стенах домов, на лицах людей.
Банкир Сидоровский на старости лет решил увековечиться наверняка. Большая часть нажитых денег ушла на откуп лучших постаментов и отливку двадцати одинаковых Сидоровских из настоящей бронзы.
Драгоценные фигуры, установленные в один день, гордо поблескивали на солнце. А той же ночью кто-то на грузовике объехал город и двадцать Сидоровских сдал на металлолом.
Дольше простоял памятник начинающему поэту Карманову, который ради шутки установили друзья. Синий Карманов сидел на краю постамента, свесив ноги, и сквозь очки смотрел на институт через дорогу с такой задумчивостью, что многие, проходя мимо впервые, пытались проследить взгляд. Этот памятник и остался, когда прочие пластиковые монстры сгорели, рассыпались, пропали. А через десяток лет вдруг превратился в бронзовый.
Модный художник Иващев до последнего не хотел ставить памятник, но поклонники хотели обязательно видеть кумира по пути на работу, между певцом и политиком. После долгих уговоров художник согласился подарить себе памятник на день рождения.
Пришедших на полуторжественное открытие угостили памятником, который оказался съедобным. Торта-Иващева в полный рост хватило на всех, а живой Иващев размахивал ложкой и, демонически хохоча, грозился впредь воздвигать себе по памятнику на каждый день рождения.
С тех пор каждый год в центре города съедали «торт Иващева». Модные когда-то картины забылись, а памятник появлялся и исчезал каждый год, даже когда люди забыли, кто такой был Иващев.
Старенький Владимир Тимофеевич захотел себе памятник тогда уже, когда бум на них прошел, рухнули игрушечные постаменты, и все молодые предприимчивые торговцы синей пластмассой сгинули бесследно.
Во всем городе нашлась только мраморная плита. Не хватило денег вывести имя. Не хватило на перевозку, а только на саму плиту. Но очень уж хотелось, чтоб памятник. Чтоб смотрели и помнили, что был такой Владимир Тимофеевич. А имя и так накарябать можно.
Понес плиту через сквер. Краснел, пыхтел, потом обливался. Сначала нес, потом волок, потом перекатывал. Прилег на траве передохнуть и умер. А плита осталась без имени.
На ней потом написали «Ваня+Вера».