Глава десятая

Что это с нашим Чанчыком? Как малый ребенок стал. Коней поймали в степи, привели — хватит, нагулялись уже, — он каждый вечер седлает, какого захочет, и скачет, скачет к своей ненаглядной…
— Уё-о, детонька ты моя! Совсем одурел сынок-то мой от радости. То на Челер-Кару садится — приятно проехаться верхом на вороном рысаке, то на Пар-Хурена — видать, и Карий Тигр ему по нраву… Дяди-то дома нет, вот он и вообразил себя хозяином табуна. Того и гля­ди, заветного буланого заседлает! А тот норовист — вон чего на скачках вытворил! Как бы не скинул на полдо­роге моего младшенького, детоньку мою… Ой, богда бурган, господи боже мой, до чего ж я привыкла маленьким Чанчыка считать. Вырос, конечно, вырос, а все — как девочка: вечером уедет, утром приедет, а в седле-то все один! Понапрасну, выходит, и ездит,— так сказала однажды невестке старуха Чочагайман.
— Чего там — напрасно! — весело ответила Сергекмаа.— Мужество свое испытывает: надо же ему стать мужчиной! И не вздумай, чаавай, удерживать его: это все равно, что вольную птицу в клетку посадить или крылья обрезать ей. Пускай на любого коня садится, хоть и на нашего Саралу. Лишь бы удача ему была.
В тот вечер Чанчык и вправду заседлал Саралу, уехал к невесте — и опять вернулся утром один.
— Беда с тобой, сынок!.. На рысаке едешь — домой один возвращаешься. На иноходца сядешь — опять один… Неудачливый ты у меня, вот что! Хоть бы коней пожа­лел: сенокос ведь скоро, работать будете на них. Они вон уже худеть начали от твоего баловства… Сидел бы ты лучше в юрте!
— Ты нам скажи, не бойся,— вмешалась в речь старшей невестки Сергекмаа,— с каким камнем столкнулся на пути? Заждались ведь: дворовая собака залает, обе мы с мамой твоей из юрт выбегаем — не вдвоем ли ты наконец приехал?..— при этих словах Сергекмаа нежно коснулась лицом пушистой головки своей млад­шенькой, трехлетней дочурки.
— Неудачливый я… Опять прощаюсь с мечтой,— склонил голову Чанчык.
— Да почему же? — ахнули обе женщины.— Угоще­ние невестина родня приняла, благословение дала — чего же еще? Только привезти твою суженую домой, к тебе в юрту. Что же не везешь? Родители мешают? Чего им еще надо?
Чанчык огляделся — никого чужих нет, а матери да тетке не стыдно правду сказать…
— Теща моя ко мне больно ласкова, сыночкой назы­вает. Но неспроста это, вижу. Вот она вчера и говорит: «Просьба, мол, у меня к тебе, сыночка, нетрудно ее исполнить — совсем пустяк! В старину, говорит, жених не­вестиной родне такие подарки делал — до половины все­го имущества семьи на них уходило. Теперь это нельзя, законом запрещено. Я, говорит, подарков и не прошу, а вот продайте нам вашего знаменитого Саралу. Хорошую цену, говорит, дадим. Хочу, мол, под старость лет на прославленном скакуне поездить. Да мы ведь и родня теперь — у вас ли, у меня ли Сарала, какая разница!» Так она мне сказала.
— Может, она на Челер-Кару согласится? — по-дело­вому осведомилась Сергекмаа.— Тоже конь хороший, ры­сак. Этого бы я подарила даже. А Саралу… Да ни за что не расстанется со своим любимым конем муженек мой! Ни за какое золото. И самой мне жалко было бы. Не ради цены высокой — ради детей, ради мужнего спо­койствия не соглашусь я на такое. Ты уж, парень, прости меня…
— Да это что же за наказание господне! — возмути­лась Чочагайман.— Не хочет она отдавать тебе дочку — так бы прямо и сказала. Нет, крутит все да вертит хвостом. Саралу ей подавай! Торговлю затеяла. Да ее ль это бабье дело — коней продавать-покупать? Еще если б тесть попросил… Дочка-то сама ничего о коне не говорила? Ну вот, так я и знала. Дочке ничего такого не надо, все мать выдумывает. По старым следам плетется! Я куда старше ее, а про такие обычаи думать забыла.
Надо ж хоть под конец жизни весенним воздухом поды­шать!.. Да и нельзя Саралу продавать, примета есть: с любимым конем расстанешься — без малых детей останешься, всю радость в семье порушишь — уйдут с ним детские души…
Верь не верь приметам, материнскому сердцу такие слова — нож острый. Страшно что-то стало Сергекме. Но она и виду не подала, о другом заговорила:
— Что ж она, теща твоя, от жадности с ума спяти­ла? Может, она тебя еще батрачить заставит года три на ихнее семейство, как в старину бывало? «Борзый конь проверяется в пору скачек, парень с девкой слюбился — пусть побатрачит», — может, еще такое присловье вспомнит? Да не бывать этому, не дождется!
— Детонька ты моя, да неужто возможно теперь такое? Видала ведь я все это, видала, да и на себе испыта­ла — вспомнить боязно! Не езди больше туда, малышка мой. Ох, да что это я опять!.. Дай отдохнуть коням. Ма­ло ли девчонок в наших краях — другую невесту найдем!
— Полно тебе, чаавай,— смягчилась Сергекмаа. — Ар­кан на две половинки разрезать недолго, а свяжи-ка потом? Так и молодых разлучить недолго, а соедини-ка их после у общего очага?.. Гибкими нам надо стать, как ве­точки вон той ивы: гнутся на ветру, да не ломятся…
— Ой, да что же мне-то теперь делать, детоньки! Не хотела я сына женить, помнишь — не хотела. Ты меня уговорила. Вот и юрту починили, и подготовили все… Только встречать невесту у порога осталось — нет, не выходит. Видать, не по сердцу пришелся мой сынок, век ему холостым вековать теперь…
Сергекмаа задумалась. Может, чем другим удастся задобрить алчную тещу?
— А еще ничего, кроме Саралы, она у тебя не про­сила?
— С год поработать у них предлагала, это верно угадали вы, тетя. Поживи, говорит, с нами под одним кровом, покажи, что ты не лодырь. Через год, говорит, появится у вас маленький человечек, тогда хоть куда идите, хоть с кем живите. Еще про какие-то домашние мелочи болтала, всего не упомнишь.
— Уё-о, господи ты боже мой! Да она, оказывается, человек, такая же мать, как мы, сватья-то наша! Видно, заметила уже что-то у дочки, вот и хочет, чтобы первый внучок не где-нибудь — в бабушкиной юрте родился! Это верно, опасны молодой матери первые роды, на чу­жих тут как понадеяться?.. Мать — она всегда мать, ни один отец так не позаботится о детях, как мать родная… Ну, ежели невеста с приплодом, никак уже нам ее те­рять нельзя. Пусть пока живет в родной юрте, где са­ма родилась, там и матерью станет. А я… Что ж, я по­дожду. Тяжело уже мне по хозяйству управляться, что ни день, тяжелее, а подожду. Придет невестка в юрту — вот тогда уж и отдохну да внуков понянчу. Только и мечтаю теперь об этом!..
Так завершила все споры Чочагайман.