09. Близко к сердцу

Прошли почти сутки с тех пор, как Марк Юз ушел. И большую часть этого времени Тиберий спал без сновидений. Часовая операция вымотала его будто неделя каторги без сна и еды. Наверное, номер три начал рваться на волю гораздо раньше, и пастырь сдерживал его, даже не задумываясь об этом. Из-за всего этого казалось, что в Плюсе — вечный вечер, который никак не может перетечь в ночь.
Так или иначе, беглец умудрился нигде не засветиться целый день. И это в городе, где каждый как на ладони. Обыск его вещей и просмотр личных файлов ничего не дал. Первых почти не было, а вторых не было вовсе. Однако улики нашлись, и пастырь, словно охотничий пес, шел теперь по совсем другому следу.
Агнцы на этот раз остались в апартаментах, и Тиберий был уверен, что без него они отлично проведут время, буравя пустыми взглядами ближайшую стену. Даже находясь в противоположной части города, пастырь чувствовал их, словно агнцы шагали рядом. Нельзя быть слишком далеко от своей отары.
След привел к ничем не примечательному на первый взгляд четырехэтажному зданию. «В восточном крыле», — напомнил себе Тиберий. Он уже почти привык к крыльям вместо дуг и оконечностей.
Впрочем, при ближайшем рассмотрении дом оказался куда более интересным. Пастырь оглядел место, где он переходил в мостовую, и не нашел никакого шва, никакого зазора. Значит, здание не создавалось сегментами, а строилось по старинке. Вырыли котлован, залили фундамент, а потом строили его снизу вверх. Почти памятник архитектуры.
Поднявшись по лестнице на третий этаж, пастырь потратил несколько минут на поиск нужной квартиры. Задача осложнялась тем, что как и все в этом странном городе, двери не были нумерованы. Наконец остановившись перед нужной, Тиберий замер на несколько секунд в нежданном оцепенении. Такого подозреваемого у него еще не бывало, и даже не находилось, с чем сравнить подобное расшатывание авторитетов.
Все же он потянулся за пазуху и вытащил пистолет. А потом привычным движением поднял ногу и нанес удар. С первого раза дверь едва поддалась. Зато со второго распахнулась настежь и громко ударилась ручкой о стену.
Пастырь шагнул в квартиру в поисках цели. Сначала он оказался в обычном жилище. Кровать, шкаф, обеденный стол. Но помещение продолжалось, и во второй его части находилось явно рабочее место. Оно было четко отделено визуально, даже цвет пола и стен в этой части апартаментов отличался.
У дальней стены стояли несколько картотечных шкафов и рабочий стол с ящиками. За устланным исписанной от руки бумагой столом сидела женщина в старомодном физическом забрале на глазах. Она повернулась в крутящемся кресле и тут же забралась в него с ногами.
Тиберий смотрел на женщину поверх поднятого пистолета. Она смотрела в ответ, не донеся до губ чашку кофе.
— Пастырь, — наконец нарушила она молчание, и в голосе не прозвучало ни тени удивления или иных эмоций. Это определенно тот голос, что Тиберий слышал все последние дни.
— Диспетчер, — поприветствовал он, по-прежнему держа собеседницу на прицеле. — Я должен попросить вас медленно поставить эту чашку и поднять руки так, чтобы я их видел.
— Чему обязана вашим визитом? — спросила диспетчер, но все же подчинилась и показала пастырю пустые ладони.
— У меня есть основания подозревать вас в пособничестве беглому преступнику Марку Юзу и организации его побега. Теперь, пожалуйста, так же медленно снимите забрало и положите на стол.
— Какие же основания? — диспетчер положила забрало на край стола, скосив на Тиберия зеленый глаз.
— Ваше полное имя, — вместо ответа потребовал пастырь.
— Афина Ро.
— Марк Юз — ваш ведомый?
— Уже больше двенадцати лет, — кивнула Афина.
— По какой причине вы вчера саботировали засаду? — пастырь подтянул себе стул и сел напротив диспетчера.
— Какие у вас основания так полагать, пастырь?
— С чего бы начать? С того, что Юза явно предупредили? Или что его пустили в неслужебный лифт в кентере? Или, может быть, то, что здания, по которым он убегал, обыкновенно находятся совсем на другой высоте. Уже сегодня они вернулись в исходное положение. Выберите сами, Афина.
— Вы весьма наблюдательны, должна признать, — улыбнулась диспетчер. Впрочем, в голосе эта улыбка, как обычно, не прозвучала. — Торопитесь вернуться в родной город?
— По какой причине вы устроили побег Юза? — нахмурился Тиберий.
— Тиберий, вы ведь привыкли быть не задающим вопросов инструментом. К чему теперь такая въедливость? Такая дотошность? Зачем вам ответы, пастырь? Что вы собираетесь с ними делать?
— Клянусь, я убью вас на месте, если не получу хоть один немедленно, — пастырь южной дуги взвел курок.
— Тогда задайте правильный вопрос, — Афина спустила ноги на пол и зябко перебрала по нему пальцами.
— Я не собираюсь играть в эти игры. Вам придется удовольствоваться моими вопросами и отвечать на них.
— Будь по-вашему, пастырь, — вдруг кивнула диспетчер. — Я обороняла Юза, потому что это моя работа. Он мой ведомый, и работа диспетчера — оберегать его любыми доступными средствами.
— Марк Юз — разыскиваемый преступник. И сердце велит его уничтожить. Вы сами передали мне приказ.
— Все верно, но мне сердце не велело ничего нового. И я исполняю старую задачу. Оберегаю своих ведомых. Когда на моего ведомого нападают, я его увожу… Когда мой ведомый пастырь теряет контроль над агнцем посреди операции, я за ним убираю и не поднимаю шума. Я хорошо работаю, ясно вам? Незачем ко мне вламываться.
Тиберий на секунду опустил взгляд.
— И это сделали вы?
— Руками Марка Юза. Проинструктировала его.
Пастырь скривил губы, задумавшись:
— То есть вы хотите сказать, что сердце разом приказало мне убить Юза, а вам — не дать мне этого сделать. С чего бы?
— А вот это, пастырь, верный вопрос, — Афина подперла щеку кулаком. Тиберий ждал продолжения, но его не последовало.
— Вас непросто допрашивать, но вы только отнимаете свое и мое время, диспетчер, — покачал головой пастырь.
— Так объясните, чего хотите. Признания? Я сознаюсь, я увела и спрятала Марка Юза. Но сделала это по велению сердца, и претензии можете направить к нему. С удовольствием полюбуюсь, как вы угрожаете оружием серверу. И знаете что? Мне надоел этот фарс в моем доме и на моем рабочем месте. К столешнице моего стола прикреплен пистолет. Сейчас я достану его и выстрелю в вас. Как вам такое?
Тиберий в ужасе смотрел, как диспетчер потянулась под стол. Судя по всему, она прекрасно знала инструкции и провоцировала пастыря. Однако выбора не оставалось. Он прицелился и стал надавливать на спусковой крючок.
Но выстрела так и не прозвучало. Вместо этого указательный палец мигом онемел, а следом за ним и вся рука до самого плеча. Через пару секунд пистолет упал на пол.
Афина повернулась обратно, и в ее руках не оказалось ничего, кроме кружки. Она насмешливо наблюдала, как Тиберий пытается заставить двигаться повисшую плетью руку.
— Можете попробовать другой рукой, но результат будет тем же. Плюс — свободная от насилия территория.
— Да что же происходит в этом городе? — процедил обезоруженный пастырь.
— Это не здесь — «происходит». Это в Арке беда, — Афина поднялась с кресла и, приблизившись, вернула оружие в кобуру Тиберия. — Не знали, что сердце так может, верно? Что не дозволено совершить — совершено не будет. Никак.
Она так же неторопливо вернулась на место и, подумав немного, снова подобрала ноги с пола. Пастырь угрюмо молчал.
— Видите ли, сердце Арки считает, что древние люди со своими бомбами, танками и ковровыми бомбардировками — все еще где-то там, все еще не перебили друг друга до единого и могут вернуться. Поэтому оно делает все, чтобы вы были злее, были агрессивнее. Жители Арки должны быть готовы к драке в любой момент.
— Хотите сказать, мой труд не имеет смысла? — пастырь баюкал руку, к которой постепенно возвращалась способность двигаться.
— Ее цель — ваше собственное страдание и страдание других от ваших рук. Чтобы злость копилась и в нужный момент обрушилась на врага. Потенциального.
— Как же долг пастыря? Быть щитом общества? Смирять опасных? Принимать на себя удар?
Диспетчер покачала головой:
— Вы творите насилие. Убиваете, калечите. По большому счету это только подливает масла в огонь. Превращает ваш город в театр боевых действий. И я даже не буду говорить, что вы находитесь не на своем месте. Вы сами это поймете, и довольно скоро.
— Знаете, пожалуй, я лучше выполню поставленную задачу и вернусь в свой театр боевых действий. Мне в вашем Плюсе неуютно, — ответил пастырь, разминая пальцы.
— Будь по-вашему, — вдруг уступила диспетчер. — Я спрятала Юза в старом метро на станции под южным крылом. Там нет ретрансляторов, поэтому система его и не видит. Идите и покончите с ним как вам приказано.
— Разве старое метро Плюса не поражено смертельной радиацией? — недоверчиво сощурился Тиберий.
— Но тогда ведь и беспокоиться не о чем, верно? — Афина сделала глоток чая и с досадой поставила ее на стол — остыл. — Но спорю на чашку горячего чая, что вы оттуда вернетесь без головы Марка. И даже не пастырем. Некоторые эпизоды нашей жизни нельзя преодолеть, оставшись тем же человеком, знаете ли.
Она развернулась вместе с креслом обратно к столу и протянула руку за забралом:
— Я выдала вам всю нужную информацию и теперь должна работать. Счет за дверь пришлю. Когда окажитесь в южном крыле, вызовите меня — проведу ко входу в старое метро. На этом все.
Вскоре, уже шагая по улице, Тиберий обдумывал услышанное. Он потянулся к своим оставленным в апартаментах агнцам, и они радостно отозвались. Радостно? Может быть, ему хотелось, чтоб было так.
Теперь отара двигалась ему навстречу, осторожно преодолевая городской трафик. Неизвестно, было ли это нужно. Даже не управляя пастырем, сердце ловко вплетало его в городскую картину. Он ни разу ни на кого не налетел, с какой бы скоростью ни двигался, а стоило подойти к никак не отмеченному пешеходному переходу, все автомобили уже стояли на месте, словно ждали именно его.
Зачем такие усилия, если оно в любой момент может потянуть его за поводок, словно растявкавшегося щенка? Информации поступило слишком много, чтобы думать еще и об этом. А после встречи с агнцами станет и вовсе невозможно. У сердец разногласия. У сердец — разногласия. И он вместе с чертовым Марком Юзом оказался в самом их эпицентре. Угораздило. И если разногласия перейдут в открытый конфликт, неизвестно, какими средствами титанические машины-ульи станут его решать.
Диспетчер утверждала, что труд пастыря не имеет цели и тут же сама ее назвала. Тиберий частенько чувствовал на своих плечах тяжесть целой тюрьмы, но теперь все обретало смысл. Ведь совсем другое дело — потерпеть, чтобы позже вступить в решающую битву с древним и страшным врагом за весь современный…
Тиберий даже остановился, внезапно потеряв мысль на полуслове. Обернувшись, он увидел номера один и номера два за своим правым и левым плечом. Они стояли вместе с пастырем и смотрели мимо него вперед.
Теперь, когда номер три ушел, казалось, что их стало больше, что они стали разговорчивее. Словно Тиберий освободил вокруг себя место, но сам больше не стал, и все освободившееся пространство оказалось занято агнцами.
— Куда мне идти? — спросил он то ли диспетчера, то ли себя.
— Вы почти на месте, пастырь. До конца квартала и налево.
Ее тон остался прежним, словно ничего и не произошло меньше часа назад. Зато пастырь теперь был уверен, что Афина сейчас лениво попивает чаек, забравшись с ногами в кресло.
«Хоть кто-то умеет выбирать себе работу,» — думал Тиберий, заворачивая за угол.
— Стойте, — скомандовала диспетчер. — Заходите в подъезд рядом и в лифт.
Недоумевая, пастырь последовал указаниям. В лифте поредевшая отара привычно выстроилась у него за спиной. «И чего бы им не быть у меня на виду?» — думал Тиберий, надевая забрало.
— Внизу с вами не будет связи, и я ничем не смогу вам помочь. Ни одному из вас. Желаю удачного поиска.
После этих слов двери лифта закрылись, и он довольно долго ехал вниз, преодолевая подвальные технические помещения и толщу городской платформы, а позже, видимо, и земную толщу.
Жизнерадостный звоночек прозвучал насмешкой, когда двери открылись в кромешную темноту, из которой тут же повеяло промозглым холодом и запахом застоявшегося воздуха.
Забрало позволяло видеть в темноте, а вернее различить в этом первородном мраке неясные очертания объектов и линии стен.
Тиберий заставил номера два достать фонарик и освещать дорогу из-за плеча. Лифт выходил прямо на пути, и пастырь спрыгнул в мутную и холодную воду. Похоже, рельсы со дна были убраны, и наполненный водой путь от этого еще больше походил на канал или сток.
Из-за холода вода казалась плотнее, и пастырь с усилием прорывался через нее, чтобы сделать следующий шаг. Но едва он настроился на долгое блуждание по затопленным тоннелям, как впереди забрезжил холодный белый свет.
Путь пошел вверх, и вода вскоре опустилась до уровня до колен, а еще через десяток шагов Тиберий шагнул на сухой бетон.
Тоннель здесь заливал неровный белый свет, исходящий из-за непрозрачного занавеса, заменявшего левую стену. Пастырь посмотрел назад на своих агнцев и увидел в полумраке только синие огоньки. Их не заботило ничто из происходящего, в городе или под ним.
Тиберий приподнял занавес и с трудом протиснулся под ним на скользкий кафельный пол. Преграда оказалась неожиданно тяжелой. Пластиковая пленка была довольно толстой и висела в несколько слоев.
Увиденное же пастырем по другую ее сторону сложно было принять за радиоактивные катакомбы. Древнюю станцию метро освещали мощные прожектора, не оставляя ни единой тени. Пол, стены и высокий свод сверкали стерильной чистотой.
Оттуда, где стоял Тиберий и до самого замурованного входа с поверхности тянулись ровные ряды одинаковых стеллажей, уходивших под самый потолок и повторявших своими верхними полками его изогнутую линию.
Пока агнцы неуклюже вылезали с путей на станцию, пастырь подошел к одному из стеллажей и осмотрел стоявшие на его полках предметы. Книги. Сотни и тысячи книг. Ни одного знакомого названия, ни одного известного автора.
Все они имели одинаковые серо-желтые картонные корешки и явно создавались не услаждать глаз, но хранить свои тексты.
«Резервная копия, — подумалось Тиберию. — От кого ее здесь прячут? И для кого хранят?».
Дождавшись номера один и номера два, он расстегнул кобуру и зашагал к центру станции, туда, где между стеллажами тянулся сквозной коридор через все хранилище. Под потолком, словно в обычном книжном магазине, висел указатель «Классическая европейская литература».
— Классическая. Европейская, — вслух повторил пастырь, пробуя на вкус незнакомые слова.
«Наверняка это все книги древних людей. Литература из другого мира, который более не существует. Открой я одну из них, пойму ли хоть слово?».
Тут ему вторили безмолвные голоса агнцев. Они клубились, словно черные тучи на горизонте его сознания, застилая свет.
Тиберий попытался сам себе объяснить на пальцах, что есть задание, есть цель, и она уже довольно близка. Но никакие увещевания не могли увести его от мысли о том, чтобы остановиться прямо вот здесь и раскрыть один из этих загадочных томов. И внутренняя борьба оказалась неожиданно энергоемким процессом. Такими темпами он опять опустит руки посреди погони, а Юз побежит себе дальше.
За этими думами Тиберий не заметил, как уже остановился напротив буквы «М». Поколебавшись, он повернулся и прошел мимо «Л» прямо к стеллажу, помеченному буквой «К».
Углубившись в ряд, пастырь вел пальцем по корешкам, ища по алфавиту одну-единственную книгу, пока наконец, торжествуя, не остановил палец на нужном корешке. Нарушив ровный ряд, Тиберий вытащил приятно тяжелый серо-желтый том без изображения на обложке. «Книга джунглей».
Прошлое, ставшее в последние годы не только забытым, но и мифическим, вдруг обрело плоть и коснулось Тиберия Гира. Это прикосновение оказалось подобно удару тяжелого молота. Впервые за все годы издевательства системы он ощутил, что из его жизни забрали нечто, и пусть то место теперь плотно заставлено, в нем все равно ощущается пустота.
Пастырь сел на сверкающий пол и раскрыл книгу, полный решимости впитать каждое слово из своего прошлого. В ту же секунду черные тучи с горизонта набежали, норовя закрыть собой отвлекшееся сознание.
Тиберий терял слова, глотал целые обороты, а заканчивая читать предложение, начисто забывал его начало. Видно, в настоящем чтении участвуют только двое, автор и читатель.
Тиберий перевел взгляд со страницы на своих верных агнцев. Те неподвижно стояли в паре метров от него, сжимая в руках оружие. Готовые выполнить любой приказ без тени сомнения.
И Тиберий вложил всю свою волю в единственный приказ, короткий и простой:
 — Помолчите.