Глава вторая
Прошло уже несколько лет, как создали тувинскую письменность. ЦК ТНРП и правительство приняли решение: «С 1 мая 1931 года перевести на тувинскую письменность газету «Шын».
Газета «Шын» в разные времена называлась «Унэн» и «Тувинская аратская правда», издавалась с 1925 года.
Сначала араты удивлялись, что слова можно не только услышать, но и увидеть. После того, как газета «Шын» стала выходить на тувинском языке, активность аратов возросла. Едва научившись разбирать буквы, каждый cтарался написать письмо в газету. Иногда на страницах газеты писали и о сумоне Буянды Бай-Даг. Были и новости, и вопросы. Критические письма подписывались псевдонимами. Например:
«В 1934 году в Усть-Барыке и Чаа-Холе Улуг-Хемского хошуна открылась новая школа.
Шимит-Доржу».
«Выявляется причина джута. На таежных пастбищах возле peк Барык и Сенек сумона Буянды Бай-Даг толщина снега достигла двух пядей и 4 илиг.
Дартай-оол».
«До 1921 года тувинский народ не имел своего свободного права, культуры, письменности. Октябрьская революция разделила мировую капиталистическую систему на два противоположных мира. Советский Союз, монгольский и тувинский народы развиваются по своему пути. Они составляют другую систему. Капиталистические реакционные страны относятся к другому миру.
Председатель сумона Буянды Бай-Даг Чудурукпай».
«До 1921 года отрез далембы на один халат стоила 20 беличьих шкурок, а теперь две беличьи шкурки; одна плитка чая стоила 20 шкурок белок, а теперь же одну шкурку; пачка табака — 10 беличьих шкурок, а теперь одну шкурку. Мы учимся культурно торговать.
Сарбаажык».
«Тувинские охотники всегда готовы объединиться для уничтожения волков, которые приносят вред домашнему скоту. Да здравствуют правительство THР и ЦК ТНРП, их руководители товарищи Тока, Хемчик-оол, Чурмит-Дажы!
Председатель комиссии по борьбе с волками Дукержен».
«Приехавшие в отпуск из Кызыла граждане Сартаяк и Казанак ведут себя неприлично при народе, все время пьянствуют, скачут взад-вперед на конях, чуть детей не задавили.
Свидетель».
«Какой пример показывают члены партии, которые связались с женами феодалов?
Шил-стекло».
Письма аратов беспрерывно шли в Кызыл. Адрес один и тот же: «Редакция газеты “Шын”».
* * *
Секретарь партячейки сумона Буянды Бай-Даг Буян был ошеломлен. Что случилось в его юрте? Как будто оглушили его. После контузии во время освобождения Баян-Кола в жизни бывало всякое. Тo потеряет сознание, то забудет, где он и что с ним. Стало лучше, когда лечил его лама в Хендергейском монастыре, а особенно после того, как они с Карой помолились богиням Ногаан тарийги и Сагаан тарийги.
И он, кажется, совсем выздоровел. Богини лекарств не давали, просто успокоили. Есть такое выражение: душой болеть, верой выздороветь. Буяну действительно стало гораздо лучше. Странно: все случилось, как предсказали богини: в своем бедном чуме они нашли змеиную кожу, потом Анай-Кара родила сына — с родинкой между лопатками. И по указанию богинь сына назвали Чолдак-Ой, чтобы черти не забрали.
Казалось, жизнь наладилась. Что же случилось тем вечером? Жена ушла к Чудурукпаю. Буян сначала был в ярости, но и успокоившись, не пошел за женой. Засел, как упрямый сурок в норе. Он остался в своей юрте совсем один. Как следует не ест. Только чай себе варит, и — удивительно, не чувствует голода.
Дело превыше всего, он не оставил и не ослабил работу партячейки. По-прежнему каждый день встречался на работе с Чудурукпаем, иногда они вместе проводили небольшие собрания. Но никогда не упоминали о Каре.
Как-то вечером, сидя в пустой, неуютной, плохо натопленной юрте, Буян достал красный аадан[1], который носил за спиной под поясом, развязал его. Там он хранил документы — описи, ведомости, просьбы, заявления, жалобы, удостоверения… Их было много. Это обязанность руководителя — бумажная работа.
Взяв одну бумагу, Буян прочитал:
«Просьба.
Я бедный арат, хочу вступить в ряды партии, повысить свой политический уровень и обещаю apaтам не подвести их. Если я в чем-нибудь провинюсь, пусть меня беспощадно прогладят горячим утюгом партии.
Хууракпан».
Много аратов хотели вступить в народную партию. Буян радовался. Потом стали попадаться доносы. На многих не было подписи.
Буян продолжил чтение:
«Гражданин сумона Бай-Даг, плохо владеющий письменностью, недостойный член партии, Торлаажык родом из сумона кыргысов, будучи в нетрезвом состоянии, ударил кулаком в глаз простому арату Сержикею из того же арбана.
Когда председатель арбана решл утихомирить хулигана, тот же Торлаажык повалил на пол Сержикея, напал на старика по имени Чарык-Баштыг. Потом прибежали араты, связали буйного недостойного члена по рукам и ногам. Надо принять меры к Торлаажыку».
Буян задумался на некоторое время, потом написал несколько слов, как на бумагах, которые приходили из Кызыла:
«Разобрать на партийном собрании. Объявить выговор».
Следующая бумагa:
«Действительный член партии, достаточно грамотный Кыргыс Хур-оол начал отбирать кижен-путы у арата Энге-Маадыра, растрепал ему волосы, укусил за большой палец так, что он посинел.».
Буян опять написал:
«Выговор».
Дальше:
«Когда арат Холбенчик вошел в свою юрту, действительный член Ногаан-оол начал драться с ним».
«Предупредить».
«Когда у члена партии Агармы умер муж, то она стала «работать» с шурином, это противоречит закону».
«Строгий выговор».
Последнее сообщение:
«Арат Холажык, который живет на Оттук-Даше, клялся, что расстался с религией, но араты своими глазами видели, как он молился богу Христосу. Нужно разоблачить Холажыка, наказать его».
Буян задумался. Революция покончила с желтой религией, но в тувинском законе не сказано о православной религии. Секретарь партячейки после некоторого колебания написал сверху: «Передать в хошунное правление».
В последние дни Бyян задумчив. На то есть причины. Он конфисковал имущество феодалов, отобрал у них скот, составил список, кого надо выселить. Но сам как следует не разобрался во всех этих событиях. Пришел приказ из столицы, Буян выполнил — он простой солдат партии, правительства, сын арата с чистой кровью. Воевал за дело революции, у него до сих пор в кармане наган. Он еще повоюет за революцию, теперь у него кроме боевого оружия есть другие — тувинская письменность, красная пропаганда, партийный билет. Справится.
И все же главная забота — мучительная, трудная — Анай-кара. Всего несколько дней, как ушла жена, а кажется, прошел месяц, год, много лет. Анай-Кара просто кормит и воспитывает детей Чудурукпая или стала его женой?
У Буяна пропал сон и аппетит. Всю ночь вертится с боку на бок, думает, тем временем рассветет, птички запоют.
Буян старается избегать сборищ: кажется, люди видят его насквозь. В маленьком сумонном центре несколько домов и юрт — все видно как на ладони. Наверное, о том, что натворил Буян, знают во всем сумоне, а, может быть, и в хошуне.
Пока Буян думал, как ответить на все письма, разобрать все жалобы, заскрипела и открылась дверь юрты. Быстро вошел, весь в инее, секретарь хошунного комитета партии Донгурак. Секретарь хошкома всегда действует быстро, неожиданно. Недаром ему дали прозвище «Изиг-оол».
Кровь прихлынула к лицу Буяна. Казалось, кожа на голове сморщилась.
Глаза Донгурака были холодны. Он не поздоровался. У Буяна молнией мелькнула мысль: что-то случилось. Секретарь Донгурак не дал Буяну подумать:
— Где ваш наган?
Да еще «ваш». Раньше они были на «ты»: земляки хорошо знали друг друга.
Донгурак не сел, и пока он ходил взад-вперед, Буян пришел в себя:
— У меня.
— Сдайте мне, — секретарь хошкома протянул руку ладонью вверх.
Бyян не встал с места:
— Это мое личное оружие, — ответил он.
— Как это понимать?
— Егo только красный партизан Щетинкин может отнять.
— Тогда сдайте партбилет!
Буян покачал головой:
— Нет…
У Донгурака ни голос, ни рука не дрогнули:
— Или наган! Или партбилет!
— Нет, дарга.
— Я лично приехал, так уважаю вас. А мог бы послать вооруженную милицию.
— Не могу, дарга.
— Это мое право. Что сдадите? Наган или партбилет?
Буян неловко вытащил партбилет и наган. Он дрожал всем телом, на лбу выступил пот.
Протянув руку, Донгурак приказал:
— Ну!
Буян встал. Закрыл глаза. Протянул вперед обе руки. В правой — тяжелый, холодный наган. В левой — легкие листы партбилета. Когда он открыл глаза, то увидел в руках секретаря хошкома наган.
Буян тихо проговорил:
— Слово одно, кулака два…
Донгурак медленно сел и бережно убрал наган, глубоко вздохнул:
— Я спрячу. Если нужно будет, возьмешь…
Секретарь хошкома опять перешел на ты.
Буян тихо добавил:
— Он мне больше не понадобится, дарга.
— Я тоже так думаю.
Донгурак вытащил из внутреннего кармана бумагу и протянул Буяну:
— Читай.
Буян подумал о документах, которые только что разбирал: особенно о последних строках, написанных им самим: «незаконно», «выговор», «строгий выговор»… Он начал читать, то преследуя убегающие буквы, то забегая вперед:
«Начальнику Улуг-Хемского хошуна товарищу Донгураку. Обращаюсь к Вам с надеждой, что Вы примете надлежащие меры к секретарю партячейки сумона Буянды Бай-Даг товарищу Буяну, бесчинствующему так, что стыдно перед революционным законом. Он каждый раз напоминает о том, что является красным партизаном, вроде бы в сумоне нет человека выше его, не различает бедных аратов и чиновников, по личной инициативе конфисковал имущество, заставлял детей и женщин плакать, выслал их в дальние места. Занимался рукоприкладством, размахивая оружием, а свою жену, председателя женсовета Анай-Кару с малыми детьми выгнал среди зимы из дома. Если не отберете у Буяна наган, он может что-нибудь натворить, даже убить человека. Настал час исправить поведение товарища Буяна, принять к нему меры.
Член партии, знающий человек».
Буян не находил слов, он был похож на загнанного волка. После долгого молчания, пряча глаза, неуверенно выдавил:
— Не только у меня, у партизана Келдегея тоже есть оружие.
— Это охотничье ружье, — тихо возразил Донгурак. — Это хорошо, что ты такой горячий, но сильно не разгорайся, а то сгоришь.
