Глава пятая

…О том, что Ажикая, если он не согласится вступить в партию, будут наказывать, знали только члены министерства пропаганды. Но слухи как-то расползлись, будто сквозь щели, и распространились среди народа. Один-два человека испугались, начали молиться, другие радовались, с нетерпением ждали судного часа. Большинство аратов поддерживали решение, даже поговаривали: «Нож не минует бычьей мошонки. Новый режим настал, все люди равны между собой, и нойоны, и араты».
Зимний мороз начал крепчать. До далеких гор Чаргы слышен стук дятла, долбящего дерево в долине. Солнце тускнело, окружено венцом: с двух сторон – два луча…
Настал день, назначенный Курседи.
В тот день на рассвете прибежала мать Курседи, в слезах упала на колени перед сыном, разрыдалась. Трезва была: холодной зимой где взять араки?
Родители Курседи зажиточны. И скот есть, и еды вдоволь, народ их уважал. Отца звали Кенден, мать – Шужулээ, но мать и стар и млад звали Чевенек-Кадай[1].
Чевенек-Кадай причитала:
– Не  твори  казни  в  оюннарском  крае! Твои родители и ты сам не причиняли зла людям. Ты  же сам вернулся с маньчжурской войны хромым, молился в монастыре, лечился у ламы. Атеперь хочешь услышать плач и стон, кровь хочешь увидеть, людей калечить,  сынок! О мой Элегест, Межегей,  простите! Моя гора Чаргы, мой Улуг-Хем, Улуг-Алаак… Опомнись, сын!
Курседи, не ответив, взял уздечку с недоуздком и вышел из юрты. Надолго. Сколько можно лежать в пустой юрте? Чевенек-Кадай помолилась медному богу на сундуке, что-то горестно прошептала и вышла.
В тот день, на удивление, в аале министерства пропаганды с утра толклось много народу. Курседи понимал, почему: «В истории Танну-Тувы не бывало, чтобы наказали нойона».
Вскоре после Чевенек-Кадай к юрте с красным флагом и желтым божком подъехал Арган-Дембирел. Он не обратил внимания на пиалу чая, поднесенную женой Курседи, поставил ее возле огня, а сам стал мять холодными пальцами свой шелковый кисет, звенеть серебряными бляшками, наконец, сосать с шумом трубку с мундштуком из твердого камня. Арган-Дембирел надвинул набекрень шапку с синим чинзе, завязал подбородочный ремень. Видно по выражению лица, что собрал всю волю в кулак, решил поспорить. Руки его дрожали, и он не мог с первого раза высечь искру огнивом, а когда высек – та никак не попадала в железную головку трубки.
– Ну что, друг? – сидя на почетном месте юрты, как ни в чем не бывало, спросил Курседи. – Будешь, как баба, падать в обморок, пока народ не видит?
Арган-Дембирел не был заикой, но стал заикаться:
– Ка-ак это так можно? Если накажем старого человека, араты больше не будут верить в министерство пропаганды. Совсем никудышным делом собираемся заняться.
У Курседи голос не дрогнул:
– Не за старость, а за то, что нойон, будем наказывать, понял? Ничего, если все правильно сделаем, то Ажикая и не придетсятрогать. Не увидев горы, не поднимай подола, не увидев воды, не снимай обуви.
– Народ собрался, любопытные. Собрание министерства надо провести, но отменить решение. Не только я, но и Сарбай, Узун-Лопсан, Кыргыс-Дapra тоже так думают…
– Понятно, – Курседи поджал ноги. – Прихвостни феодалов. Своя рубаха ближе к телу…
– Мы жедоговорились, что главная цель министерства пропаганды – привлечь в партию широкие слои аратов?
– Несомненно. Если приберем бээзи к рукам, и араты к нам придут.
– Но ведь не с помощью розог!
– Это жесткая власть. Мы не позволим партии ходить пешком!
– Тогда выходим из министерства пропаганды!
– Кто?
– Я назвал.
– Не уйдете.
– Не удержите!
– Мы сейчас имеем дело с Ажикаем, который угнетал всю Танды-Туву, бывал в Улуг-Хурээ, совал руки в Бээжин, и на вас, убогих, ему было наплевать. Министерство не изменит решения!
Арган-Дембирел притих, снял шапку, достал платок тонкого шелка и вытер пот со лба.
Члены министерства пропаганды собрались кто раньше, кто позже, неохотно. Чинчи-Хурак и  Куржепей  сообщили, что Ажыкай скоро будет. Чуржапай давно приготовил  розги  и  кнут.
Рассеялся туман вдоль Улуг-Хема, небо прояснилось, и в полдень появился Ажикай бээзи со своей свитой. Цепочка конников медленно направлялась в сторону аала Курседти. Ажикай бээзи – спокоен и нетороплив, не чета молодым чиновникам, которые вечно куда-то бегут, словно осенние кузнечики. И препятствия на его пути исчезали как-то незаметно, будто сами собой. Ажикай никогда к власти не стремился, но у нойонов был в почете. А вот честолюбивый сын Ажикая Чылбак стал светлейшим князем и был убит красными партизанами.
…Гордо, неспешно въезжал богач в аал на гнедом иноходце. В солнечных лучах горел ярко-красный чинзе на его шапке с павлиньими перьями. Его сопровождали чиновники со стеклянными и медными шариками на шапках, братья и писари.
Слухи о наказании давно дошли до Ажикая, но он не придал им значения. Кто посмеет унизить старого уважаемого князя, самого богатого в девяти хошунах. Ажикай решил немного потешиться и заодно побеседовать с Курседи.
Никто не вышел из красной юрты встречать бээзи, никто не взял повода коня, не придержал седла. Эти знаки внимания Ажикаю оказали подчиненные самого нойона.
Ажикай бээзи – крупный, представительный мужчина, с высоким лбом, смуглым лицом. Сейчас его щеки побелели от мороза. Поверх шубы из белой мерлушки, крытой черным шелком, на нем теплая парчовая безрукавка.
Бээзи вошел в юрту и обменялся приветствиями с членами министерства пропаганды. Курседи пригласил его сесть на почетное место. Сразу приступили к делу. Сообщив о принятом министерством решении, Курседи посоветовал Ажикаю вступить в партию.
– А что это такое – партия? – спокойно спросил бээзи Ажикай.
– Вождь простого народа, – коротко ответил Курседи.
– В чем ее польза?
– Довести до конца революцию.
– Политикой заниматься буду, а в партию… – покачал бээзи головой в шапке с красным чинзе.
Курседи приказал:
– Наказать!
Бээзи схватили.
– Чуржапай, розги готовы?
– Готовы.
По правилам наказание производят прямо на улице. Учитывая мороз, чин бээзи и его возраст, напротив юрты на коровью шкуру бросили матрац. Уважая чинзе, шапку оставили на сундуке возле бургана.
…Ажикай до сих пор не верил в возможность такого позора. Но его вытащили из юрты и, повалив лицом вниз на грязный матрац, спустили штаны. Чуржапай приготовился, даже замерзший прут разогрел на огне.
Приближенные нойона попытались заступиться за своего господина. Их оттолкнули.
Один из родственников с надеждой в голосе попросил:
– Накажите меня вместо господина.
Никто не услышал его.
Еще один родственник попросил:
– Разрешите мне наказать его, он обижал меня, и я хочу отомстить.
Не удалась и эта хитрость.
В это время зеваки облепили деревья и заборы, залезали на юрты, всем было интересно, как будут наказывать бээзи: «Будет ли князь стонать от пытки? Стыдно ли будет господину кричать?». Кто-то негодовал, кто-то жалел Ажикая, кто-то ликовал.
Курседи вышел из юрты и, увидев голый зад старика, пожалел его. Ажикаю семьдесят: кожа тонкая, бедра словно сухие палки. На тощей ягодице свищ. «На нем живого места нет», – подумал Курседи и махнул рукой: «Прекратить». Родственники обрадовались, «министерцы» удивились.
Но наказывать можно и в юрте. Подтянули штаны бээзи Ажикаю и втащили его в юрту. Любопытные обступили ее, стараясь найти какую-нибудь щелочку. Парни залезли наверх.
Чуржаапаю не привыкать, он давно приготовил черную плеть, покрытую засохшей кровью.
Кто-то  повесил  перед  бурганом  пеструю занавеску. Руки  Ажикая связали за спиной, посадили его у двери. Чуржапай левой рукой взял старика за черную косу, упершись ногой в связанные руки, приподнял голову. Мелькнула плетка.
“Это действительно наказание”, – понял потрясенный бээзи Ажи­кай. Плетка обожгла щеку, у старика зазвенело в ушах. С первым же ударом кожа на щеке лопнула. Запахло кровью. В глазах Ажикая затуманилось. Мелькала рука, слышались хлесткие удары.
Курседи спросил:
– Вступите в партию, господин?
Нойон покачал головой.
Чуржаапай примерялся к другой щеке. Опять ожгло болью.
Курседи вновь задал вопрос:
– Вступите в партию, господин?
Бээзи сквозь марево, окутавшее голову, вновь покачал головой. Курседи поднял руку – хватит. Приближенные Ажикая намазали его израненное лицо овечьим жиром, перевязали чистой тканью, усадили на коня и уехали.
Долго смотрел Курседи вслед бээзи Ажикаю и, наконец, вымолвил:
– Настоящий нойон…