Николай Куулар. Небесный табун

Юрта
У подножия хребта Танды —
там, где стебли трав сухих седы,
в той степи бескрайней, где густы
караганниковые кусты —
виден в мареве издалека
купол юрты цвета молока.
Словно грудь земли — щедра, нежна —
схожа с грудью маминой она.
Тёплое гнездо, где — глуп и мал —
запах рода я в себя впитал.
Неумелый лепет первых слов,
гордость первых маленьких шагов
помнит юрты войлочный покров —
помнит первой стрижки холодок,
горечь расставанья, зов дорог.
Там напевы родника чисты,
листья караганника желты,
Сына в юрте ждёт седая мать —
вот приедет, поспешит обнять.
Стыдно маму разочаровать.
Здесь я детством радужным согрет
Юрты мир хранит меня от бед,
он уже не откочует, нет.
Где б ни странствовал, ни кочевал —
юрта шлёт мне издали сигнал.
Сумерки сгустятся — но всегда,
словно путеводная звезда,
юрта путь подскажет без труда…
Горе мне! Отец покинул кров!
Говорят, что души пастухов,
улетевших глянуть в холода:
целы ли небесные стада —
больше не вернутся никогда.
Юрта папина, меня прости:
не сумею проложить пути,
привязать степного жеребца
к коновязи своего отца…
Сумерки сгущаются опять:
мама и земля устали ждать.

Баллада о скакуне
Он понимал, что это его последний забег,
и шёл, как на праздник — бывало, мчался быстрее стрелы
старый скакун, ветру не уступавший вовек,
гордый крылатый потомок Аран-Чулы.
Круг людей расступился. Скакун в ответ
на их приветствия грустно поник головой.
Но, припомнив победы на скачках минувших лет,
загарцевал перед праздничной толпой.
Без хозяина праздник коню ни к чему,
но сегодня хозяин, похоже, лишился сил —
он, как к давнему другу, сына подвёл к нему.
«Не подведи!» — доверчиво попросил.
Вот собрались наездники в поле пустом
и отпустили поводья. Скакун воскрес!
Из-под копыт вырывается пыль столбом,
ибо земная пыль — опора небес.
Грива как флаг по ветру пластается. Воздух сух
и горяч. Скакун летит, не касаясь земли.
Кажется: в скачке ожил древних шаманов дух.
Благословенье даря, бубны рокочут вдали.
Вот-вот и сердце не выдержит — вырвется из груди,
чтоб налегке отправиться в сумасшедший полёт.
Обгоняя соперников, он летит впереди!
Травы степные пахнут крепче, чем конский пот.
Но заходится сердце, и дышать всё трудней:
бешеный воздух скачки ноздри ожёг.
За спиною он слышит хрип разъярённых коней.
Осталось совсем немного. Последний рывок.
Он победил! Он останется непобедим!
Но подкосились ноги — больше он встать не смог.
К нему подходили люди, один за другим,
молча склоняли головы, глаза отводили вбок.
А он, затихая, видел: там, где солнце в зенит
восходит, где вечного неба бескрайня голубизна —
вновь в нескончаемой скачке он первым мчит
и продолжает бег небесного табуна.

Два стихотворения о снеге

1.
Пуще клятв запомнился миг
в этой комнате, где постиг
озарение. Я тогда
думал: так и будет всегда.
А назавтра — в полёт. И мне
в тридевятой дальней стране
восхищался друг невпопад:
— Здесь чудесный был снегопад!
Сад, весь в белом, блистал вчера!
— Где же снег?
— Растаял с утра.
На земле этой, вечной почти,
пусть нас память хранит в пути.

2.
Сколь рассеянно Божество!
Узкогорлый кувшин его
нынче ночью, слегка наклонён,
пролил наземь молочный сон.
Утром Солнце на небосклон
выйдет. Снег заискрится — он
жгучих лучиков жадный взгляд
нежной кожей приветствовать рад.
А потом этот сумасброд
Солнце, что растопило лёд,
возблагодарит. И умрёт.
На земле, равнодушной почти,
лишь любовь способна спасти.
Перевод Виктора Куллэ

Материнский чай
Зимовье наше одиноко стынет.
Там желтый чай заваривает мать.
И вдруг она подумает о сыне:
Когда приедет – как его принять?
Налить мне чаю, чтоб взбодрить с дороги,
Поставить чашу в дор , прибрать жилье,
Где буду я сидеть, скрестивши ноги,
Где степенно пригублю ее.
Но далеко сейчас твой сын беспечный –
Твои мечты увянут вновь и вновь.
А грусть по сыну остается вечной…
Но я приду к тебе, моя любовь!
Да, все же к этой юрте на поляне
Я прилечу, а ты меня встречай…
Не ошибется сердце в ожиданье,
И будет свежим и горячим чай.

Возвращение
У первого месяца осени медлю.
Деревья как будто окрашены медью…
Вернулся я снова в родной Торгалык.
Село растянулось за быстрой рекою.
Вокруг него – горы на страже покоя.
А имя села – словно лебедя клик.
От лиственниц красных, нависших шатрами,
Златое сиянье идет вечерами.
Березки с черемухой– нежность и стать.
Их листья латунные в небе кружатся,
На тропку, бегущую к речке, ложатся –
Должно быть, им тягостно в небе летать.
Мосток деревянный… И, на воду глядя,
Я вижу лицо дорогое на глади –
Лицо моей мамы рисует вода.
Но только ее вихревое движенье
Уносит любимой отраженье…
Клубясь облаками, промчались года.
Иду, а из школы торопятся дети.
Вот мальчик, шагающий в солнечном свете,
Я вздрогнул: подумалось мне, это – я…
Вдоль быстрой реки босиком пробегая,
Шепчу я: «Моя сторона дорогая,
Здесь род мой, исток мой, дорога моя».
Не раз мальчишкой склонюсь над тобою –
Над вечной землей и водой голубою,
Любовь с благодарностью в сердце храня.
Я сам возвратился сейчас не к тебе ли?
И сына привел я к своей колыбели.
Уйду я, но сын мой заменит меня.
Перевод Николая Старшинова

* * *
Вола забивали.
Свалили его.
Связали.
И каркали вороны в кронах
Дерев краснокорых.
И чистили клювы о шкуру
Дерев краснокорых.
Как жилы надулись!
Он тужился, но не боролся.
Уже не боролся.
Лишь в оке огромном
Испуг растекался,
Мольба пламенела.
Потом на снегу алым жаром
Круг
растекался.
Казалось, что ширится око вола,
Зрачок оплывает
Тёмным,
тёплым омутом боли —
Боли прощенья…

Хромое счастье
Юноша бродит далече,
Рыщет по следу судьбы.
Счастье хромое навстречу,
Шепчет едва: «Пособи».
Юноша рад. Ниоткуда —
Счастье! Пути посреди!
Как лежебоке-верблюду
Полюшко-перекати
Прям-таки в рот угодило…
Счастье, что было без сил
И о себе позабыло,
На спину он взгромоздил.
Шел среди мрака-тумана,
Волю и силу избыл,
Засомневался… И рано
Веру утратил и пыл.
Ношу в тумане оставил,
Ношу во мрак опустил.
Душу нужды не избавил —
Пуще ещё загрустил.
Долго далече скитался…
Снова средь мрака того
Счастье вернуть он собрался.
Нету. Забрали его.

* * *
Как на рога оленя спящего
Присела птаха звонкогруда,
Так среди морока кипящего
Мы вдруг увидели друг друга.
Твои глаза смотрели пристально.
Во мне и кровь, и время стало.
Сиянье нас постигшей истины
Слепящий снег напоминало.
Когда вернусь, средь чащи радостной
Твои следы укроет настом.
Побыть бы для тебя лишь ладанкой,
Но не колодой, не балластом.
Найдётся ли счастливец-баловень,
Что будет жить в снегов сиянье?
Едва шепчу, зову губами я
Тебя сквозь время-расстоянье.
Моя мечта — сосна прощальная —
Всё машет сиротливой веткой,
Она стоит, стоит в очах твоих,
Уж ей ни тёмною, ни светлой
Слезой не вытечь…

* * *
Тень белого беркута средь голубого простора
Парит и красоты с величьем смыкает.
О, духа высоты, цари-Гималаи, где Рериха взоры
Весь мир поместили меж льдами и облаками.
До Лхасы пятьсот перевалов, трудны дороги
В святую страну. Труден путь вознесенья.
У этих полотен сердце просит о Боге.
А горы напомнят о вечности и воскресенье.
В желанье постичь высоту есть ли пределы?
В чём магия сур и нетленный дух псалмопевца?
Тропой в небеса пройдя, будете ль целы?
Уйдя — не вернуться, узрев — уже некуда деться.
Так мнилось мне у гор Рериха-старца.
И древний зов я слышал родов-поколений.
И ясный луч — добра и лада константа —
Как благословение для иных восхождений.

Трехстишия

* * *
На стойбище ночь.
Темно. Тревожно. Пусто.
Собаки молчат.

* * *
Замело дорогу в зимовье.
Когда же кто приедет
Навестить стариков?

* * *
Крик улетающей стаи.
Так прощаются,
Будто и не возвратятся.

* * *
Дороги заливает дождь.
Опять Ли Бо не встретит Ду Фу
В эту позднюю осень.

* * *
На майском рассвете
Росинка скатилась с цветка.
Вздрогнув, проснулась степь.
Перевод Владимира Берязева

Юрта
(Две элегии)
С женской грудью схожа:
В ней тепло материнства
И родства молоко.
Юрта помнит, как мать,
Первый топот младенческих
Слабеньких ножек,
Первых слов удивленье
И остриженный
Первый вихор.
У подножья хребта.
В карагановом плеске…
У реки ли, под звон
Переливчатых струй,
В белой юрте ждет мама
От сына известий. Ждет, когда я приеду
И дверь отворю.

* * *
Юрты островок далекий
В караганниковом плеске,–
Мир мой, радужный и детский,
Посреди степи широкой.
Он мне виден отовсюду.
От него веду кочевье
К далям горным,
К звездным высям,
К светлым сумеркам вечерним.
В светлых сумерках вечерних
Вижу юрты отраженье.
Детских снов летят качели –
Взрослой жизни наважденье.
Перевод Юрия Вотякова