Октябрь

Наступил октябрь. Хмурое небо сыплет дождем. Скучные, грязно-серые облака висят над самыми крышами. Порывистый ветер гоняет потемневшую листву, забивая ее в укромные уголки, где лежать ей до полного тления. Не метут больше улиц дворники, не до этого сейчас. Снова произошло снижение нормы хлеба.

Старик Демин пытается шутить и смеяться:

— Бабы, кладите зубы на полку! Я свои вытащил до лучших времен. Вот они!

Он показывает завернутые в носовой платок зубные протезы. Женщины кривят губы в усмешке, шутка старика не веселит.

Везде под Ленинградом идут ожесточенные сражения, гремит, не смолкая, канонада. Бывшие школьные здания битком набиты ранеными, повсюду хрип, стоны и море крови. А раненых все везут и везут. Истощенные от недоедания женщины иронизируют по поводу слов песни, звучавшей до войны повсюду: «Мы песню поем боевую и встанем грудью за Родину свою…».

— Не песни надо было сочинять, а оружие ковать и укреплять границы, — и добавляют со злобой в голосе, — куда смотрел живодёр-Сталин, ведь в апреле-мае ему неоднократно докладывали, что немецкие войска готовы перейти наши границы…

Однажды я слышала, как отец говорил маме, что еще в июне наши разведчики сообщали Сталину, что военные приготовления Германии к вооруженному нападению на СССР закончены, и удары можно ожидать в любое время.

Во мне тоже вспыхивает ненависть к «отцу народов»: почему он оставил без внимания информацию наших разведчиков, которые с риском для жизни добывали ее? А теперь вот, мой папа должен «встать грудью за Родину свою…», а грудь человека слишком уязвима.