Глава семнадцатая. Путешествие к оленеводам

– Тихо, – прошептал знакомый голос. – Это я, Ким.
Анна не поверила, не услышала, твердя:
– Я не могу, дарга.
–Это я, Ким. Молчи, люди услышат.
Теперь, узнав голос, Анна ослабла и сникла, опустившись на землю, как брошенный камень, потеряв память…
На столе рядом с кроватью стояла бронзовая статуэтка Дарийги, Тары. Высокая грудь, тонкая талия, босиком, на голове корона, в ушах серьги, кольца на пальцах рук и ног, брови изящные как радуга, словно луна на небе. Она отлита вместе с ветками, с разноцветными листьями. Анна знает, что это лотос, она видела такие фигурки в московских музеях. Бронзовая Тара подняла одну руку и держится за ветку, что над ее головой. Она проснулась в чужом доме, и комнаты этого дома были наполнены вкусными запахами. Она вспомнила, что с позавчерашнего дня во рту у нее не было и крошки хлеба.
Возле горячен печки Ким готовил. От кастрюли поднимается пар, что-то шипит. Чувствуется аромат овощей. Ким заметил, что она проснулась и показал жестом: спи, спи дальше. Еще рано.
– Как я сюда попала? – спросила Анна. Ким улыбнулся:
– Отдыхай. Все позже.
– Где капитан?
– Скоро узнаю.
– Мне на работу надо, – она попыталась вскочить с места. – Как же это я проспала!
– По обычаю нашего народа мужчина просыпается раньше, чем женщина. Нет существа прекраснее и нежнее, чем спящая женщина. Какой ты мужчина, если не любуешься.
– Проснувшись, я удивилась, как старик Конфуций превратклся в тару…
– Может и превратиться, – объяснил Ким. – по легенде корейского народа, эта богиня – мать Будды Майя. За ней – священное сандаловое дерево. Листья называют лотосом.
– Тувинцы такое дерево называют хам-дыт, священная лиственница. Такое же золотое дерево.
– В корейских сказках говорят, что будда родился под ним.
– Красивая сказка, Ким.
Ким накрыл стол. Как тут не похвалить, не удивиться? Где еще найдешь таких поваров, как корейцы и китайцы, их слава облетела весь мир.
–У тебя золотые руки! – Анна не жалела теплых слов.
– Так ведь и имя Ким означает золотой. Об этом есть даже сказка. Давным-давно однажды утром нового месяца в хороший день люди проснулись и увидели, что возле тары на верхушке священного сандалового дерева кто-то повесил золотую шкатулку. Ее открыли и оттуда вышел мальчик с золотой талией.
Он восхищал людей умом и красотой. Сначала люди называли его просто Мальчик, потом стали называть Ким. Потому что он вышел из золотой шкатулки и талия тоже золотая. По-тувински меня зовут Алдын-оол.
– Как ты думаешь, как появилось мое имя? – Анна улыбнулась, сверкнув белыми зубами.
– Наверное, из русской земли?
– Нет, из Монголии.
– У монголов тоже есть имя Анна? – удивился Ким.
– В селении Копту жила русская семья Черемисиных. Хозяйка была доктором. Дед воевал в кобдинской воине, был ранен, лежал там, его вылечила доктор Анна. Поэтому дедушка так назвал меня. Он наказывал, чтобы я была доктором.
Анна деда всегда звала отцом, ведь родного отца не знала, и постепенно привыкла к этому. Лишь здесь, в Эми, сама не замечая, стала звать Сульдема, как положено, дедом.
Поев, Анна пошла на работу.
– С сегодняшнего дня я буду присматривать за тобой. Пока Бурбу не уберется отсюда. – сказал Ким на прошанье.
– Спасибо за вкусный завтрак, Ким, золотой мальчик.
На душе Анны было тревожно. Весь день доктор сидела как на иголках: вот-вот снова прибежаит капитан Бурбу, сверкая сапогами… Что сделали с могилой? Что ждет ее этой ночью?
Пациентов было мало, и осенний день казался ей особенно долгим. Настал вечер, никто не пришел, и Анна уже приготовилась ко сну, когда раздался тихий стук в дверь. Пришел Ким.
На ее безмолвный вопрос он ответил:
– Могилу закопали, тумбочку снова поставили. И не заметишь, что ночью вскрывали.
– Наверное, так положено, – неуверенно спросила Анна. – Говорят, нельзя, чтоб посторонние люди узнали?
– Попробую разузнать подробнее, — сказал Ким и торопливо вышел.
Сон опять съела лиса, вновь настала длинная бессонная ночь. Анна до рассвета ворочалась в постели, даже снотворное не помогло, такое мучение. Только на рассвете она сомкнула глаза.
Нe успела Анна встать и умыться, как пришел Ким.
– Они не прикоснулись к гробу, – тихо сказал он. – Могилу поправили как было.
– Как странно.
– Наверное，потому, что не было врача. Или же прекратили, потому что стало светать.
Анна глубоко вздохнула, молча села, оперевшись локтями об стол, крепко обхватила тонкими пальцами голову. Наконец сказала:
– Спасибо, Ким. Больше ничего не нужно. Никто не смог побеспокоить моего отца, он не позволил себя унижать.
Она достала белый носовой платок и вытерла слезы, Ким глубоко вздохнул, увицев это. В доме на некоторое время наступила странная тишина.
– Вчера я не пс.нял, что случилось. Теперь…
– Ким, – Анна мягко посмотрела на корейца – Теперь скажи мне, как ты нашел меня посреди ночи?
– Собрание затянулось, еше немножко, и я бы опоздал. Прибежая на кладбище, тут капитан начал всех звать, они пошли вниз по лесу. Я услышал шум, догадался, что это ты.
– Если бы не ты, лежать бы мне на дне обрыва.
– Это очень опасное, крутое место, скала. На дне острые камни, даже днем надо быть оченьот осторожной.
– Не будем говорить об этом, Ким,— Анна устало взглянула на молодого корейца. – Пусть прошлое не возвратится. Иди отцыхать, сторожить меня не нужно, Бюрбю теперь не придет.
В эту ночь Анна спала как убитая,  даже снов не видела, и утром едва не проспала.
Она только приступила к работе, как к дому продъехал оленевод. Два его оленя были безрогими, один с подпиленными рогами, а у самого большого белого оленя рога величественно опускались вниз, словно корни. На одном сидел верхом мужчина, трое на поводе. На осеннем утреннем холодном воздухе из носов оленей шел пар как от чайника. Заметно было, как человек спешил к доктору.
«Кто-то заболел, приехали приглашать, оленевод так просто в спешке не приезжает» – с нетерпением ждала доктор, когда посетитель зайдет в дом, нo приезжий почему-то задерживался на улице: отряхивал снег, покашливал, что-то приговаривал оленям.
Наконев-то, не мостучавшись, хозяин оленей вошел в дом. Он был в короткой серой куртке из оленьей шкуры, покрытой инеем, в охотничьей шапке, мягких сапогах, на голенях были подвязанные выревкаим – словно оним могут удреть как живые.
Оленевод был совсем молодой, чуть выше своих маленьких оленей. Он не поздоровался и остановился, как вкопанный, в дверях, разглядывая портрет Конфуция. Анна растерялась и тоже молча наблюдала за гостем из тайги. Свдя по его неторопливости, ничего страшного не случилось.
Насмотревшись вволю, наконец-то оленевец как ни в чем не бывало перевел глаза на доктора.
– Здравствуйте, проходите, садитесь. На что жалуетесь?
– Жена моя стала стонать, говорит, чте будет дите.
– Роды подошли?
– Наверное, так. Говорит, чтоб позвая доктора. Ойкает.
– Тогда надо торопиться.
– Говорят, здесь магазин есть? Загляну туда.
– Как вас зовут?
– Дажырган. Кол Дажырган.
Прибывший гость больше ничего не сказал и вышел из дому.
Анна была готова в путь, но прошло достаточно много времени, прежде чем Дажырган, нагруженный покупками, вершулся к дому. Начал неторопливо возиться возле оленей, нагружая их поклажей. Она вышла на крыльцо.
– Судя по мелодичности речи, вы не из Тере-Холя.
– Тоджинец я. Переехал сюда вместе с хакасами. Родину покинул.
– Даеко ли нам добираться? Я никогда не ездила на олене.
– Ничего, доктор. Одентесь только потеплее. Надели бы пальто мерлушковое, ушанку. Как бы вы не замерзли.
– Я тепло оделась.
Дажырган подал доктору длинную палку, повод оленя с большими ветвистыми рогами.
– Опираться будете, припугивать оленя. Садитесь в седло, доктор. Олень молецой, но спокойый. Ваш вес сможет выдержать.
Анна росла верхом, но седло на олене совсем уж странное. Села в него, и сразу чуть не упала. И шкура оленья очень мягкая, слабая, скользящая.
一 Обопритесь, доктор. Не держитесь за потник.
Оперевшись на шест, Aннa хотела было сесть в седло, но чуть не упала с другой стороны. Дажырган успел подхватить девушку. Лишь с большим трудом она вновь села на оленя, выпрямилась, руки и ноги дрожали. Огляделась, даже попробовала наклониться, пошевелиться. Вроде бы ничего.
Они выехали за околицу села. Анна передвигалась очень осторожно, с помощью шеста, но Дажырган торопил:
– Скореее, скорее, доктор. Не бойся. – И постукивал тросточкой из жимолости по распиленным рогам оленя.
Олени сами собой побежали, только копыта стучали. Процессию возглавял Дажырган, следом ехала Анна. Такой порядок не располагал к разговорам.
Всадники торопились на север. Почти целый день не тянули за повод оленей. Сначала ехали по открытой местности, затем пошли лесистые косогоры и тайга.
Когда солнце зашло, Анна спросила:
– Еще далеко?
Дажырган не обернулся:
– Недалеко.
Проехав еще некоторое расстояние, оленевод остановился возле черной лиственницы.
Что случилось? – встревсженно спросила доктор, – вы сказала недалеко, так ведь?
Дажырган ответил спокойно:
一Здесь будем ночевать.
– Роженица ждет, могут бвть осложнения.
– Я ей наказал, чтобы не рожала, пока не приедет доктор. – Дажырган освободил сленей от поклажи.
Анна, пошатываясь, разминала затекшие за день ноги и оглядывалась.
Это был оборудованный охотничий привал. Стояла половина шалаша. Рядом лежали дрова. На сухой коре были постелены ветки лиственницы. Нa дереве висело ружье. Есть несколько звериных шкур. Это привал охотников.
Дажырган разжег большой костер – место для него было заранее расчищено, открытое, как в юрте. Оленей привязали среди кустарника и деревьев, – если конь добывает траву копытами, то олени щиплют ветки деревьев, едят ягель.
Дажырган вынул котелок, сварил чай, поджарил в таганке мясо.
Днем иногда дул маленький ветерок, но теперь ветер поутих, небо стало ясным. Анна не замерзла. Она лежала возле костра на постеленной медвежьей шкуре, укрывшись меховым одеялом.
Дажырган снял с огня котелок с чаем, поварешкой побрызгал во все четыре стороны, на небо, на огонь, что-то прошептал про себя.
Они стали пить чай.
– Очень быстро вы варите, – сказала доктор.
– Котелок на один раз, – ответил Дажнрган, – пейте, доктор, пока горячий.
Нет невкусной еды для человека, весь день проведшего в седле. Мясо, видимо, оленина, было белым, мягким, с нежным жирком, пропитанным ароматом таежного дикого лука.
Анна вдруг вспомнила, как готовил Ким.
– Вы оставляете здесь все эти вещи, ружье. Люци не могут взять? – поинтересовалась Анна.
– Зачем, посторснниг человек не прикоснется.
– У народа Тоджи нагота замечательная традиция, – восхитилась доктор.
Дажырган подбросил толстых сучьев в огонь и тихо сказал:
– Погода начинает портиться, скоро пойдет снег.
– Пропадем мы.
– Ничего, эмчи. Теплее будет.
Хорошо усталому человеку после длинном дороги. Анна плотнее укуталась, подложила под свою голову звериную шкуру и уснула. Дажырган остался возле костра.
Действительно, ночь была теплой. Иногда просыпаясь, Анна слышала, как Дажырган возился с костром, покладывал дрова. Приятно потрескивало пламя.
Анна проснулась на рассвете. Было очень светло. Выпал первый снег, небо прояснилось. Звезды мерцали ярко, маленькая луна повисла на небе, и в свете луны контуры деревьев были особенно четкими.
Дажыргана не было видно. Анна откинула одеяло и вскочила, встревоженно осматриваясь по сторонам. Четыре оленя пасутся рядом, куда же делся хозяин, что с ним случилссь?
Взгляд Анны упал на пригорок. Что это? Неподалеку на открытой поляне под снегом продолговтый холмик. Она подбежала: под снегом лежал человек. Снег приподнимался от глубокого ровного дыхания.
Анна, погрузив руки в снет, стала трясти Дажыргана:
– Какой ужас, замерзнешь. Скорей иди грейся возле огня!
Оленевод как ни в чем не бывало стряхнул остатки снега, огляделся и недовольно проворчал:
– Ну и проспал я.
– Ты не мерзнешь? – поразилась девушка. – Разве так можно, нало беречь здоровье.
– Так привык, приучен, не мерзну. Будь я один, не стал бы разводить костер, эмчи.
Дажырган устроился возле костра и опять принялся за приготовление чая.
Отхлебывя ароматный горячий напиток, Анна спросила:
– Ты опять оставишь все эти вещи здесь?
– Конечно. Зимой зесь спокойно. Челер-буурек к ним не притро­нутся.
– Это кто?
– Коккай. Летом ходит здесь. Подходит к костру, вещи ворошит, лежнки раскидывает.  Шоорган.
– Кто такой шоорган?
– Тот, кто любит мед.
Медведь что ли?
Сколько можно, Анна начала торопить:
– Давай скорее поедем.
Дажырган спокойно допивал чай：
– Скоро поедем, эмчи.
Допив весь чай из котелка, приведя в порядок вещи, котлы, постель, Дажырган начал собирать хворост.
– Ты можешь быстрей? Женщина ждет, быть беде.
Дажырган спокойно стал растолковывать:
– Сюда может подойти голодный, усталый человек. Если есть запас, то он не умрет от голеца, эмчи.
Дажырган добавил в дупло спичку, чай, соль, потом подо­шел к маленькому раскидистому дереву напротив костра. Что-то шепча под нос, он привязал к одной из ветвей пеструю ленточку. Анна подумала-подумала и, чтобы не нарушать обычай, разорвала на части кусочек белой марли и разукрасила ветки. Каким бы она ни была медицинским работником, в душе остлась толика суеверия. Человек остается человеком. Учась в Москве, она всегда носила с собой маленькие камешки с берега Улуг-Хема.
Наконец-то Дажырган закончил приводить в порядок стоянку, поставил таган в северном направлении от костровища, и направлися к оленям. Девушка успокоенно вздохнула:
– Почему ты поставил таган к северу?
– Мы поедем в ту сторону, так означает.
Солнце взошло. Невольно глаза зажмуришь от белого снега. Вокруг тихая тайга. Опять олени пошли друг за другом, теперь Анна сидела на олене без рогов, и сам Дажырган сел на другого. Оленей надо менять по дороге, поэтому в путь берут запасных.
Опять ехали целый день.
После обеда Анна заподозрила неладное:
– Мы сегодня приедем в аал?
Дажырган не обернулся:
– Скоро, скоро.
Сколько можно: «скоро, скоро», спять будем ночевать где-то на земле, рассерженно подумала она.
К счастью, как божья милость, среди редких дере­вьев на солнечной стороне показалось стадо оленей.
– Хоок, хоок! – весело стал покрикивать Дажырган.
У Анны на душе посветлело. Ясно: они приближаются к аалу. Как и овцы, и козы, олени тоже умные животные, они возвращались домой.
Двое путников остановились на стойбще оленеводов, не похожем на аал, с чумами, имеющими острые верхушки, откуда шел дымок. Жилища оленводов находились прямо в тайге, а не на открытом месте, не у подножия горы в ложбине. Жители аала – стар и млад – собрались возле Анны.
Роженица сидела в чуме. Девушка сразу осмотрела ее. Конечно, подошел срок родов, даже прошел, как она терпит, неужели наказ мужа сильнее природы?
Анна приступила к работе, осмотрела всех жителей стойбища, никого не забыла. Кому-то давала советы, кому-то лекарства. Не часто приезжаешь в таког далекий край, и доктор попросила, чтобы пришли все живущие поблизости. Не пришел лишь один. Дажырган тихо сообщил доктору, что это шаман. Анна про себя подумала, что он боится доктора.
Вечером начались схватки у роженицы. Родила она на редкость легко, лишь раз вскрикнула, и новорожденная девочка заплакала. Назавтра, наблюдая за молодой матерью, доктор весь день про­вела в аале. Закололи оленя, вечером в чуме на той пришло много народу: разговоры, смех, веселье, вкусная еда.
– В моих краях, когда празднуют той, то колют барана, го­нят араку, – просто так, к примеру сказала Анна.
Глава аала, напомнивший ей Хо Ши Мина острой бородкой старец сказал ей:
– Араку, этого архара я один раз пробовал, прямо как кислая вода. Выпил я его, и кричал все время, бегал все время. Никудышная это вода, только голову дурманит.
В рзговор вступил другой оленевод:
– И я пробовал. Она такая круглая, белая, твордая, так?
Анна от всей души рассмеялась: за араку он принял курут.
Старик человек отрезал несколько волосков от бороды и привязал их к крюку для люльки:
– Дочка, расти и живи долго, как я.
И тот оленевод, что принял за араку курут, повесил на люльку зуб марала. Напротив люльки на стене висел коготь мецведя.
– Что-то нет шамана, – напомнил кто-то.
– Пусть придет, – сказала доктор. – Что тут плохого, пусть шаманит， от алгыша молодая мать будет чувствовать себя спокойней, побыстрее окрепнет. Нечего меня бояться.
Старец задумчиво проговорил:
– Не знаю отчего, шамана стали звать хонтром. Что за слово. Несколько человек увели, страшно.
Анна удивлялась, поедешь в Москву –\ там контры там, в Кызыле –контры, в хошунах контры, даже в такой далекой тайге, и то контры.
Новорожденную девочку назвали в честь доктора Аней. Таким образом, не выходя замуж, Анна Суузунмаа трижды стала бабуш­кой. Первый ребенок – в тайге Тере-Хосля, второй – в селе.
Назавтра рано утром Анна собралась в аал. Опять собрал­ся народ, Дажырган успел оседлать других сленей. На двух самых крупных нагрузили провизию, в основном мясо, дар доктору. Не помня себя от радости, Дажырган повесил Анне на шею две шкуры соболя:
– Так я рад, эмчи. Маленькая Аня дарит тебе.
– Прошу вас, не надо, – взмолилась она, но ее никто не слушал. Потом к ней подвели очень красивого, упитанного, белого трехлетнего оленя. Прочитав молитву, старец повесил на его шею белый кадак.
Девушка стало совсем неудобно, и она пролепетала, что надо ухаживать за ним, и ей некогда на нем кататься.
– Ничего, эмчи. Пусть стоит у тебя. Смотри, эмчи, на шее завязан белый кадак, значит, он свяшеннын. Посторонний человек ке должен на нем ездит.
Анна тверд отказалась:
– Пусть на нем катается маленькая Аня.
Сагаан-огбе согласился:
– Может, через два-три гоца она уже сядет верхом.
Дажырган построил оленей цруг за другом и первым выехал из аала. Анна, как и раньше, ехала позади. Она научилась пользоваться шестом, не шатается в седле. Путники ехали гораздо быстрее, чем на стойбище, но заночевать у большого костра все же пришлось. На рассвете выехали, поменяв оленей. Выпавший первый снег в тот же день растаял. Так всегда после пасмурной погоды, холод проходит, становится тепло. Прошел месяц косуль, наступало бабье лето, днем нещадно палило солнце. Кругом тишина, слышится лишь топот копыт оленей, да мощный голос одуревшего от радости оленевода, во все горло распевающего «Одунег тайга».
Вернувшись в Эми, сразу же направились к дому доктора. Дажырган развьючивал оленей, Анна, лишь забежав домой, сразу же начала топить печь, чтобы приготовить для оленевода что-нибудь горячее. Мимоходом выглянула в окно и, не увидев «Одуген тайги», торопливо выскочила на крыльцо. Мешки с провизией лежали на земле. Дажырган поторапливал своих оленей на самом краю села, и сколько Анна ни кричала, не услышал. Девушка долго смотрела вслед Дажыргану, задумалась и ска­зала себе:
– Живут же в тайге такие замечательные, симпатичные, смелые люди с красивыми обычаями…
Анна толко вершулась в дом, как прибежал Ким:
– Где ты была, почему пропала?
– Пришлось ехать на приглашение.
– Почему не предупредила?
– Не успела.
Кореец радостно сообшил:
– Капитан вчера уехал. Ни к чему не прикоснулся.
Ким остро посмотрел на Анну и сказал:
– Я никому не дам унижать тебя. Моя кра­сивая докторша…
Девушка сделала несколько шагов вперед и приблизилась к Киму. Тонкими пальцами она погладила жесткие волосы парня. Еe черныё глаза пылали, вспыхивал в них огонь. Потом приподнялась не цыпочки и обхватила его шею. Ким стоял мслча. Анна стала целовать его губы, лицо.
Ради бога, прос­тите, никто не будет обвинять человека, который хочет выжить. Поцелуи 一 это дело самой женшины. Пусть Анна пользуется этим своим правом, данным природой.