Как я ещё раз разминулся со смертью

На другой год меня снова едва не настигла смерть на том же Тандинском перевале, но и тогда я чудом вырвался из ее когтей. Видно, счастье мое было сильнее.
Зиму я пас овец и коз у дяди Шевер-Сарыга в Южном Амыраке, а когда началось таяние снегов, я должен был перегнать это стадо в северный Амырак к дяде Баран-оолу, от которого сбежал осенью.
Меня ждал там самый тяжелый труд — весенний сев. С пашни надо было выкорчевать караганник и таволожку, потом хорошо увлажнить землю. Такую работу врагу не пожелаешь!.. Обувь моя из необработанной кожи, вся скореженная — утром натягивать ее мученье. Подойдешь утром к устью оросительной канавы, а там еще лежит толстый желтоватый лед. Надо направлять воду из этой канавы на пашню. Здесь такая обувь, как у меня, бесполезна, смерзается только, лучше ее снять. Сниму, ступлю босиком на землю или в воду — и запрыгаю, как жеребенок, взвизгивая от острой боли. Работаешь, работаешь, потом подбежишь к костерку из сухого помета, сунешь ноги в золу, они даже зашипят, словно мерзлые палки, а жару не чуют. Раньше кожа поджарится, чем почувствуешь тепло…
Ничем не лучше и боронить. Волы так устают, такие слабые после голодной зимы, что, бывает, бьешь их, бьешь их, бьешь изо всей силы палкой, а они лягут и лежат. Даже у вола иссякают силы, а ты, тощий мальчишка, все держишься…
Ну так вот, когда я погнал стадо к Баран-оолу, мне посчастливилось найти попутчиков. Это были двое молодых мужчин с грузом дус-дагской соли на быках и еще отец с сыном, перегонявшие свое стадо.
Была пора распутицы. В долине снега уже сошли, а в верховьях рек снег еще не таял, хотя вода под настом уже проснулась. По склонам, пригретым солнцем, к вечеру неслись потоки воды, увлекая с собой песок и камни. Нам предстояло то и дело переправляться через такие потоки. Случалось, овцы проваливались сквозь корочку льда, обле­деневали. Ягнят приходилось переносить на руках, а когда руки уставали, я переносил их на шее.
Однажды мы решили сделать привал пораньше, потому что за день совсем выбились из сил. Ночлег мы устроили на освободившейся от снега полянке, окруженной густым ельником. Стадо наше тут же легло.
После чая отец моего приятеля сказал, что нам придется следить за костром, чтобы к стаду не подошли звери. Мы взяли горящие головни от костра, отыскали сухостойное дерево на опушке ельника и развели костер. Усталое стадо спало неподалеку, мы, мальчишки, сидели у костра, пели, разговаривали. Было нам тепло и хорошо. Когда время перешло за полночь, мой приятель сказал:
— Ложись, ладно.
Поежился, протянул руки к костру, покряхтел, совсем как взрослый усталый мужчина. А я лег спиной к огню, как это делали настоящие охотники, и мгновенно заснул.
Сквозь сон я почуял что-то страшное, точно гора на меня опрокинулась, хотел вскочить — и не смог. Что-то чудовищно огромное тяжело вдавливало меня в землю. Я потерял сознание. Очнувшись, услышал шум и крики, услышал близкий треск пламени и укусы его на своей спине и ногах. Я завопил что было мочи. До моих ушей донесся голос старика:
— Он здесь, кричит еще. Стволом придавило.
— Горю! Горю заживо! — плакал я.
— Тащите войлоки с бычьих вьюков,— засуетился старик.— Накроем его. Эве, эве, охрани его от огненной смерти!.. Войлоки мокрые, огонь теперь не доберется до него.
Меня накрыли войлоками, люди побежали в лес за снегом. Но теперь меня душил дым, я снова заплакал.
Может, у него кости целые остались, надо попытаться вытащить! — уговаривал людей старик. — Кричит, значит, жив еще.
— От пояса до пяток он весь под деревом. Я руку пытался просунуть, рука не лезет,— отвечал ему кто-то из наших спутников. — Такое огромное бревно, да еще сучьями в землю ушедшее, и медведю не по силам шевельнуть. А что мы вчетвером сделаем? Пошевелим — еще сильней его придавит.
Покуда они спорили, я стал шарить руками, царапать землю. Почва оказалась мягкой, я стал рыть под собой, добрался до своих коленей и закричал:
— Ой, люди, копайте лучше землю, тут много хвои.
— Правда! — обрадовался старик. — Смотрите, молодец какой, он уже много выкопал, пока мы тут болтаем.
Мой приятель, встав на четвереньки, принялся быстро копать и отбрасывать назад землю, как это делают собаки. Вдруг он закричал:
— Глядите, толстый сук рядом с ним воткнулся. Шубу его насквозь пропорол! На нем и дерево держится.
— Йох! — простонал я. — Спина совсем устала. Ноги щиплет.
— Значит, ноги целы и внутренности не отбиты, раз ты их чувствуешь, — объяснил старик. — Видно, велик твой талисман.
Извиваясь червем, я попробовал поползти вперед, но на меня давили войлоки. Я попросил, чтобы их сняли, если огня рядом нет. Войлоки сняли, я увидел, что уже светло. Приподнялся — ближняя ель, качнувшись, стала валиться на меня. Я, вскрикнув, припал к земле.
— Что с тобой? — ко мне бросились перепутанные люди.
— Деревья валятся… — прошептал я и снова потерял сознание.
Когда я очнулся, солнце стояло уже высоко. Голова у меня больше не кружилась, и я сел со всеми пить чай у костра. На шее и на спине у меня вздулись огромные волдыри, но я не очень-то обращал на них внимания. Только взглянуть вверх на высокие деревья я все еще не мог, даже начинало тошнить от страха, казалось, они вот-вот свалятся на меня.
Так я снова разминулся со смертью.