Глава четвёртая

Семен Лукич Домогацких сидел в мягком кресле в просторной комнате с большими окнами и, закинув ногу на ногу, покачивал домашней туфлей, отделанной мехом рыси. В руках он держал «Минусинский листок» — газету, приходившую ему из-за Саян.
С тех пор как Тува, войдя в состав Российской империи, стала именоваться Урянхайским краем, наладилась почтовая связь и стали, хотя и с опозданием, порой на месяц, а то и больше, поступать газеты. Иногда их привозили сразу целыми пачками. Семен Лукич разбирал по номерам и числам и читал по порядку, одну за другой.
Серафима Мокеевна газетами не интересовалась. В луч­шем случае бегло проглядывала объявления. Зная вкусы супруги, Семен Лукич наиболее интересные объявления непременно прочитывал вслух.
Сейчас он держал перед глазами страницу «Минусинского листка» за первое января 1915 года.
— Послушай-ка, Сима! «Художественное музыкально-драматическое общество Минусинска. Иннокентий Сафьянов в клубе добровольного пожарного общества прочтет лекцию о жизни и творчестве сойотов. После этого несколько сойотов исполнят песни в сопровождении своих музыкальных инструментов. Начало в 7 часов 30 минут вечера. Стоимость входного билета от 25 копеек до одного рубля».
Серафима Мокеевна, шурша блестящим халатом из пестрого китайского шелка, подошла к мужу и заглянула через его плечо в газету.
— Любопытно! Наши урянхи, значит, до Минусинска добрались!
— Разумеется, раз они стали подданными России.
— А мы все сидим в этой глуши, Семен… — вздохнула она.
Домогацких пропустил слова жены мимо ушей, пошелестел страницами газет, задержался взглядом на крупном заголовке: «В стране Урянхай». Зная, что жене это неинте­ресно, прочел про себя о строительстве города Белоцарска, для которого выбрано место слияния рек Каа-Хема и Бий-Хема.
В заметке говорилось, что вблизи от будущего города имеется обширная лесная дача, которую впоследствии можно будет использовать как место отдыха. Далее шло подробное описание окрестностей — усыпанные галькой песчаные поля, совершенно не пригодные для посевов… Семен Лукич отметил про себя: «Не вся земля в Туве такая. Мои пашни — на черноземе».
Он брал номер за номером, но, ничего примечательного в них не обнаружив, откладывал в сторону. Так он добрался до газеты, вышедшей 25 января. Во всю первую страницу в ней была напечатана статья, озаглавленная «Удивительная страна», о жизни некоего арата Тоспанная родом из Хемчика. В ней рассказывалось, как этот самый Тоспаннай украл у одного русского поселенца корову и продал ее другому русскому. Вора поймали, и потерпевший обратился к тувинским чиновникам и русским властям, требуя наказания виновного. Украденную корову возвратили ее законному владельцу, а Тоспанная, согласно тувинским законам, подвергли так называемым девяти пыткам, исхлестав шаагаями и плетьми. У арата было восемь малых детей и больная жена. Подвергнутый истязаниям Тоспаннай был передан затем русским властям и посажен в тюрьму, где пробыл целых полтора года. В конце статьи написавший ее задавал» вопрос: правомерно ли, что за одно преступление несчастный арат понес двойное наказание?
Семену Лукичу такая постановка вопроса пришлась не по душе. Он считал, что совершивший преступление с полным основанием мог и должен был наказываться и дважды и трижды. Лишняя строгость не повредит. История с Тоспаннаем, к слову сказать, произошла в 1913 году, когда Танну-Тува еще не входила в состав Российского госу­дарства.
Встав с кресла, Домогацких прошелся по комнате. Про­читанное взволновало его. Впрочем, лично Семена Лукича все это не касалось. В долине Барыка никто ни разу не покушался ни на его скот, ни на его имущество. К тому же теперь Севээн-Орус находился под надежной защитой российских законов и, случись что, сумел бы постоять за себя. Это вполне успокоило его, и он снова расположился в уютном мягком кресле.
Через окно виднелась озаренная весенним солнцем пашня, искрящаяся еще не растаявшим снегом. Запекшаяся ледяная корочка сверкала на солнце так, что глазам было больно смотреть.
Добрые поля!..
Солнечные лучики играли и на свесившихся с крыши сосульках, с которых со звоном падали крупные капли. Их легкий звон перекрывали звуки из кузни, что стояла неподалеку.
Стемна дотемна раздували в кузнице мехи, дробно стучали молотками ковали, приводя в порядок плуги Семена Лукича, готовя их к весенней работе.
В теплых хлевах лениво жевали сено сытые коровы. Сена им на всю зиму хватало. Такие разъевшиеся, что даже первая травка, пожалуй, не обрадует их. Выйдут из хлевов на пастбище и, нехотя переставляя ноги, будут размышлять, пережевывая жвачку, стоит ли утруждать себя — щипать молодую зелень, когда брюхо и без того тугое…
На Минчилиг-Даге пасутся отары Домогацких. У под­ножия Куу-Дага — тоже его отары. А в Усть-Сенеке — табуны сплошь из вороных кобылиц.
Довольная улыбка скользнула по губам Семена Лукича. Не на что ему обижаться, ей-ей, не на что! Все идет лучше некуда.
Давно ли распевали араты частушки про то, что Усть-Барык — земля Мангыра чейзена? Другие теперь в ходу припевки. И не Домогацких сочинял их. Вот как теперь
поют:
 
Мой скот и твой скот
Не стал богатством Мангырз чейзена.
Усть-Барык и Усть-Сенек
Не стали богатством Мангыра чейзена.
 
Мой скот и твой скот
Стал скотом Севээн-Оруса.
Усть-Барык и Усть-Сенек
Стали землями Севээн-Оруса.
 
Рука Семена Лукича снова потянулась к газете. Заше­лестели страницы «Минусинского листка».
— Слышь-ка, Мокеевна!
— Объявление, что ли, какое?
Должно быть, и в caмoм дeлe муж отыскал что-то очень интересное, так вдруг забегали у него глаза.
— Слушай, слушай! — нетерпеливо повторил Семен Лукич. — Вам, бабам, только бы сплетни и собирать, больше вас ничем не проймешь!
Серафима Мокеевна охотно согласилась:
— Без сплетен да разговоров нам, бабам, не жить.
— Ладно, не болтай! Тут кое-что поважнее бабских дел, — он громко, раздельно, даже чуть торжественно произнес:
— «Из Петрограда выехал комиссар по делам Урян­хайского края В. Ю. Григорьев и на этих днях прибывает в город Красноярск. Его приезда с нетерпением ожидают в местных кругах. В ближайшее время господин В. Ю. Гри­горьев направится в Урянхайский край, чтобы присту­пить  к выполнению возложенных на него обязанностей».
Глаза Серафимы Мокеевны широко раскрылись.
— А куда же девался господин Церерин?
— Господин Церерин?— Домогацких задумался.— Гос­подин Церерин, господин Церерин… А черт его знает, куда он девался!
Известие действительно было из ряда вон. Семен Лукич не мог знать, что господин Церерин, теперь уже бывший комиссар по делам Урянхайского края, оказался не в состоя­нии справиться с некоторыми важными проблемами в Туве. Сразу после присоединения Танну-Тувы к России новопосе­ленцы стали беззастенчиво отнимать у тувинцев лучшие пастбища и орошаемые посевные земли. В ответ на это араты начали нападать на них, угонять скот. Обострилась борьба и между русскими старожилами в Урянхае и вновь прибывшими. Доходило даже до прямых столкновений между ними. Кулаки-старожилы и местные чиновники нашли общий язык и добились поддержки генерал-губернатора Иркутска и комиссара Церерина. Это обстоятельство в правительственных кругах России расценили как грубую ошибку, и Церерина, отстранив от должности, отозвали.
А давно ли первый полномочный представитель Россий­ской империи важно проследовал к месту своего назначения? Предусмотрительные Домогацких сумели перехватить комис­сара, достойно принять его. Ничего не пожалели для высо­кого гостя. И не прогадали. Не раз потом супруги имели честь быть личными гостями господина Церерина. Дружба с комиссаром значительно укрепила положение Семена Лукича.
Заметка, вычитанная в «Минусинском листке», не могла не ошеломить. Как знать, глядишь, такая перемена и нарушит ставший уже привычным распорядок жизни.
— Господин Церерин, господин Церерин… — продолжал в задумчивости повторять Семен Лукич. — Отстранили, значит, господина Церерина. Убрали, так, сказать… с дороги…
— За что же?
— Сбился, должно, с пути…
Серафима Мокеевна закрыла лицо тонкими пальцами. В памяти оживали приятные картины недавнего прошлого. Как их принимали в Белоцарске! Как любезен бывал господин комиссар! Что в сравнении с ним Семен Лукич? Чурбан неотесанный! Никакой у него обходительности… Всякий раз это было как сон: в беспорядочно застроенном кривобокими домишками, уставленном юртами грязном городишке комис­сарская резиденция — двухэтажный особняк — выглядела настоящим дворцом.
Должно быть, сладостные воспоминания слишком явственно взволновали сердце Серафимы Мокеевны.
— Уймись, Серафима! — Семен Лукич строго взглянул на жену.
Вскинув голову с золотисто-рыжими косами, спускав­шимися чуть не до пола, прищурив серые глаза, Серафима Мокеевна долго и пристально смотрела на мужа. Потом вдруг рассмеялась.
— Ты что это, Сима?
Она залилась еще веселее.
— Как, говоришь, фамилия нового комиссара? Григорьев?
Неожиданно, будто отзываясь на оглушительный хохот хозяйки, за окном залаяли собаки. Семен Лукич подошел к окну. Перед самым домом, выстроились в ряд с десяток лошадей, запряженных в сани. После долгого пути по рас­кисшей весенней дороге лошади заметно устали, от них валил пар.
С крайних саней сошел человек и направился к двери. Семен Лукич поспешил навстречу приезжему. Тот, словно давний знакомый, широко улыбался хозяевам.
Нет, этого человека Домогацких видел впервые.
— Здравствуйте! Вы будете Семен Лукич?— вежливо осведомился гость.
— Да, я. — Он не стронулся с места, загораживая своей массивной фигурой вход незнакомцу.
— Мы приехали сюда жить, Семен Лукич. В ваши края… Сеять да косить…
— Косить да сеять!..— усмехнулся Домогацких. — Откуда пожаловали?
— Из-за Саян.
— И чего ради тащились в экую даль? Там бы у себя сеяли да косили.
Приветливости у приезжего несколько поубавилось, но он по-прежнему вежливо ответил:
— Урянхайский край стал теперь русской землей.
— Ну и что с того?
К дому подошли люди с других саней. Тот, что явился первым, окинул взором поля.
— Тут земли на всех хватит. И вам, и нам.
Спутники его закивали:
— Хватит, хватит!
— Не все же вы засеваете.
Семен Лукич возразил:
— А у меня и скот имеется. Его пасти надобно… Так-то вот. Ишь — сеять да косить!
Разговор обострился. Приезжий, видать за старшего у них, достал и развернул бумагу.
— Вот наше разрешение. Проживать на свободных землях.
— У меня свободной земли нет, — Семен Лукич даже не взглянул на протянутую ему бумагу.
Мужики переглянулись.
— В Бай-Булуне так же сказали.
— Ив Баян-Коле.
— Что делать будем?
Тот, первый, заговорил по-другому:
— Если вам нужны работники…
— В батраках не нуждаюсь.
Наступило неловкое молчание.
— Кони устали, — произнес старший. — Ночуем здесь. Может, завтра столкуемся, Семен Лукич?
— И завтра такой же разговор будет. О ночевке сговаривайтесь с местными. Мой дом не постоялый двор. — Повернулся и ушел.
Все чаще стали в последнее время наведываться незваные гости из-за Саян, потянуло их на дармовые урянхайские земли. Надо было принимать меры, чтобы не задерживались в Усть-Барыке пришлые. Ох, некстати убрали господина Церерина… Впрочем, можно было обойтись и без комиссара.
Давненько не виделся Семен Лукич с барыкским прави­телем. С той поры, как чейзена подстрелила отчаянная девчонка. Хоть и не было особой охоты ехать к нему, ситуация требовала личной встречи. Тут же распорядившись, чтоб запрягли пару коней посильнее, Домогацких помчал к Мангыру чейзену. К ночи он воротился, а на рассвете в Усть-Барык пожаловал правитель сумона. Даже не выпроставшись из теплой собачьей дохи, сидя в санях, изволил побеседовать с приехавшими.
— Их благородию стало известно о вашем прибытии, — объяснил Семен Лукич.
Мужики обступили сани чейзена, совали бумагу, растолковывали свои намерения.
Мангыр был немногословен.
— Их благородие так сказал, — перевел Домогацких. —
На территории, которой я управляю и владею, посторонним людям останавливаться и селиться не позволено. В случае непослушания передам дело в суд. Буду жаловаться в Госу­дарственную думу.
Вновь прибывшим говорили, что урянхайцы — темные люди. А тут важный чиновник толкует и про суд, и про думу. С таким лучше не связываться. То или не то говорил он им, но именно эти слова, произнесенные по-русски, — «суд» и «дума», слышали все и поняли без перевода.
— Съездите в Хайыракан, — посоветовал, смягчившись, чейзен. — Там русские купцы живут. Ак-Дадыраш и Сарыг-Дадыраш. К ним проситесь. В Шагонаре и Чаа-Холе свобод­ных земель полным-полно.
Задерживаться новоселы не стали.
Вполне удовлетворенный, должно быть, щедростью Се-вээн-Оруса, явившегося к нему не с пустыми руками, Мангыр чейзен заспешил в обратный путь, отказался даже от угощения. Семен Лукич проводил его на зимнюю стоянку в Кара-Бууре.
Не раз он после смеялся, вспоминая, как учил чейзена выговаривать грозные слова «суд» и «дума». С судом у пра­вителя вышло совсем просто, он знал, что такое суд, а вот второе слово никак не мог понять. Ох и намучился с ним Домогацких, пока втолковал, что оно означает…