Глава двенадцатая

Хорек чейзен совсем покой потерял. Словно лисий глаз, как говорится, проглотил. Внезапная болезнь Мангыра предвещала ему большие перемены. Он уже считал, что наконец-то взошла на небосклоне и его счастливая звезда.
Упускать своего Хорек не собирался — слишком долго он ждал этого часа. Но и спешить было нельзя.
Первым делом он позаботился о белой юрте для молодых — Чудурукпая с Эрелзенмой. Самых лучших мастеров позвал, и они постарались на совесть. Из березы выгнули тогану — верхний круг — на станке, оставленном в Чээнеке батраками Севээн-Оруса. Смастерили обрешетку на восемь стенок, подобрав жердиночки одна к одной. Женщины ближних аалов, как ласточки крутояр, облепили стоянку Хорека — одни войлок делали, другие ширтеки шили, третьи вили волосяные веревки.
Все считали: раз чейзен такую юрту молодым ставит, — значит, свадьба еще богаче будет. А Хорек себе на уме.
Поселил в юрте дочку с Чудурукпаем, да и только. Ни пира свадебного, ни конских скачек, ни хуреша-борьбы, ни песен-плясок. Собралось несколько стариков, благословили молодых, выпили за их счастье и благополучие, поговорили… Тем и кончилось. Более важные заботы одолевали Хорека.
На правах близкой родни он зачастил в аал высокородного свата. Испокон века такой обычай: не оставлять человека в горе, болезни, другой какой беде. Как же не позаботиться о занедужившем родственнике? Вот и повадился Хорек то с одной, то с другой стороны подъезжать к Мангыру. До того внимательный, до того заботливый…
Как ни придет, Мангыр бодрится:
— Кажется, отпустила меня болезнь, — говорит. — Скоро ходить начну.
— Не торопитесь, господин мой, — остерегает его Хорек. — С такой болезнью шутить нельзя. Может хуже быть. Лучше уж обождать.
Правитель хорохорится. Ему бы и в самом деле лежать да лежать — худо совсем, а он то сядет, то встать пытается. А только Хорек за порог, — Мангыр без сил валится, ругается на чем свет стоит:
— Чего ему тут надо? Чего он ко мне лезет и лезет? Смерти моей ждет, черный ворон, голодный шакал! Не клевать ему мои глаза, не грызть мои кости!
Разволнуется так, обессилеет, в жар его бросит, бредить начнет.
А Хорек свою линию гнет. Начал он действовать открыто и нагло: зять — все равно что сын.
Как-то поутру позвал Чудурукпая, велел собираться. Съездить надо, сказал, поговорить. Едва аал скрылся,— напрямую спросил:
— Где, думаешь, сынок?
Вот так вот — «сынок»! Хитрый, черт! Чудурукпай тоже таиться не стал:
— Ты что, знаешь?
Так сразу и сладилось: свекра — на «ты». И два простых слова оказались настолько сильными, так сблизили Хорек с Чудурукпаем, что дружнее их вроде и нет никого.
— Я на другое утро заходил… Лошади потные, барбы пустые… Нет! Не так. Совсем не было барб, которые у входа лежали.
Стали рассуждать вместе. Значит, Мангыр, в самую темную ночь, куда-то ездил, навьючив лошадей. Куда? Где он спрятать мешки? У обоих головы распухли от догадок. Мангыр в ущелья Буура податься, мог в пещерах Казана Скромное место приглядеть мог, в горах Кошкелига упрятать. В тысяче мест мог зарыть четыре мешка.
Хорек был почему-то убежден, что золото спрятано где-то совсем рядом. Чейзен с Чудурукпаем обшарили все вокруг и ущелья Буура, и пещеры Казанака, и горы Кошкелига, еще множество подходящих, по их мнению, мест — и все попусту. Хорек припоминал, где еще есть хитрый уголок и, уверенный в успехе, тянул за собой Чудурукпая. Добирались до намеченной скалы. Здесь? Но от этой скалы разбегались в разные стороны потайные тропки, лощинки, ложбинки… Куда ни взглянешь — всюду можно скрыть не то что четыре барбы, а вьюки целого каравана верблюдов.
Вымотанные и голодные, злые от бесплодных поисков, возвращались они к вечеру домой и снова и снова начинали гадать, куда еще поехать, где еще поискать.
— Мне-то что, — с деланным безразличием тянул Хорек. — Я человек пожилой. Только о вас и думаю, дети мои. Даже малому ребенку ясно: если твой отец отправится за красной солью, Чудурук, все его имущество перейдет в твои руки. Скот, понятное дело, никуда не денется. А вот серебро, золото… Неужели твой отец оставит тебя без него?..
И такой убитый, жалкий вид был у Хорека, так сокрушался он о несчастном Чудурукпае, так жалел его!
— Я сколько раз у отца спрашивал, — оправдывался Чудурукпай. — Только ему хуже станет, вроде бы хочет рассказать. Чуть полегчает, — упрется и молчит. И врет еще что ни про какое золото не знает.
Была еще одна причина, по которой Хорек торопил собы­тия. Близилась зима. Завалит землю глубоким снегом, укроет ее. Тогда до самой весны нечего будет и думать о поисках. А разбитый параличом Мангыр едва ли протянет до весны.