Тетрадь судьбы. Глава первая

К рассвету оборвался шумный ливень. Всю ночь умолкнуть громы не могли. Хозяйка встала: отдых был не длинен. В упор на юрту смотрит глаз земли. Должно быть, ямку вырыл бык копытом, а темной ночью хлынул дождь — тогда отверстие, негаданно прорытое, заполни­ла небесная вода. Неясный знак! Что скот? Благополу­чен? Любимицей коровушкой рябой любуется хозяйка. Где уж лучше! Вот потянулась, машет головой, всем телом изгибается корова, к хозяйке помаленьку подхо­дя,— в хорошем теле, сытая, здоровая,— и тоже заме­чает дар дождя. Пей, пей, коровушка! Как будто в бу­бен упругой колотушкой бьет шаман — хвоста удары стадо быстро будят. Встают коровы. Рада Сергекмаа.
В летний загон для овец заглянула заботливая хозяйка: так и есть, сыро. Нельзя скоту летом долго в сыром месте стоять — зимой болезни пойдут. Пусть пораньше выходит на пастбище! Подумала так — и широко отво­рила ворота. Потекла живая волна. Где же волы? Каж­дый вечер они уходят со двора, ночуют к северу от аала, там и встречают красный восход. Взглянула на солнеч­ную сторону холма — вот они, волы, все тут, хоть и не считай. Подсчитала все-таки: ни один не потерялся. «Что за пасмурное утро? Почему кукушки не слы­хать?» — спросила себя и тотчас увидела: срубил гро­зовой ветер кудрявую вершину одинокой лиственницы, по голому стволу красные трещины кровоточащими ранами прошли, словно там навечно остановились молнии.
Где же ты, кукушка-чародейка? Что твой милый голос не звучит? Ты ли мне гадала, ворожейка, о судьбе под вешние лучи? Я ли пела про тебя частушку, звон­кую, на весь родной лужок. «Ты кукуй, кукуй, моя ку­кушка, ты приди, приди ко мне, дружок»? Нет, кукушка милая, ты — птица, кто крылат, тот молний не боится, улетела ты в далекий край. Лиственница, мать моя, про­щай! Видно, и тебе, такой высокой, худо жить на све­те одинокой: если б ты в густом лесу росла, дружба, верно бы, тебя спасла. Коль овца от стада отобьется — злому волку в зубы попадется. Плохо в этом мире жить одной. Благо мне: семья моя со мной!
Глянула Сергекмаа в небо—оно было прозрачно, как лед. Звякнула уздечка — Сергекмаа обернулась: Узун-Кулак в седле сидит. Какую же он весть принес?
— Входи в юрту, гость дорогой, чаю напейся, — при­гласила хозяйка.
— Возьми газеты, угбай — сестрица старшая, вот тебе целая пачка. В каждую юрту раздай, да поскорей. А я тороплюсь.
— Не сомневайся, всем раздам. Это ведь легче, чем, как ты, по аалам ездить, почту возить да еще и про­дукты для строителей наших собирать. Ну, что ты к седлу прилепился? Слезай, заходи в юрту — позавтракаешь с нами, чайку попьешь, а там и в дорогу.
— Что ты, красавица! Не до чаев мне. В подтаеж­ные аалы надо скорее добраться. Строителям знаешь сколько всякой еды нужно? Пока жар не навалился, я уж там буду. — Узун-Кулак еле сдерживал себя, не ре­шаясь сразу сообщить грозовую весть. Однако не трогал коня с места, все еще сидел в седле. Сбежались детиш­ки, подошли женщины.
— Что это с тобой, наш разговорчивый гость? Прежде, помню, ты никогда не отказывался ни от угощения, ни от приятного разговора с нашей сестрой-бабой. Что ж тебя к седлу приковало? Или моим угощеньем брезгу­ешь? — Сергекмаа улыбнулась.
— Беда случилась, сестрица. Большая беда.
— Неужто пожар?
— Страшней пожара: война!
— О, страшно. Ой, духи небесные! — запричитали женщины, еще не успев расспросить, где война и с кем.
— Правду говоришь, братец? — строго спросила Сер­гекмаа.
— Где и от кого ты слыхала, чтобы я, Узун-Кулак, обманывал людей? — вопросом на вопрос ответил вест-
пик. — Всегда одну истинную правду говорю! Аратской честью жил и живу!
— Где ж ты услыхал такое, парень?
— В районном центре, в Чадане. Вчера я туда по­ехал свежие газеты получать. Начальник конторы связи мне хорошо знаком. Давно с ним дружу! Он-то и шеп­нул мне: «По радио слышал — война!»
— Где война? В какой земле? Не запомнил?
— Кырмания, что ли,— точно не могу сказать. Вот что кровожадные людоеды там собрались и напали на советскую землю — это крепко запомнил.
— Где же она, та страна войны, а, парень?
— Говорят — на закатной стороне. Сама-то она земля неплохая, да и бывает ли плохая земля? Родиной Карла Маркса — учителя, говорят, была. Только людоеды эти — фашистами их зовут — против Маркса и Ленина и против нашей власти. Во всех землях закон рабства воскресить хотят!
— Во всех землях? Значит…— не досказав свою мысль, Сергекмаа крепко сжала ручонку меньшой до­чурки: кавалерийский поход красных партизан против беляков вспомнился ей, и как провожала мужа. Долго не знала, жив или нет. Не тогда ли первый снег стра­данья припорошил виски? Тяжко женщине-матери с детьми, когда муж на войне. Но ничего этого она не ска­зала, спросила только:
— Клуб-то теперь надо ли стро­ить? Бросят его, должно быть, мужья наши да воевать пойдут?
— Вы, красавицы мои, не шумите и паники не поднимайте. Распоряжайтесь разумно хозяйством, временем дорожите. Скоро из Кызыла, из самой нашей столицы, вернется сумонный дарга Шыдыраа. Он туда знаете, за­чем поехал? Делегатом нашим на Великий Хурал! При­едет — все расскажет, всю правду. А мое дело срочное, болтать некогда,— закончил Узун-Кулак, хлестнул коня гибкой шеткой и помчался вдаль.