03. Нетерпение сердца

Сердце подсказало проснуться. Василий раскрыл глаза и окинул взглядом незнакомое помещение, в котором пришел в себя. Комната оказалась почти пустой, только у окна во всю стену стоял небольшой письменный стол, да в углу громоздилась груда коробок.
«Неужели меня похитили и теперь заставят под страхом смерти писать гневную и едкую пропаганду против существующего общественного строя и диктатуры сердца?» — пронеслась в голове радостная мысль, но тут Василий окончательно проснулся и вспомнил, что это он так теперь живет.
Впрочем, жилье никак не получалось назвать плохим. Оно располагалось почти на вершине одной из самых высоких и красивых башен юго-восточного крыла города, совсем недалеко от метро, а громадные окна позволяли наблюдать робко выглядывающий из-за горизонта краешек солнечного диска. Если хоть как-то обставить, будет весьма и весьма уютно.
Не меняя положения тела, Василий опустил забрало, на котором система услужливо записала не слишком длинный список сегодняшних дел: начать распаковывать вещи, написать не менее пятнадцати тысяч знаков текста и встретиться с Марком Юзом в западном крыле после окончания его смены. Ниже списка бегущей строкой проплыло напоминание о том, что для выполнения нормы до конца месяца нужно сдать в редакцию не менее 184.335 знаков литературного текста, а для получения премии — 244.335 знаков.
Отметя забрало с лица, Василий соскочил с кровати и, разминая по пути затекшие за ночь ноги, направился к коробкам и стал открывать их одну за другой, оценивая ущерб. Результат расстроил, но Василий готовил себя к этому последние два дня и, как планировал, громко драматично воскликнул:
— Эта чертова машина отдала ей мои пластинки! Проигрыватель мне, а пластинки — ей! Вот это логично, да?
Усевшись на пол и баюкая на коленках проигрыватель, Василий утешал себя мыслью о том, что в стародавние времена разводы сопровождались куда большими моральными и имущественными потерями, судами и пересудами, дележом детей, а неудачно разведясь, можно было даже остаться на улице.
Семейная жизнь Василия Эо прошла мирно и без сюрпризов от начала и до конца. Не без помощи сердца он сошелся с милой барышней по имени Пенелопа Ер и вместе они шесть лет трудились над тем, чтобы передать безумно талантливые гены самого востребованного автора современности на хранение белокурому мальчику и не менее белокурой девочке.
Теперь надежда современной литературы отправилась в школу на полный пансионат, и счастливые родители больше не увидели причин терпеть общество друг друга изо дня в день. Они подали запрос на развод и попросту отправились гулять. В течение двух с половиной часов имущество было разделено и перенесено в две свободные квартиры, а в трехкомнатном семейном гнездышке уже на следующий день поселилась другая пара.
Раскладывая разные мелочи по ящикам стола, Василий думал о том, насколько низведена семья в современном обществе. Он определенно читал, что много лет семейные узы считались нерушимым союзом, зиждущемся на доверии и любви. Тогда люди носили фамилии, которые обозначали их принадлежность к той или иной семье, знали своих родственников и регулярно с ними встречались, при необходимости защищали интересы друг друга…
Василий даже перестал копаться в коробках, чтобы не потерять мысль.
«То есть семья была чем-то вроде стихийно образованного закрытого сообщества, группировки со своими интересами и внешней политикой. Вряд ли сердце смогло бы контролировать общество, состоящее из таких ячеек. Поэтому семейная жизнь для нас остается временным сотрудничеством с целью передачи ценных генов, а единственная настоящая семья, которая у нас есть, называется Плюс».
Василий еще немного посидел неподвижно, чувствуя себя так, словно копался у себя в огороде, а откопал один из столпов современного общества. И вокруг находки сразу стали сплетаться повествовательные линии, повороты сюжета и правильные слова, нужные, чтобы привести читателя к тому же осознанию, но дорога не показалась ему пустынной и прямой.
Жаль, что план не станет ждать, пока Василий наиграется с побочными проектами. В конце месяца в издательство должен отправиться новый роман про короля Билла, чтобы собрать богатую жатву человеко-часов и подарить автору заветную премию.
Вздохнув, Василий подавил в себе редкий порыв и стал по одной извлекать из большой коробки белые доски. Каждая из них была плотно исписана фактами о жизни того или иного персонажа или сразу нескольких, если они второстепенные. Здесь же можно было найти подробные записи о предыдущих ключевых взаимодействиях между действующими персонажами. Могло показаться, что Василий просто любит свою работу и щепетильно к ней относится, но на самом деле он вел эти записи просто чтобы не запутаться в собственных дворцовых интригах, которые продолжались уже четырнадцатый роман. Они все углублялись, сплетались, росли вширь, принимая все новые формы.
Доски требовалось развесить по стене в привычном порядке, но пока Василий попросту расставил их в ряд вдоль окна, прислонив к толстому стеклу. По полу через комнату протянулись длинные, лениво ползущие тени. 
Оставив до поры часть коробок не разобранными, он сделал перерыв на душ и завтрак, который уже ждал в контейнере на столе. Готовили в новом доме незамысловато, но вкусно. Молочная каша да пара бутербродов с сыром. По крайней мере, это было положительной стороной того, что весь город — твоя семья. Комплектовать каждую квартиру кухней — чудовищное расточительство пространства, но даже без этого всегда найдется кто-то, кто каждый день подкормит домашней едой.
Заработок не хуже всех прочих — готовить и, руководствуясь повелениями сердца, разносить еду в квартиры своего дома либо днем — к ужину, либо ночью — к завтраку. Василий даже задумался, не поменять ли ему жизненный путь. Красться в предрассветной тьме от квартиры к квартире с полной тележкой ароматных вкусностей — куда более интригующе, чем с утра до вечера лупить по клавишам.
Но кстати о них. Василий закрыл и отставил опустевший контейнер и провел пальцами по клавишам печатной машинки. Она была гордостью востребованного автора. Почти настоящая. Конечно, в машинке не было ни бумаги, ни чернил, но напечатанный текст записывался прямо в память забрала, и наличие машинки избавляло от необходимости размахивать руками перед лицом, пытаясь написать хоть что-то. Такой способ годился для сообщений на три слова, но не для пятнадцати тысяч знаков в день.
Так, с первым ударом по клавише, начался рабочий день Василия Эо. Он время от времени отклонялся на стуле влево или вправо, заглядывая в ту или иную таблицу. Годы практики давно подарили возможность наращивать текстовой объем, почти не задумываясь, что происходит на странице, и порой Василий даже мог работать, при этом размышляя о чем-то своем и совершенно постороннем.
Залог успеха, который он нашел для себя давным-давно, заключался в том, чтобы текст был похож на идеально гладкую поверхность льда. Чтобы читатель не спотыкался о заметные ошибки и не находил ничего, над чем можно задуматься, остановившись. Взгляд должен скользить по строчкам без остановки для максимально полного погружения в дворцовые перипетии короля Билла. Василий осознавал, насколько порочна эта методика, но ее оказалось достаточно, чтобы бесконечный цикл продавался от тома к тому.
Писатели, возможно, остались последними, кому сердце позволяло почти коммерческую деятельность, отдавая процент с каждого проданного экземпляра. Так что Василий всегда точно знал, сколько человек скачали его текст на забрала и отгораживаются им от окружающей действительности дома, в метро, прямо на улице или даже за рулем, раз уж сердце позволяет этого самого руля вообще не касаться всю поездку.
Так или иначе востребованный автор часто чувствовал себя ребенком, что забрался в отцовский кабинет и играет там, елозя ручкой по важным бумагам, пока взрослых нет дома. И вот уже полвека взрослых все нет.
Василий перечитал почти всю литературу последних пятидесяти лет, втайне желая найти кого-то, кто хоть немного раскрывает безграничный потенциал печатного слова. Кого-то, на ком отдыхал бы глаз. Но… Но.
Он некоторое время пытался понять, что обрубило его поток размышлений о судьбах литературы. Оказалось, где-то на периферии сознания подошла к концу еще одна глава о похождениях короля Билла.
К слову, она получилась достаточно динамичной и растянулась аж до девятнадцати тысяч знаков. Теперь до премии оставались какие-то ничтожные 225.573.
Вздохнув, Василий убрал руки с клавиатуры на колени и посмотрел поверх печатной машинки, в окно. Там пылал новый день, стремясь к полудню. Солнце, преломляясь в высоких зданиях, падало на низкие, чтобы блик принял еще более причудливую форму.
Дом находился не слишком близко к краю крыла, но с такой высоты было отлично видно место, где городская платформа почти без перехода обрывалась в дремучий лес. А вдалеке, за лесом, терялся в дымке край соседнего южного крыла. Приглядевшись, можно было даже различить отдельные здания.
Над всем этим тянулась, словно вися в воздухе, линия метро. Сверкая на солнце, рельс напоминал изогнутую серебристую иглу. То и дело, полируя и затачивая ее, сновали составы.
«Жаль, что обратный рельс проходит с другой стороны здания, — подумал Василий, — его сверкания очень недостает этому виду».
Но и до встречи оставалось не так много времени, так что Василий отодвинулся вместе со стулом от стола и вышел из квартиры, кинув на плечи мятую куртку.
Спускаясь в лифте, он обдумывал свой туманный и едва оформившийся замысел. Мало того, что сердце никогда не одобрит его как достойную распространения литературу, он ужасал тем, как далеко тянулся за пределы простых выдумок, за пределы писательского и издательского дела. Его полагалось тот час же смять и выбросить подальше, но Василий прислонился к вибрирующей стене плечом и, замерев, все вглядывался в медленно рассеивающийся туман.
Раздался звонок, и двери раскрылись на первом этаже, мигом выведя востребованного автора из транса. Он вышел на улицу и позволил сердцу увлечь себя в сторону метро, мигом влившись в людской поток.
 Подходя к станции, задрал голову и стал рассматривать ее массивные опоры. Воздушное аграв-метро требовало могучих станций. Все они имели титаническую систему опор, а многие еще и цеплялись за соседние дома для дополнительной прочности. Василий никогда не задумывался над причинами, но ему очень нравилось чувство монолитной прочности, которое они создавали.
Стоя на эскалаторе, он по привычке рассматривал людей, ехавших в навстречу. Их лица виделись ему произведениями искусства, картинами, которые написал сам мир и продолжает добавлять штрихи. А эскалатор на это время превращался в конвейер, который подвозит для пристального изучения новые и новые образцы подобного искусства. И ровно промежуток времени, чтобы Василию не успело надоесть. Каждый раз, пресытившись импровизированной галереей, он точно знал, что пора поднять ногу и шагнуть с эскалатора.
Станция называлась Внешний Юго-восток 1. Не слишком поэтично, зато сразу позволяло сориентироваться. Внешняя кольцевая, юго-восточное крыло города, въезд.
Едва оказавшись в вагоне, Василий тут же встал у окна и стал смотреть, как за ним сначала плавно, а потом все стремительнее пролетают здания и улицы.
Внутри вагона все было истерто чужими взглядами до полной невидимости, и он порой пытался представить себе старое метро, где за окном не было ничего, кроме несущегося навстречу кромешного мрака. Возможно, именно из-за этого люди тогда убивали друг друга так часто и легко.
Тем временем поезд-фуникулер сделал еще одну остановку и бодро вылетел за пределы города. Тут Василий разве что не прилип носом к толстому стеклу. С годами путешествия между крыльями не переставали быть для него необыкновенными и завораживающими.
Там,  внизу, под стопой городской платформы, покоился старый мир. Лес давно оккупировал все, но тут и там между деревьями виднелись наполовину ушедшие в землю остовы зданий, клочки асфальта. Мало что осталось от машин, на виду осталась только одна, громадная, грязно-зеленого цвета. Вместо колес — гусеницы, будто у экскаватора, а спереди что-то вроде толстой трубы. Когда Василий был маленьким, он гадал, для чего эта машина, а потом Марк сказал, что это называется танк, и с его помощью убивали людей.
С тех пор, проезжая это место, Василий каждый раз испытывал страх перед древними людьми. Ведь в сущности, чтобы убить человека, его достаточно неудачно толкнуть или сильно ударить. Танк же выглядел так, словно кто-то десятилетиями выверял каждую его линию, каждый нюанс конструкции с единственной целью — увеличить количество жертв. Даже через все годы танк выглядел грозно, и Василию совершенно не хотелось как-либо соприкасаться с создавшей его цивилизацией.
За полосой леса последовало южное крыло с двумя остановками: на въезде и на выезде. И внизу снова поплыл лес. Здесь он без остатка и следа поглотил все следы людского жилья, лишь вдалеке виднелась башня синего стекла, упавшая на здание пониже и оставшаяся так висеть практически целой.
Когда-то Плюс полностью оправдывал свое название, будучи не только самым благополучным из окрестных городов, но и имея четыре крыла, ориентированных на стороны света. Потом появились северо-восточное и юго-восточное крылья, а теперь ходили слухи, что вот-вот начнется стройка юго-западного. Василий втайне надеялся, что это правда, и, пройдя по новому крылу, он сможет разглядеть упавшую башню получше.
Едва двери вагона раскрылись на станции Внешний Запад 1, Василий сразу увидел Марка. Не говоря друг другу ни слова, оба направились к эскалатору.  В общем-то с молчания начиналась каждая дружеская встреча. Этому немало способствовало то, что оба ясно понимали — их в качестве друзей подобрало друг другу сердце.
«И ведь оно больше ни с кем не подталкивает меня дружить, ни с кем не назначает встреч. Неужели сердце уверено, что я больше ни с кем не сойдусь?» — думал Василий. Он не мог определить, думает ли Марк о том же. Тот выглядел так, словно по нему несколько раз туда и обратно проехал древний танк. Впрочем, они, как назло, неплохо ладили.
Оказавшись на улице, Марк уже привычно двинулся в сторону столовой неподалеку, но Василий сказал:
— Погоди. Мне тут кое-что нужно.
И Марк, бросив еще один голодный взгляд на вывеску столовой, последовал за ним через улицу к книжному магазину. Внутри оказалось довольно тесно и, конечно же, никаких книг. Бумажные кирпичики в обложках стояли только в витрине и не продавались, а чтобы купить текст и читать на забрале, не нужно было идти в магазин. Так что большинство здешних полок занимали сувениры и прочие приятные излишества.
Под укоризненным взглядом Марка Василий купил блокнот с ручкой за двести пунктов и, под еще более укоризненным взглядом, тяжеленный молот  короля Билла за полторы тысячи.
— Зачем тебе этот хлам? — спросил Марк, глядя как Василий, пыхтя, волочит свое приобретение в сторону столовой.
— Я всегда знаю, что мне нужно прямо сейчас, верь мне, — улыбнулся Василий, утирая пот со лба. — Лучше расскажи, как прошел день.
— Еще один славный денек наедине с сердцем, — Марк скривился. — Чем больше узнаю о нем, тем меньше понимаю. Например, как ты думаешь, диспетчер — это человек или машина?
Василий виновато развел руками, добравшись, наконец, до свободного стола:
— Диспетчеру запрещено ко мне обращаться. Всю не экстренную информацию я получаю в виде текста, когда сам решу. Писателя нельзя отвлекать.
Марк замолчал, задумчиво глядя в столешницу, и молчал, пока перед ними не поставили по бургеру с олениной. Василий тем временем раздумывал над тем, как же он забавно выглядит, сидя в кентере на маленьком пластиковом стульчике. Вернее, стул был довольно массивным и прочным, но в таком контексте казался крошечным.
— Кто или что могло вбить в стену на уровне третьего этажа кусок металла с такой силой, чтобы он перерезал кабель и полностью ушел внутрь? — пробормотал Марк. — Вот такая загадка.
— Сам придумал? — оживился Василий.
Марк положил на стол гнутую железку:
— Почти.
Он жадно вгрызся в олений бургер, пока Василий с любопытством разглядывал находку со всех сторон.
— Мало ли. Почему тебе это кажется важным?
Марк спрятал железку обратно в карман и некоторое время молча ел, а когда Василий уже перестал ждать ответа, сказал:
— Понимаешь, сердце — это машина, производящая обыденность в промышленных масштабах. Я привык думать, что если вижу что-то необычное, значит, где-то идет сбой, и неизвестно, насколько серьезный. А безмятежность системы означает только то, что она не способна его обнаружить. Вот ты когда-нибудь видел хоть одного специалиста по сердцу? Не уверен, что хоть кто-то еще знает, как оно работает. И если оно поломается, выйдет из строя, подведет… Ты можешь представить, что тогда будет? Мы же беспомощные, ничего не можем сами. Во всем полагаемся на сердце. А ведь у всех машин есть свой износ.
Василий слушал, раскрыв рот. Оленья котлета из бургера, который он держал, давно выскользнула на тарелку. Он понимал, что должен сейчас думать об опасности и судьбах всея Плюса, но на ум пришло совершенно иное. В который раз Марк явил свои рассуждения, и Василию в который раз захотелось увидеть его в качестве писателя. Возможно, это нормально, будучи писателем и видя перед собой умного человека, желать прочесть его строки. Возможно, будь Василий художником, он бы хотел увидеть, какую Марк напишет картину. Но все же мысль пришла неотвратимо и беспощадно:
«Если бы не я, а он стал незримым собеседником каждого в городе, было бы больше пользы».
Марк смотрел на него, ожидая ответа, и Василию пришлось пока что скомкать свои рассуждения:
— Почему ты считаешь, что это не единичная случайность?
— Я нашел этот осколок только из-за того, что он перебил кабель. Чтобы понять истинный масштаб, нужно проползти по каждой стене каждого дома в городе, внимательно все осматривая. А этим никто не станет заниматься.
Оба помолчали. Василий пытался вернуть беглую оленину на законное место посредством салфетки, а Марк уже отодвинул пустую тарелку.
— Слушай, я тут решил… — начал Василий и замолчал, заметив, что Марк смотрит куда-то поверх его головы сквозь все.
— Никого нет ближе? — спросил он словно сам себя. —  Мой рабочий день окончен. Хорошо, буду так быстро, как смогу.
Он вернулся взглядом к Василию и виновато покачал головой:
— Экстренный вызов в северное крыло. Говорил же, что-то не так. Прости, должен уйти, — он встал со стула и осторожно его перешагнул. — Думаю, мы еще встретимся на неделе.
Василий остался дожевывать своего оленя. Его коварный план полностью провалился за неполную минуту. Когда он хотел туманный набросок будущего дела превратить практически в готовый чертеж, то попросту говорил о нем с Марком. В процессе эскиз обрастал деталями, а Василий двигался к его воплощению, очень уж способствовала этому Маркова спокойная конструктивность.
Теперь же он остался наедине с диковатой неприрученной идеей, которая все больше пряталась в тени.
«Ах, будь ты проклят, в следующий раз я усажу тебя перед листом бумаги и не отстану, пока не испишешь его!» — пообещал про себя Василий и тоже встал из-за столика.
Программа дня исчерпала себя, и сердце его больше не трогало, позволив даже сделать несколько кругов на метро вокруг всего Плюса, что за бесцельная трата времени! Он держал тяжелый молот между подошвами ботинок и сжимал поручень до белых пальцев, неотрывно глядя, как солнце катится за дома.
Наконец Василий решился и вышел на своей станции, мысленно облачившись в оленью шкуру и боевую раскраску — охотиться на дикую идею в рыжеющем перед сумерками городе.
В квартире все осталось на местах. Машинка. Коробки. Доски. Койка. Ужин принесли. Все выглядело готовым к движению по накатанной колее.
Василий остановился на пороге и, опустив забрало, спросил:
— Сердце сейчас видит меня? Оно наблюдает?
«Да», — загорелись перед глазами синеватые буквы.
— А сколько печатных знаков мне осталось до премии?
«225.573», — услужливо напомнила система.
— Большое спасибо за напоминание, — поблагодарил Василий и шагнул вперед.
Он занес над головой позолоченный и гравированный молот короля Билла и со всей силой опустил на печатную машинку. По полу покатились круглые клавиши. От второго удара стол просел и развалился надвое, остатки машинки оказались на полу. От третьего декоративное древко молота переломилось и большая его часть отлетела куда-то в угол.
Василий подобрал почти плоский остов и с рыком швырнул в окно. То разлетелось на тысячи осколков, которые, сверкая в закатных лучах, посыпались вниз. И вместе с ними вниз ухнули заботливо прислоненные к стеклу доски с записями о короле Билле.
Василий стоял, согнувшись. Он опирался ладонями на колени и часто тяжело дышал, сам не понимая, от усталости или ужаса перед тем, что сделал секунды назад. Сердце все видело — это точно.
Стряхнув осколки вниз, востребованный автор устало сел на край, где комната теперь обрывалась в бездну, и свесил ноги. Глянул вниз. Там, на крыше соседнего здания, черным пятном лежала машинка, а вокруг несколько белых квадратов досок.
Пошарив по внутренним карманам, Василий нашел свою новую записную книжку и ручку. Но совсем не сразу решился нарушить чистоту листа. Сколько для этого понадобилось сделать! Наконец он медленно и аккуратно вывел букву за буквой:
«Взрослые не вернутся — деткам пора взрослеть».