12. Одиночество сердца

Марк покачивался на редких холодных волнах, слыша, как вдалеке они отбивают свой ритм о невидимый берег. Тучи перед его глазами клубились все быстрее, наливаясь чернотой, и напоминали бесконечный полог дыма.
На забрале его ждало срочное сообщение. Как всегда, он не осязал этого, не слышал, но просто знал, что оно там. Конечно, не было никакой возможности опустить забрало и прочесть уведомление, но Марк каким-то образом и так знал, о чем оно.
В двух строчках текста говорилось, что Марк не может шевелить руками и ногами в связи с тем, что их больше нет. Сердце официально реквизировало их, чтобы использовать для удовлетворения нужд города.
А потом забрало стало опускаться само. В этот раз вместо невесомой полупрозрачной проекции оно оказалось тяжелой деревянной крышкой.
Марк проснулся без рывка и крика. Сон не принес ничего, что бы он сам еще не понял. Просто открыл глаза и обежал взглядом полуразрушенный дом. Руки все еще сжимали подстреленного бота, хотя в нем уже кончился заряд и корпус начал остывать.
Затекшее тело не слишком хорошо слушалось. Неуклюже поднявшись на ноги, Марк сделал несколько шагов и встал над своим кентером. Тот верно послужил, но после вчерашней стычки окончательно превратился в лом, и тащить его дальше не было бы умным решением.
Однако, выйдя наружу без привычной тяжести, Марк ощутил себя голым, и потребовалась пара минут, чтобы справиться с этим чувством. Сразу вспомнились люди на станции метро. Наверняка, впервые в жизни лишившись повелений сердца, они испытали то же, но во сто крат. Но независимость всегда повышает требования к себе, и, закинув ствол ружья на плечо, он стал взбираться обратно на дорогу.
Та оказалась вся затянута рваными хлопьями утреннего тумана, и впереди теперь совсем ничего не было видно, хотя Марк и не ощутил себя более слепым, чем раньше. Идти оказалось одновременно и легче и труднее. Усталость начала сказываться, а тело, сбросив вес кентера, тут же стало требовать новых поблажек.
Слева туман на мгновение рассеялся, явив Марку двух ботов-охотников, деловито волокущих на крюках оленью тушу. Голод тут же подтолкнул любым способом отобрать добычу, но внутренний голос здраво подсказал, что покуда здешняя вооруженная до зубов система стабильно невраждебна, лучше этого не менять.
И он продолжил брести сквозь хмурый туман, сосредоточившись на поочередном переставлении ног, чтобы не думать о таких неприятных вещах, как перспективы.
Серая пелена то сгущалась до полной непроглядности, то расступалась, открывая взору склон холма или кромку леса, опутанную клочьями все того же тумана. Ощущение времени в такой атмосфере терялось полностью, и вдруг Марк поймал себя на том, что не имеет ни малейшего понятия, сколько уже так идет.
Но его заставляло идти не желание или даже какая-то смутная надежда. Марк сам не оставил себе иного выбора, как только раз за разом делать еще один шаг вперед в то время, как за спиной не оставалось ничего, кроме ценного опыта, а впереди маячила смутная задача, все время изменяясь и усложняясь.
И стоило Марку подумать об этом, как он остановился. Потому что задача снова усложнилась. В шаге впереди дорога резко пропадала в высокой траве, которая расстилалась все дальше в начавшем наконец рассеиваться тумане.
Край дорожного полотна оказался срезан ровными одинаковыми квадратами, но без четкой последовательности, и кое-где напоминал шахматное поле.
Лишь представив свой дальнейший путь сквозь туман без единого ориентира, Марк сел где стоял и опустил взгляд к собственным рукам. Если бы он мог выбирать, то с удовольствием обменял бы свое нынешнее ощущение бессилия обратно на так раздражавшее его ощущение ничтожности перед системой.
Туман клубился и плыл, обтекая смутные силуэты кругом. Небо висело так низко, что, казалось, протяни руку, и она потонет в тучах. Марк сидел на глади застывшей каменной реки и размышлял о том, как сильно это все напоминает его странный и тревожный сон. И о том, что со стороны он выглядит так, словно отчаялся и опустил руки. А также не понимал, почему это не так. Видимо он, Марк Юз, проклят, и роскошь наконец расслабиться и остаться лежать камнем у дороги — не для него.
Через некоторое время в небе появилось размытое оранжевое пятно солнца, и почти сразу пелена стала рассеиваться, сгорая в его лучах. И Марк стал жадно оглядываться в поисках нового ориентира. Лес остался позади, и перед ним теперь расстилалась равнина до самого горизонта с редкими и невысокими холмами. Тут на самом горизонте что-то сверкнуло, заставив Марка подскочить на ноги.
С дороги объект выглядел как наполовину вкопанный в землю синеватый шар. Однако сомнений быть не могло. Это было в школьных учебниках, на фотографиях и картинках в книгах. Знаменитый купол Эгиды, оболочка самого защищенного и безопасного города в мире.
Немалых трудов стоило удержать себя от того, чтобы побежать вперед. Путь выглядел оконченным, но если он чему-то и научил путника, так это тому, что жизнь подкидывает сюрпризы. И, нащупав на асфальте ружье, Марк шагнул с дорожного полотна в траву.
В ближайшие часы он несколько раз приходил к пониманию того, что недооценил размеры купола. Километры оставались за спиной, полусфера становилась больше, но будто бы ни на шаг не ближе.
Солнце поднялось в зенит и стало скатываться в сторону горизонта к тому времени, как Марк наконец достиг подножия купола. Рыжий закат отражался в фасеточных гранях синеватого стекла, создавая удивительный цвет. Не с чем было сравнить это сооружение. Все высотные здания, обелиски стекла и металла, которые Марку случалось видеть в жизни, казались крохотными рядом с теряющимся в небе панцирем. И, как назло, поблизости не находилось даже достаточно больших гор, чтобы взгляд зацепился за что-то еще для сравнения. По грандиозности это можно было сопоставить с городской платформой Плюса, но все же она была не настолько впечатляющей, да и воспринималась скорее как деталь ландшафта, чем строение.
Марк прошел немного вдоль стены толстого стекла и нашел бывший въезд в городскую черту с еще одним давным-давно срезанным шоссе. И если сам купол впечатлял, то картина, представавшая по другую его сторону — шокировала. Все это пространство, оставленное с запасом для небоскребов и немалой площади, практически не использовалось. Эгида оказалась крошечным одноэтажным городком. Небольшие коттеджи жались друг к другу, и ничего не возвышалось поверх их крыш.
К тому же панцирь и ближайшие к нему дома разделяло немалое расстояние, так что, преодолевая его, Марк мог лишь праздно смотреть вверх и по сторонам. Сегменты купола обладали оптическим искажением и скрывали зазоры между собой, так что, если не думать все время, что он над головой, можно было легко забыть о его существовании. Даже к тому, что некоторые облака имеют прямые углы и ровные границы, глаз быстро привыкал.
Должно быть, Марк просто расслабился, почуяв скорый привал, но чем ближе он подходил к домам, тем сильнее на него накатывали усталость и голод, накопившиеся за все последние дни, а в затылке родилась глухая ноющая боль. Но даже в таком неприглядном состоянии он мигом подобрался, стоило оказаться на одной из улочек с узкой проезжей частью и широким тротуаром.
Работая в конструкционном корпусе, быстро учишься делить городской фоновый шум на два уровня. На первом суетятся боты, двигаются здания, вырастая к небу, едва слышно гудит уличное освещение. На втором же остаются все звуки, издаваемые человеком. Шаги, речь, смех — все они имели свой особый ритм, отличный от ритма машин.
И в Эгиде второго уровня не было слышно вообще. Тишины не было, но там, где в мире звуков находились люди, зияла пустота.
Подняв ружье, Марк стал шаг за шагом углубляться в городок. Слева и справа стояли одноэтажные пряничные домики. Любой из них выглядел куда просторнее и уютнее апартаментов в Плюсе. Черепичные крыши, чистые белые стены, пушистые газоны чистого изумрудного цвета. Но ни движения в окне.
Вскоре Марк заметил камеры. В Плюсе всегда знаешь, что за тобой наблюдают, что для твоего же блага сердце зорко следит за каждым шагом и подскажет, если он неправильный или опасный. Но это никогда не бросалось в глаза. В Эгиде же каждый столб, каждый гребень крыши и угол украшала камера. Сейчас все они синхронно поворачивались вслед за Марком.
И с каждым кварталом, с каждым шагом боль усиливалась, пульсируя и пронзая голову.
«А здесь ретранслятор вышел из строя» — отстраненно подумал Марк, подойдя к следующему кварталу. Там вся пасторальность ограничивалось полусферой, рисующей поле соседнего ретранслятора, а дальше начинался потрескавшийся и просевший асфальт, покосившиеся и обвалившиеся дома. Некоторые из них пытались восстановить, руководствуясь одной лишь слепой машине ведомой логикой, но один из домов был полностью построен из обрезков дорожного полотна.
Марк прошел мимо, и с громким скрипом его проводило взглядом крепление без камеры, словно пустая глазница.
Уже давно пришло время поворачивать обратно и бежать из этого места, но мысль об этом оказалась зыбкой и ускользала, стоило попытаться ее ухватить. Головная боль теперь почти ослепляла, по подбородку что-то тепло. Марк утерся ладонью и увидел на пальцах кровь.
Случалось, сердце вкрадчиво направляло его, советовало, отдавало распоряжения и порой бесцеремонно приказывало. Но в этот момент сердце связало Марку руки и гнало вперед, подталкивая в спину штыком.
Не осталось никакой возможности для сопротивления, не осталось сил, иссякли идеи. Ноги сами собой двигали Марка вперед, и все, что он мог сделать — изо всех сил сжимать неудобную, врезающуюся в ладонь рукоять ружья.
А потом город стал раскрываться. Целые мертвые кварталы поехали в стороны, и, словно в ночном кошмаре, Марк оцепенело смотрел, как у ног отверзается темная бездна.