Сергей Пюрбю. Из сборника «Напевы жизни»
Дорога к звездам
Помню, сделал отец из осины сухой
Лук тугой с тетивой, струн певучих милей…
То-то счастье! Я сам будто в небо лечу
За стрелою, скользящей поверх тополей.
Только радость моя была недолга,
И смущение душу прожгло до поры:
Хоть орлиными перьями оперены
Стрелы, но не летят они выше горы.
И заставил я деда тогда повторить
Сказку старую – о чудесах Курбусту[1],
И следил, как парил меж звезд богатырь,
И казалось, я с ним бороздил высоту.
Только радость вновь была недолга,
И смущеньем душа горела опять:
С какой бы скалы ни взглянул я в зенит —
В синих высях звездных дорог не видать!
Я взрослел, и романы фантастов читал,
С ними строил космические корабли,
И летел на Луну, на Венеру летел,
Пел в кругу марсиан песни отчей земли.
Но лишь книгу волшебную я закрывал,
Исчезало виденье, как призрак, как бред:
Не чужая планета была под пятой,
А родная земля, та, что знал с малых лет.
В чудеса разучился я верить давно…
Только что это сталось сегодня со мной?
Что так полнит и ширит душу мою,
Словно в вешнюю ростепель стрежень речной?
Нынче Юрий Гагарин, советский пилот,
Сделал явью сказание о Курбусту:
Он в ракете, созданной нашей страной,
Улетел в неизведанную высоту!
И уж ясно я вижу, как дети мои
Мир откроют, что тьмою вселенской сокрыт,
И мой кобальт, добытый в Хову-Аксы,
Звездолеты послушные их оперит.
Потому, как весна в половодье реку,
Радость гордая ширит и полнит мне грудь,
И готов я проходку вести день и ночь,
Как ведут космонавты космический путь.
Слово матери
Из-за Тандинского хребта
Сияет первый свет.
Страна лучами залита,
Печали в мире нет.
Пробились в комнату лучи
И разогнали тьму.
Сынок мой радостно кричит
Шесть месяцев ему!
Ах, как он «мама» говорит!
Как тянется ко мне!
Любовь моя к нему горит
Все жарче, все сильней.
Я подношу его к окну:
Гляди-ка! —
Город встал…
Мой сын ручонки протянул,
И что-то лепетал…
Но дума брови мне свела:
Смотрю я вслед годам…
Там были страшные дела,
И дети гибли там!
…Законы нам одни нужны:
Всей правотой своей —
Казнящие дельцов войны,
Губителей детей!
О, матери, пойдем вперед,
И я вперед пойду,—
За то, чтоб не было сирот,
Чтоб победить беду!
1955 г.
В труде, как в бою
В колхозе жизнь — подобна наступленью:
В мороз и в зной кипит здесь жаркий бой.
Природа по недоброму веленью
Суровым создала мой край родной.
Вот почему здесь нету места лени.
Пропустишь срок — победы не видать!
Здесь ни весной, ни в день страды осенней
Нельзя одной минуты потерять.
Как после битвы объявляют сводки
Какой успехам и потерям счет,
Так и у нас здесь, по-солдатски четко
Отчизне рапорт каждый отдает.
Кому в труде и в холод было жарко
И, как гвардейцу в битве, не до сна —
Тому и славы, и наград не жалко,
Тому — спасибо! — говорит страна.
2.
Ночная глушь. Из глубины далекой
Вновь грустный голос иволги звенит.
Но сладкозвучной нотою высокой
Все заглушил табунщика сыгыт[2].
И тишина на цыпочки привстала,
Ушла в дозор подальше от костра;
Качая звездной ночи покрывало,
Звучала песня эта до утра.
Вот где-то, скрипнув, хлопнула калитка.
Рабочий день шагает по Туве.
И ночи темнота ползет улиткой
Из-под сапог по скошенной траве.
Стадам приволье в зелени метели.
И, славя солнца золотой огонь,
С небесной сини жаворонки трели
Ссыпают в луг цветущий, как в ладонь.
Чабан готов их слушать до заката,
Но он внимателен — отару сторожит.
А там, где степь, где хлеб шумит богато
Жара палит и марево дрожит.
И полеводы, пот с лица стирая,
Забыв про отдых — страдная пopa!
Свое заданье перевыполняя,
Работают с утра и до утра…
Кому в труде и в холод было жарко,
И, как гвардейцу в битве, не до сна —
Тому ни славы, ни наград не жалко.
Тому — спасибо! — говорит страна.
1965 г.
Родной город
Не славословлю, не хвалю
И красок ярких зря не лью.
Мой город — сверстникам под стать,
Смог величавым, строгим стать!
Рожден и начал жить я здесь,
Увидел город в солнце весь,
И Улуг-Хем[3] здесь свой хомей
Над колыбелью пел моей.
Здесь детства дни — пора забав —
Прошли, в лугах цветы собрав.
Здесь — поступил я в первый класс,
Здесь полюбил я в первый раз.
Я создавал домов черты,
Я воплощал в бетон мечты,
Я строил улицы в пыли,
Что вдоль и поперёк легли.
Своей Отчизною горды,
В любви верны, в труде тверды,
В степи взрастили мы сады.
Сладки трудов своих плоды!
Не славословлю, не хвалю
И красок ярких зря не лью:
Есть больше, лучше города.
Но мой — мне дорог навсегда.
1954 г.
Лесорубы
Нам нужен лес,
чтоб дом построить новый.
…По пояс снег.
Тайги глухая тень…
Кусается и жжет мороз суровый
Но нам тепло, как в августовский день.
Как в жаркой схватке, помня о победе,
Мы трудимся, не покладая рук.
Стук топоров и космы снежной седи.
И пенье пил.
И штабеля вокруг.
И перекур.
И пар валит,
как в бане,
И сквозь него,
я вижу наяву,
Как на закате
в розовом тумане
Встает село,
одетое в листву.
Счастливые вдали я вижу лица
Молодоженов, строящих дома.
Детей, не устающих веселиться,
И детских яслей вижу терема…
…Подводы тронулись.
И скрип смолистых бревен.
И колокольцев звон,—
он медленен и ровен,—
И лес вокруг, и рубки жаркий ритм —
Мне все о новоселье говорит.
1957 г
Человек будущего
Длиннее стали тени в поздний час;
Хлеба кругом, хлеба! Смотрю с холма,—
Горячий труд под вечер не угас;
Весь ток бурлит; шумлива полутьма.
Старик на паре вороных коней
Зерно в бестарке подвозил на ток.
Трепал его седины все нежней,
Ласкался к старцу тихий ветерок.
Бодрил проворных этот бородач,
Журил нерасторопных, был горяч;
С парнями молодыми заодно
Умело, ловко выгребал зерно.
Совсем стемнело; отдохнуть пора,
Уж звезд над сонной степью не сочтешь!
Присел старик у яркого костра,
И там к нему прильнула молодежь.
Добрёл старик до счастья, наконец,
Крутой тропой дошел до наших дней!
Я попросил:— «Ты расскажи, отец,
О прошлом нам,— оно тебе видней!».
Старик подумал, усмехнулся в ус:
— Зачем нужна вам, дети, старина?
О прошлом говорить я не берусь;
В нем радости привольной — ни зерна!
Тут жизнь, как море.
Старые года
Ничтожней капли.
Что сказать о них?
Мы распахали степь: как никогда
Все оживил народных сил родник.
Взгляни на ток, – лежит зерно горой!
Я, как дитя, теперь лишь начал жить.
С чем ты сравнишь один лишь год – те
Столетья так нам не могли служить!
Не стану говорить о старине!…
Ты приезжай, товарищ, через год:
Все расскажу я, ты поверишь мне,—
Увидишь как пшеница здесь взойдет!».
«— Пусть сбудутся, отец, твои слова!
Живи, трудись!» –
Спала в росе трава:
Храня в степи покой людского сна,
Светила в небе полная луна.
1955 г.
Художнику
В. Ф. Демину.
Степь я вижу: дорогу и горы в лучах, —
Все вместило, впитало одно полотно.
Вижу, — в красках расцвел, поутру не зачах
Край родимый, где солнцу дышать суждено.
Мчатся кони, торопятся два ездока, —
Даже вздрогнули синие горы слегка.
Словно сокол распластан, буланый летит —
Вьется лента в девичьей косе, шелестит.
Выгнул шею, как лебедь, скакун вороной.
Будто крылья, взметнулся халат за спиной,
Кистью тонкой художник-волшебник взмахнул, —
Щеку девичью мигом в зарю окунул.
Тронул краешки рта у юнца, — кисти взмах.
И тотчас же улыбка зажглась на устах.
Где художник оставит насечку подков,
На какие дела он пошлет ездоков?
С полотна улыбаются мне ездоки, —
Значит, мысли у них, словно степь широки!
Быстроногие кони легки на подъем, —
Значит, горы они одолеют вдвоем!
Вижу степь. Ездокам улыбаюсь лихим.
Пусть недолгой дорога покажется им!
1962 г.
На выставке
Монгушу Черзи
1.
Грудой камни цветные искрятся в углу,
Будто радугу кто-то разбил на полу.
Я подумал, что это геологов дом,
Но долота, резцы — говорят о другом.
И сидит у окошка седой чародей —
Лоб в морщинах, густая щетина бровей.
Синей жилкою дума стучит у виска.
Нежно гладит гранитные кромки рука.
Смотрит, смотрит в неясные грани старик.
Чем же этот бесформенный камень велик?
Может видит он в этом обломке простом
Содержанье поэмы? Потрогал резцом.
Треплет бороду.
Замкнута глаз синева.
Дум, безбрежных как море, полна голова.
Как охотник застыл.
Весь — и зренье, и слух!
Долго молча сидит, неподвижно, и вдруг —
Засияло лицо, загорелись глаза,
Долото — словно молния, руки — гроза.
Будто молодость он в этом камне нашел.
Полетели осколки, как искры, на стол…
2.
Зал просторный стал тесен — сегодня сюда
Не весенних потоков ворвалась вода,
А народ…
На открытии выставки я.
И об этом хочу рассказать вам,
Друзья.
У картин — где бушуют просторы полей,
У скульптур — прославляющих силу людей —
Всюду гомон…
Цветок я там видел — простой
Белый мрамор, а дышит живой теплотой.
Там же встретил я всадника над валуном.
Он летел беспокойным могучим орлом.
Конь и всадник — как вольного ветра порыв,
Что им белые кручи и темный обрыв!
Я припомнил седого того старика —
Как держала бесформенный камень рука,
Как морщинила мысль лба крутого овал
И как черный гранитный кусок оживал.
И не мертвый обломок теперь предо мной,
А скульптура! И я поражен красотой!
Это гимн человеку — творцу и борцу!
Я гляжу — и улыбка бежит по лицу.
В этом образе вдруг я узнал свой народ,
Так же рвавшийся вечно к свободе вперед.
Ведь, как всадник, не зная преград на пути,
Голубая Тува моя в завтра летит!
1962 г.
Вечер
Солнце скрылось за снегом вершин непорочных,
Словно спешился всадник и спрятал свой лук.
Тени западных гор у подножья восточных
С наступающим вечером встретились вдруг.
Вот одна за другою, незримой рукою
Зажжены, звезды вспыхнули, ярко дрожат.
Вот вернулись коровы одна за другою,
И лениво жуют, и лениво лежат.
Блещут звезды серебряным светом и алым.
Кончен труд. Слышен шепот зеленых берез.
Мчатся с песнею всадники перед аалом1.
Ветер землю погладил и песню пронес.
Труд счастливый в покой превратился блаженный
Отшумев, знойный день в тихой тени исчез.
Тишиною окутано тело вселенной
От мерцающих юрт до великих небес.
Лишь река своим пением многоголосым
Спорит с мраком, покоя не знает, бурлит,
И немолчно, без устали, с гордым утесом,
Словно девушка с милым своим говорит…
1944 г.
Всегда рядом
Твой первый взгляд…
Как он согрел меня.
Я ни на миг его не забываю,
И годовщину памятного дня,
Как самый светлый праздник, я встречаю…
Воспеть бы мне все радости любви,
И руки, что объятия раскрыли,
И рассказать бы, как глаза твои
Навеки мое сердце покорили.
Но что мне красоту твою хвалить,
Искать слова одно другого льстивей?
Тебе я должен песню посвятить
Не потому, что нет тебя красивей.
Да, были дни раздумий и тревог,
И ты мне не позволила сломиться,
На скольких кручах жизненных дорог,
Ни разу не дала мне оступиться.
И если груз был одному тяжел —
Его вдвоем на плечи принимали.
И потому я через все прошел,
Что ты делила все мои печали.
* * *
Свою судьбу я с другом поделю.
Полгоря, если в горе друг со мною.
А будет радость — другу подарю,
И станет радость радостью двойною.
Вот почему на сердце у меня
Твой первый взгляд горит не остывая,
И годовщину памятного дня,
Как самый светлый праздник, я встречаю…
I960 г.
В осеннем саду
Как хорошо вернуться в этот сад,
Где дал тебе цветок я голубой!
Мне кажется,— я снова встрече рад,
Услышал голос твой, иду с тобой.
Цвели деревья здесь весенним днем.
Теперь в саду осенний вечер мглист.
На тополе раскидистом твоем
Кивает мне последний зябкий лист.
В тумане сером скрылся лес пустой
И лист последний ветром унесло.
Мороз ударит, снег пойдет густой.
Но в мае возродится вновь тепло.
Опять с тобой мы встретимся в саду,
У тополя, где загудят шмели
Подарок лучший в сердце я найду,
Отдам тебе всю красоту земли!
1954 г.
* * *
То было ли давно, недавно иль вчера?
Но встреча первая с единственной, с тобой —
Доныне в памяти блаженной не стара,
И сердце мне томит, и ум волнует мой.
Июльский вечер тот не позабыла ты?
Рубиновым лучом нас одевала мгла.
Невольный взгляд на мне остановила ты,
И тихо вздрогнула, и, побледнев, ушла.
Ты робко глянула, молчанья не прервав,
Но был огонь лица стремителен и жив:
Все высказала ты, ни слова не сказав,
Все понял я в тебе, ни слова не спросив.
То было ли давно, недавно иль вчера?
Но встреча первая с единственной, с тобой —
Доныне светит мне, как вешняя пора,
И образ твой цветет улыбкой, как зарей.
1944 г.
* * *
Слова, о любовь, я промолвить готов —
Слова о любви, что не ведала слов!
Былое давно позабыть я хотел —
Забыть полуночные дуги бровей,
Забыть твои зубы — жемчужин белей,
Глаза, что веселое пламя таят,
И нежно-тяжелые косы до пят —
Но образ твой — в сердце: он строен и цел.
Былое хотел позабыть я давно —
Забыть, как лицо твое счастьем цвело,
Твой голос забыть, что смеялся светло,
И светлой одежды живое крыло,
И тонкой руки молодое тепло —
Былое забыть? Незабвенно оно!
Былое давно я хотел позабыть —
Но снова и снова былое живет,
Волнует мне душу и сердце гнетет,
Чем душу утешить? Как сердце спасти?
Через горы и реки не знаю пути —
О, дай же мне, дай путеводную нить!
Слова, о любовь, я промолвить готов —
Слова о любви, что не ведала слов!
1944 г.
Ответ
Как первой синице весной,
Вернувшись с чужбины назад,
Письму твоему всей душой,
Мой друг, я несказанно рад.
Зеленую крону ветвей
Ласкает тепло ветерка.
И все ж без улыбки твоей
Терзает мне сердце тоска.
Вновь звезды роняет в ночи,
Как слезы, немой небосклон.
Ты слышишь, как лимби звучит,
О том, что в тебя я влюблен.
Что думаю даже во сне,
Когда же в родимом краю
Услышу опять в тишине
Веселую песню твою!
1944 г.
Песня
Поляна, как яркий ковер,
Раскрашена щедро весной,
Она полонила мой взор
Своей неземной красотой!
Пусть ярко бушуют цветы,
Пусть весел их пестрый наряд —
Но краше цветов этих — ты
И твой, моя милая, взгляд.
В зеленой чащобе меж гор
Так сладко поют соловьи,
Такой удивительный хор,
В нем целое небо любви!
Пусть песни в чащобе звенят,
Пусть сладко поют соловьи —
Но все же милей для меня,
Любимая, песни твои.
1957 г.
Подарок
Чем тебя благодарить
В день рожденья твоего?
Что тебе мне подарить?
Ты сказала:
— Ничего!
Обошел я все луга,
Рвал веселые цветы;
Собрала моя рука
Блестки летней красоты.
Но дожди уже близки,
Отцветет багряный лог,
И померкнут лепестки.
Значит, мой подарок плох!
Был я в лавках мастеров,
Удивлялся я кольцу;
В нем алмаз горел, багров,
Золото тебе к лицу!
Но металл холодный нем,
Для чего ж он светит всем?
Слова вымолвить не смог.
Видно, мой подарок плох.
Все подарки не по мне!
Чем тебя я удивлю?
В сердце я нашел, на дне
Слово ценное:
— Люблю!
1956 г.
* * *
Сад притих в цвету заката;
Сном черемуха объята.
Дремлет белый цвет кругом.
Как любимая с любимым,
Листья шепчутся украдкой
С говорливым ветерком.
В небе сером выцветает
Синева; во мраке тает
Темный бархат дальних гор.
Но в глазах твоих — сиянье;
На тревоги и надежды
Мне ответил ясный взор.
Все прочел я в этом взгляде;
И сплелись в одно пожатье
Наши руки в поздний час.
И растаял в поцелуе
Целый мир.
Вдвоем с любимой
Я горел и не погас.
Годы вихрем пролетели
И — в немыслимой метели
Скрылась юность позади.
Серебром виски одеты.
Но цветет весенний вечер
Все еще в моей груди.
1953 г.
* * *
Ты разве краше всех, сестрица?
Зачем же я в тебя влюблен?
Что делать мне, — молчать, таиться?
Я силой чувства удивлен.
Красавицы пойдут по лугу,
Но не зажгут в душе мечты.
Душа болит, клянет разлуку,
Чуть скроешься из виду ты.
Зайдет ли солнце,— мне улыбка
Сияет, издали видна.
Твой смех услышу ночью зыбкой,—
Исчезнет сразу тишина.
Всю чистоту небесной глади,
Свет радуги, красу цветка,
В своем лице, во влажном взгляде,
Ты повторила, как река.
Других проворней и пригожей,
Ты всех бодришь, свой труд любя.
И каждый хочет быть похожим
В саду и в поле на тебя.
За это я среди красавиц
Одну тебя назвал родной;
Влюбленным сердцем разгораясь,
Доверил все мечты одной.
1955 г.
[1] Курбусту-Хан —. персонаж народных сказок, владыка небес.
[2] Сыгыт —■ горловое пенье.
[3] Дословно – Великая река
