Охочусь

Однажды вечером мы с дядей отправились на охоту за сурками. Наше снаряжение состояло из кремневого ружья среднего калибра, трех капканов и махалки.
Мы пошли в сторону зимнего стойбища. Когда мы при­близились к холмам, дядя сказал:
— Уже наступает пора вечерней кормежки сурков. Ты теперь не шуми и внимательно следи за мной, делай все точно как и я. Не кричи, если увидишь сурка, а дотронься до меня и укажи рукой, где увидел. Возьми вот у меня мешок с капканами, а то еще застучат о ружье. Перекинь через плечо, следи, чтобы не бренчали…
Дядя передал мне мешок, поудобней прижал сошки крем­невки правой рукой, а в левую взял махалку и, пригибаясь, двинулся вперед. Я не очень-то понимал, зачем ему нужна махалка. На верхнем ее конце была натянута заячья шкурка, а внизу — лисий хвост. Хвост этот был прикреплен на небольшом шестике как конек на крыше и легко вращался от любого дуновения ветра.
Дядя тихо пробирался за кустами караганника, поглядывая внимательно по сторонам, а я, как тень, следовал за ним, повторяя все его движения. Сделав еще несколько шагов, дядя быстро присел, махнув мне рукой, чтобы я сидел и не двигался. Вдруг где-то совсем близко послышалось:
— Сойт, сойт!..
Немного погодя опять раздалось, уже глуше и дальше:
— Сойт, сойт!..
Дядя снова погрозил мне пальцем, чтобы я не двигался, а сам поднял махалку и, пригнувшись, побежал, прячась за кустами караганника и крупными валунами, к подножию скалистой горы. Крики сурков стали громче и беспокойнее: это они, заметив крадущуюся «лису», принялись отгонять ее своим лаем. А дядя все шел зигзагами, исполняя свою лисью роль.
Я, напряженно вытянув шею, смотрел на лающих сурков. Они сидели, застыв, как истуканы или медные кувшины, перед холмиками глины, выброшенной из норок, и всем поселком дружно лаяли. Прогрохотал выстрел — дядя бросил ружье и махалку и побежал к одной из норок; забыв обо всем, ринулся туда и я, грохоча капканами в мешке. Дядя крикнул мне:
— Тащи ружье и махалку!
Я взял ружье на плечо, как заправский охотник, и, подойдя к дяде, стал разглядывать убитого сурка.
— Это молодой сурочий самец,— сказал дядя,— видишь, дышит еще.
Он взял сурка за задние лапы, зарядил ружье и двинулся дальше. Я бежал следом, напевая про себя: «Ой, как хорошо ходить с дядей на охоту! Никогда не возвращаешься с пустыми руками, обязательно приносишь много мяса и сала!..»
Уже садилось солнце. Подойдя к красноватому холмику, Дядя встал на четвереньки и пополз к высокому камню. Там, за камнем, словно за скрадкой, дядя затаился и стал наблюдать. Это тянулось долго, я отвлекся и принялся разглядывать сурка, его острые длинные зубы, мягкую, с блестящей остью шерстку на брюхе, упругие лапки. Тут снова прогрохотал выстрел, я увидел, как дядя помчался быстро-быстро, только пятки сверкали. Я тоже схватил сурка и побежал следом. Оказалось, дядя убил еще одного большого сурка. Я забрал обоих сурков в мешок и отправился, как велел мне дядя, вниз к ключу с холодной водой развести костер. Дядя остался ставить капканы и наблюдать за сурками, потому что вечерняя пастьба у них еще не кончилась.
К месту ночлега дядя пришел еще засветло, мы стали ужинать. Молодой сурок оказался таким жирным, что вначале мне было трудно и непривычно есть его мясо. Я запивал соленым крепким чаем, бегал к ручью пить холодную воду, чтобы унять тошноту.
Проснулся я, когда уже рассвело, увидел, что дяди нет, и решил поспать еще немножко. Мне показалось, что я едва-едва успел смежить веки, когда над моим ухом вдруг раздалось:
— Вот так охотник! Ай-яй-яй. разве охотники столько спят?
— Да, хитрый какой! Сам меня оставил, а теперь…— Я захныкал, потер кулаками заспанные глаза и увидел в сторонке утреннюю дядину добычу — темного сурка.
— Нарочно не взял тебя,— успокоил меня дядя.— Рано утром надо очень долго и тихо лежать в засаде, совсем не двигаясь. А двое будут больше шуметь, запах человека сильнее будет… Ну, беги к ручью умойся да вари чай, а я сниму шкурку.
Каким вкусным оказалось остывшее за ночь мясо! По вкусу оно походило, как я теперь понимаю, на мясо молочного поросенка.
Дядя мелко искрошил сваренный ливер и поставил остудить; его было так много, что за сутки не одолеть. Я не выдержал и опять поел, уж очень все это вкусно пахло.
— Сейчас отдохнем, а в полдень снова на охоту пойдем с махалкой. Да, заготовь-ка, пожалуй, дров и сложи под лиственницей, чтобы не промокли. Вечером дождь будет.
Я не поверил. Кому охота, плотно поев, ходить дрова собирать. Решил, что дядя меня обманывает, на небе не было ни облачка.
— Видишь, как волнуются и спешат ласточки? Это к дождю,— сказал дядя. — А воробьи к дождю купаются в пыли. Яки тоже умеют дождь предсказывать — резвятся и в воду лезут.
В полдневную охоту дядя подстрелил еще одного сурка, а меня послал осмотреть капканы. Попались туда совсем маленький сурчонок и толстая сурчиха. Вечерняя охота не удалась вовсе. С запада налетел порывистый ветер, приволок огромную черную тучу с ливнем. Дождь лил всю ночь, не стих и к утру. Мы решили возвращаться домой: как видно, непогодь зарядила надолго. Дядя положил в мой ме­шок две крупные сурочьи тушки, сам забрал остальные, и мы двинулись в обратный путь.
Началась пора заморозков: зайцы побелели, первые охот­ники заседлали лошадей, отправились белковать. Вот-вот спустится в низины с вершин первый снег. Все готовятся к облавам на лис и волков. Лошадей и собак уже выдержали. Мальчишки, самозабвенно любившие эту охоту, нетерпеливо пытались отгадать по ночному небу, когда же наконец выпадет снег.
Надо сказать, жители наших краев — потомственные охотники. Они умело загоняют лис и волков, хорошо стреляют из лука, могут сбить палкой с одного удара не только зайца, но и взрослого волка. Иные, кто сидит в засаде, палок бросят не больше, чем зайцев убьют. Это просто удивительно! Представьте: кругом шум, крики загонщиков, лай собак, ржанье лошадей, выстрелы. Зайчишки мечутся, прыгают то туда, то сюда, а сидящий в засаде не зевает: не собьешь с одного удара — убежит! Если заяц в кустах спрячется, камнем убьют. Случается, в такой охоте принимают участие наши женщины и не хуже мужчин действуют палками и камнями.
Правда, тем, у кого нет ни лошадей, ни собак, приходится плоховато при дележке добычи. Хоть и существует неписаный охотничий закон «дели поровну», а все-таки бай на быстром коне подскачет к убитому зверю и без всякого зазрения совести приторочит к поясу чужую добычу. Тебе, мол, понюшку табаку, а себе лисицу…
У меня были два закадычных друга: один из них тоже пастух, по имени Теспижек, а другой — сын моей тетки, его звали Алдан-Бирлиг. Алдан был старший из нас и заводила. Мы с мальчишками решили не ходить на облаву, а поохотиться на сурков. Алдан умел на них охотиться, да и я, после того как сходил с дядей, тоже считал себя мастером этого дела.
Осенью охотятся на сурков так: находят и раскапывают нору, в которой зверушки устроились на зимнюю спячку.
Мы добыли две кайлы, железную лопату да две деревянные, чтобы выгребать из норы землю. Еще взяли палки с железными наконечниками, которыми весной копают разные коренья. Потом нам удалось стащить немного тары, чашу для варки пищи и два деревянных сосуда с водой: там поблизости не было никаких источников, а без воды не проживешь.
У дружков моих не было отцов, а меня и подавно неко­му было хватиться, так что мы ушли из аала, ни у кого не отпрашиваясь и никому ничего не сказав.
Я думал, что сурки просто лежат по норкам где попало и так зимуют. Но Алдан объяснил, что сурки натаскивают в одну самую удобную нору мягкой травы для гнезда, и в этой норе на зимнюю спячку ложится вся сурочья семья. Другие же норы, которые служат просто на случай опасности, чтобы спрятаться, сейчас пустуют. Алдан рассказал еще, что найти нору, в которой зимуют сурки, не так трудно. Она должна быть забита землей до самого выхода.
Мы разбрелись по поляне, заглядывая в сурочьи норы, и вскоре наконец нашли точно такую нору, как описывал Алдан.
— Летом я тут приметил с десяток сурков,— сказал Алдан.— Верно, они тут все и сидят.
Мы поискали на всякий случай еще, но подобной норы больше не нашли и стали копать здесь. Копали до полдня, но земля уже успела промерзнуть на целый локоть, так что мы не выкопали даже земляную пробку. Сурки роют нору под углом: сначала идет ход параллельно земляной поверх­ности, а после резко опускается вглубь — там земля не замерзает.
Пока мы раскапывали верхний ход, работать было удоб­но, мы просто долбили кайлами мерзлую землю — и все. Но когда подошли к главному ходу, один из нас, присев на корточки, долбил кайлой, а остальные выгребали и вытаскивали землю. Темно в норе, жарко, душно. К вечеру мы все очень устали, а вырыли вглубь никак не больше двух размахов рук.
Выбрались из поры совсем ночью, развели костер, сварили поесть и побыстрее начали копать. Встали чуть свет — опять за работу и копали до обеда. Напились чаю, передох­нули и снова копаем. Медлить нельзя: вдруг сурки некрепко еще спят,— раскопают боковой ход — и ищи ветра в поле.
После обеда в норе работал Алдан. Вдруг он радостно закричал:
— Ход открыт! Тащите скорее кизяки, дымом обкуривать будем!
Мы слазили в нору полюбопытствовать, каков главный ход, а потом сделали перед входом углубление, положили туда крупных камней, сверху набросали кизяков и подожгли.
Потом стали махать кошмой, чтобы дым шел в нору, и наблюдать, не повалит ли из какой соседней норки дым: нет ли запасного выхода.
Наконец, когда Алдан решил, что сурки уже достаточно угорели, он послал нас с Теспижеком за водой к далекому ключу, а сам остался сторожить сурков.
Мы, обрадованные передышкой, весело помчались за водой, распевая во все горло, дышали глубоко, освобождая легкие от дыма и пыли. А после стали мечтать, как вдоволь поедим сурочьего мяса. Сами его добыли! А мальчишки на облаве что получат? Перемерзнут только да проголодаются, а домой им кто чего даст? Вот, значит, какие мы молодцы, самостоятельные мужчины!
Когда мы вернулись, уже смеркалось. Алдан спал как ни в чем не бывало, а проснувшись, сказал, что лучше сейчас нам всем лечь спать, потому что в норе очень, угарно и работать нельзя. Мы с Теспижеком заглянули все-таки в нору и увидели прямо возле выхода двух сурков. От неожиданности я испугался и закричал. Прибежавший на мой крик Алдан рассердился:
— Что ты? Видишь, они задохнулись, не найдя выхода. Что тут страшного? Хорошо, будем теперь ужинать сурочьим мясом.
Мы стали таскать караганник в костер, чтобы было больше света, а Алдан принялся осторожно снимать шкурки с сурков. Это было нелегкое занятие: уж очень толст подкожный слой жира. Я внимательно наблюдал за тем, как Алдан работал, но еще внимательнее, пожалуй, следил, сколько мяса положил он в чашу для варки. И подумал: «Ох, мало!..»
Когда ужин сварился, Алдан достал из мешка плоское деревянное корытце, положил в него сваренное мясо, бросил горстку сушеного лука, плеснул чуточку супа, перемешал все и отставил в сторону.
— Остынет, вкуснее будет.
Не ожидая приглашения, мы вытащили свои деревянные чашки и поставили перед Алданом. Кушанье так вкусно пахло, что мы думали, одной чашки нам будет мало.
Не хотите ли еще? — усмехаясь, предложил нам Алдан после того, как мы съели.
— Не-ет!
– Если худо будет, пейте холодную воду, а то чай соленый сварим. Это хорошо после жирного.
Того мяса, что Алдан сварил, нам хватило и на завтрак. Утром мы снова принялись за работу. Недалеко от входа нашли еще одного сурка — вернее, не нашли, а нащупали палками. Он лежал примерно на расстоянии одного разброса рук. Мы попытались расширить нору еще, но скоро наткнулись на два больших камня, заваливших проход. Отверстие между ними было совсем узенькое. Мы просовывали палки, пытались зацепить добычу лопатой, чтобы извлечь ее, но ничего не выходило, а тут еще дым ел глаза. Получалось, труд наш пропадал впустую.
Алдан влез в нору, просунул между камнями руку, долго там что-то ощупывал, потом вылез и сказал, что нужно попробовать раздеться догола и попытаться проникнуть в нору.
Оказалось, что Теспижек толще меня. Полез я. Долго шарил руками, пытался протолкнуться и так и эдак, но мешала моя большая голова. Тем не менее я усердно елозил носом по камням, поворачивался то на живот, то на спину — все тщетно.
Вдруг почувствовал — лезу! Проскользнул почти без за­труднений, только сильно ухо ободрал. По пояс перевесился и нащупал сурков. Я закричал:
— Тут они! Раз, два, три… десять штук! Ой, тут сено! Какое мягкое гнездо!..
Алдан остановил меня:
— Не трать зря силы! Подтаскивай их ближе к выходу, чтобы больше не возвращаться… Вот какой ты молодец!
Мальчики наверху радовались.
Я старался подтащить свою добычу близко к выходу и чувствовал, что от жары и дыма начинает кружиться голова, и пот заливает глаза. Я вспомнил тонгур-чучу — верно, я сейчас лазил ничуть не хуже этого жука.
Наконец я все сделал и начал, пятясь, вылезать. Пролез до груди, до шеи, вдруг — стоп!.. Голова моя в тисках, словно в узкогорлом кувшине. Повернулся так, эдак — напрасно. Я почувствовал, что задыхаюсь.
— Ой, не могу вылезти!— закричал я.— Что вы там вовсе закрыли выход, дышать нечем!..
— Не ори! Не вырос же ты там за несколько минут? Береги силы. Все равно вылезешь, ведь влез же? Спокойней, ищи положение, в котором влез.
— Все перепробовал! Больше не могу! Умираю! Вытаскивайте меня за ноги.
Мальчики потащили меня, а я опять заорал:
— Ой, ой! Шею свернете! Отойдите! Не закрывайте нору, задыхаюсь! Зачем вы меня сюда загнали, этот камень задавил меня совсем!
Алдан приказал Теспижеку принести воды, чтобы лить ее мне на спину; хоть вода не достигла моего лица, но я сразу почувствовал облегчение. Наверху я услышал хлопанье одежды — это мальчики старались подать мне побольше свежего воздуха. Я немного успокоился.
Отдохнув чуть-чуть, я снова стал пытаться выбраться, но делал все движения уже спокойней. Теперь я понял: когда лез вниз, помогали ноги. Я крикнул:
— Тяните меня, только тихонько.
Мальчики потянули. Я задыхался, не было сил уже ничего сказать, я только чувствовал, как мои оба уха трещали, а может быть, совсем оторвались.
Когда меня вытащили на воздух, все вокруг плыло и качалось, земля и небо казались желтыми. Меня вырвало. Очнувшись, я увидел, что лежу тепло укрытый, а ребята свежуют вытащенных сурков. Заметив, что я проснулся, Алдан подбежал ко мне и помог умыться. Я встал сам и почувствовал, что хочу есть.
Алдан весело махал руками, указывая на добычу:
— Гляди, какой ты молодец! Мы теперь после всех мучений можем сколько угодно тут отдыхать! Есть вволю, спать, играть… А ты, Ангыр-оол, будешь первый хозяин, лучший кусок тебе, да и домой больше всех возьмешь.
Мы действительно пробыли там несколько дней и весело провели время.