Я встречаюсь с огненной телегой

Надо сказать, что вместе с правдивыми вестями доходили до нашего затерявшегося в горах аала какие-то странные слухи. Им трудно было поверить, но и не верить тоже вроде было нельзя. Все, кто не сидел, как я, на одном месте, а имел возможность свободно передвигаться, вдруг начали рассказывать, что на ямской дороге в нижней долине появились огненные телеги. Утверждали, что встреча с ними приносит несчастье. Мои сверстники, да и парни постарше выхвалялись передо мной:
— Да мы их своими глазами видели, эти огненные телеги! Почему, если не веришь, не попросишь коня у хозяев и не съездишь на ямскую дорогу?..
Кто бы мне дал коня!.. Они сами хорошо знали это, а го­ворили, чтобы подразнить и разжечь мое любопытство.
Как-то утром к юрте моих хозяев подъехал Баву, сын местного ламы, и начал рассказывать девушкам-батрачкам, что совсем недавно, всего несколько часов назад, видел огненную телегу. Девушки даже подойники побросали, слушали с раскрытыми ртами, ахали и всплескивали руками. Слушал и я, хотя, конечно, делал вид, что занят своей ступкой, в которой толку тару.
— Копыта у этих телег точно брюхо огромного удава…— рассказывал Баву.— Протянул я руку, чтобы потрогать, а она как пыхнет жаром!
— И-ий! — завизжала одна из девушек. — И правда огненные!
— Огненные!— кивнул Баву. — Внутри в ней как в кипящем чайнике — пыхтит, свистит.
А ты не врешь, парень? — спросила батрачка постарше. – Где это видано, чтобы телега пыхтела, будто живая?
– Я вру?— у Баву от возмущения даже уши покраснели: Да спросите жену Чамбажика, она вам порасскажет!
Вчера вечером она прибежала к нам за шаманом. Говорит, русские посадили Чамбажика на огненную телегу прокатиться. И так его начало после рвать, полилось, точно из кожаного когержика с вышибленной пробкой. Умоляла спасти мужа. Вчера шаман плясал вокруг Чамбажика, а сегодня Чамбажик выплясывает возле шамана, умоляет, чтобы сбавил плату за изгнание огненного духа…
— Ай беда-беда! Страх какой! — причитали напуганные девушки.
— Днем, когда огненная телега подбежала к юрте Чинчин-оола, лошади в загоне перепугались, проломили изгородь и умчались в степь.
Из юрты даже жена хозяина моего вышла при этих словах и заахала.
— Оммани, до чего мы дожили! И никого в аале не было, чтобы лошадей перехватить?
— Одна старуха в юрте была, и та от страха шубой накрылась и лежала, как мертвая, — нашелся Баву.
— Бедная… — пожалела ее хозяйка и недовольно спросила девушек:
— Коровам подождать, пока вы наболтаетесь?..
Доярки подхватили подойники, а одна из девушек взяла Баву за стремя:
— Поведи нас ночью к огненным телегам! Мы не боимся. Ладно?
— А после ты меня поцелуешь? — усмехнулся Баву. — Ладно, я отберу коней, съездим.
— А они ходят в какую хочешь сторону? — спросил я. — Или в одну?
Баву насмешливо глянул на меня, на мое обмороженное в детстве, слипшееся, точно пельмень, ухо:
— Ты не все услышал, мальчик! Расправил бы свою ракушку!..
Я промолчал, сглотнув обиду. Как я завидовал сейчас Баву, его нарядному халату, хорошему коню под ним, тому, что он старше меня и свободен. Куда захотел, туда поехал… Мне очень хотелось увидеть огненную телегу!
«Ладно… — размышлял я. — Конечно, верхом быстрее. Но неужто я пешком не доберусь до ямской дороги за одну ночь?..»
Весь день я трудился с необыкновенным усердием, сделал столько, сколько и за три дня не успевал. А вечером, тихонько ускользнув за аал, пустился в далекий путь.
Босоногий, легкий, подгоняемый нетерпением, я быстро сокращал расстояние, отделяющее меня от ямской дороги.
Когда на землю опустилась ночь, я не знал, сколько юрт, сколько верст позади, сколько впереди, а знал только, что от юрты своих хозяев я ушел далеко, что теперь доярки меня ищут, чтобы я привязывал телят. Страх грядущей расплаты был в моей душе, но пока все меркло перед другим чувством — ожиданием таинственного…
Месяц чуть сверкал в небе узенькой дужкой. Осенняя ночная свежесть подгоняла меня, делала ясней мою, полную страшных видений, голову. Мне мерещилась то стая волков, поджидающая меня на тропе, то огромная, с гору, ведьма-чылбыга, разинувшая пасть, то пропасть, притаившаяся во тьме, жаждущая принять меня на острия скал. Я боялся, очень боялся и… бежал вперед.
Обычно до поздней ночи слышны из ближних аалов то песни, то горловой хомей. А уж лай сторожевых псов, выпрашивающих подачки у хозяев, разносится в горах на многие версты.
Сейчас все звуки проглатывала тяжелая сырая мгла — я точно в воде плыл. Я был бы рад услышать даже пьяные крики араковавшего скотовода, погоняющего свою лошаденку, чтобы добраться скорее до ближней юрты в надежде разжиться там хмельным. Ни звука…
Я начал сам напевать песню, чтобы подбодрить себя: «Человек родится не конным, а пешим, не вдвоем с подружкой, а одиноким…» Но тоже замолк: не хватало дыхания.
Скоро в ночи послышались голоса, однако они не подбодрили меня, а сжали страхом и без того трепещущее сердце. То начали кричать болотные птицы:
— Чисто почистил! Чисто почистил!
— Нож в бок! Нож в бок!
— Хвать-хвать! Хвать-хвать!
— Ложись, ложись, ложись!
— Вот беда! Вот беда! — слышалось мне в перекличке птиц. Присоединились к ним и журавли-часовые:
— Береги-ись, береги-ись!
И вдруг — может, опасность миновала, — журавли начали хором красивую стройную песню. У меня сразу стало легче на сердце.
«Выходит, уже очень поздно,— подумал я. — Наверное, я почти добрался до ямской дороги: ведь рядом с ней журавлиное болото!..»
Скоро я действительно вышел на ямскую дорогу и, осмот­ревшись, присел на обочину. Огненных телег нигде не было видно, я сидел, чутко вслушиваясь во тьму, потихоньку приходил в себя.
Неожиданно совсем близко загудел, загрохотал бубен. Я так и взвился:
«Воздушный бубен!.. Это же на могилах шаманов бьют невидимые бубны! Меня заметили злые духи… Ой!..»
Я сжался в комок, содрогаясь от страха, и, пытаясь сделаться совсем незаметным, зажмурился. Однако — сын нужды и лишений — вскоре я все же придавил свой страх, не позволяя ему вовсе овладеть моей душой. Широко открыв глаза, я вгляделся во тьму. Нервная дрожь тем не менее не оставляла меня.
Бубен продолжал гудеть, приближаясь,— словно огромная, запутавшаяся в паутине муха жалобно просила о помощи. К этому звуку прибавилось не то сдавленное хрипение, не то скрежет, точно гигантские пауки-тарантулы, пытаясь вырвать друг у друга обреченную жертву, сталкиваются щетинистыми ногами, обламывают их…
Я прыгнул с обочины в придорожную темноту и побежал что было сил. Шипы и колючки царапали мое лицо и руки, впивались в икры ног, рвали одежду. Не помню, сколько времени я несся очертя голову по зарослям терновника, но вдруг мои израненные ступни вновь ощутили мягкий влажный песок дороги. Качаясь от усталости, я побрел трактом. Мягкая пыль обочины ласкала и успокаивала боль разодранных в кровь подошв.
Неожиданно впереди возник и начал приближаться свет— сначала неясный, потом все более яркий. Наконец на повороте дороги возник круглый огненный глаз и двинулся на меня.
— Падучая звезда?— зашептал я в смятении.— Полная луна взошла с верховьев реки? Человек с огнем? Нет, желтая падучая звезда?.. Албыс-шулбус, ведьма-русалка? Кого же я сейчас увижу?
Вспомнив, что надо бы читать молитву, предохраняющую от нечистой силы, я лихорадочно начал подбирать тибетские слова, смысла которых в нашем аале никто не мог объяснить. Я громко выкрикивал эти слова, мешая их с нашими именами горных и степных духов.
Неведомое, однако, приближалось. «Тарр-тирр!» — завопило оно во всю мочь. «Это и есть огненная телега!»— подумал я и что было сил пустился бежать по дороге. Чудовище грохотало сзади, настигая; моя тень, словно раздавленная лягушка, металась у моих ног. Дыхание, скомканное страхом, распирало грудь, перед глазами поплыли красные разводы, над самой моей головой раздалось оглушающее ржание.
«Тут-ту-ту-тут!»
Все смолкло. Я обернулся — и прямо за своей спиной увидел морду огненной телеги: выпученные горящие глаза, закушенную в зубах железную перекладину, шершавые, пышущие жаром ноздри.
Я расставил крепче ноги, чтобы устоять, если телега бросится на меня, затрясся, заорал что было сил:
— Не надо! Не трогай! Я маленький бедняк, не убивай меня!
— Э-э-эй! — окрикнули меня откуда-то сверху по-русски.— Ты что, парень? Не можешь из полосы света уйти, как заяц?..
Слов я не понимал, но голос был добрый, насмешливый. Однако я продолжал, стуча зубами, умолять:
— О-о-ой! Не подходи! Не надо! Огненная телега!
— Угадал! — ответил мне другой голос, уже по-тувински. — Огненная телега… Чичан это. Автомобиль! Понял?
Тут откуда-то из жабер чудовища вылез и направился ко мне человек. Я рванулся в сторону и, споткнувшись обо что-то, упал.
Стеклянные глаза склонились надо мною.
— Не трогай его!— сказал русский.— Мальчишка ошалел с перепугу.
Земляк потряс меня за плечо.
— Эй, очнись! Никто тебе не сделает плохого. Где твой аал?
Язык мой плохо слушался, но я уже понял, что люди эти не хотят мне зла. Подошел русский, они подхватили меня под мышки, внесли внутрь, за железные жабры телеги, и опустили на что-то мягкое.
«Тра-ах, тр-рр, шик-шик! Чу-у-у!»
Огненная телега сорвалась с места. Я понемногу успокаивался и уже без страха, с любопытством оглядывался.
Просвечивая впереди себя всю долину и будто дробя и растирая в прах кусты на обочинах, машина неслась все быстрее. Трава на лужках стелилась, словно шелк, под светом огненных глаз.
И вот я снова на земле. Машина умчалась вперед. Я, однако, успел разглядеть, что колеса у нее — точно рога у матерого горного барана, спина — плоская, зад словно у овцы. На ходу телега дымит, и дым этот пахнет жженым копытом… Будет что рассказать дружкам и дояркам!
Ноги мои передвигались с трудом. Я набрёл на стог, забрался на него и заснул, зарывшись в свежее сено. Когда проснулся, солнце уже начало свой путь по краю бледного осеннего неба. Полежав немного и повспоминав свою встречу с огненной телегой, я пожалел запоздало, что ничего не спросил о ней у земляка. Теперь уж поздно, делать нечего, в другой раз, если встречусь с этой телегой, буду умнее. Спрыгнув на землю, я припустился бегом по тропе в сторону своего аала.