Часть третья. До свидания, дедушка!

Привыкший к тайге скот не выносит в низинах комаров, мух и всякой другой мошкары. Не зная, куда от всего этого добра деваться, животные начинают бегать, бесноваться, носиться туда-сюда.
— Если бы человека так донимали, закричал бы о своих мучениях. А бессловесные твари не могут сказать, что зачервивели, вот и бегают, повесив хвосты, — пришел к выводу старый Сандак. — Кочуйте, дети, в цветущую тайгу. Учеба скоро закончится, привезу Олчан.
— А как вы в долине проведете лето, дедушка?
— Наш скот привык, каждое лето здесь. И еще есть работа: сторожить пшеницу. Что делать, обязанность. Как-нибудь проживем.
— Зачем сторожить зерно, дедушка? Это ведь не скот, не убежит.
– Ха-ха! Конечно, не убежит. Да только очень многие хотят полакомиться этими зернышками: овцы, козы, мыши, птицы-журавли — кого только нет! Надо скорее ставить чучела, журавлиная жадность никакого предела не знает, всю пшеницу вытопчут своими длинными ногами. В сказках говорят – одно зернышко может прокормить целый мир. Война только-только кончилась, люди голодают, трудное время сейчас, сынок. Стыдно сидеть, сложа руки. Отец твой торговлей занялся, а я хоть скот да хлеб сторожить буду.
— Необъезженного коня учат, новую вещь осваивают. Настрой-ка, брат, — сказал Багыр и протянул старику бызаанчи сына.
— Да, точно. Новую вещь осваивают, настраивают. Есть смола? Дай, Шораан.
Друзья восхищались бызаанчи, сделанным Сандаком. Его сердцевина из бело-желтого кедра, поэтому цветом он похож на смолу, а верхняя часть — из чуть коричневого кедра. Голова коня и уши из красно-коричневого кустарника. Струны из конского волоса, как белый снег. Отличный вид у инструмента!
Намазывая смолой струны, Сандак продолжал:
— Пойдем в юрту. В жаркий день звук снаружи плохо слышится.
Он сел на почетное место, настроил бызаанчи в лад со своим голосом и начал петь песню предков:
Буурарган Буураны
Бугаланган Демир-сугну
Кажарарган Буураны
Кажааланган Демир-сугну.
Чистая и протяжная музыка будто вторила краскам утреннего пейзажа: светлой ранней заре, бликам света на вершине Буура-Тайги, тонким прозрачным облакам, плывущим в вышине. А лучи солнца вдруг зазвучали таким золотистым мажором! Музыка становилась все нежнее и нежнее, и, когда Сандак восхвалил Бууру, то тихо проговорил:
— Даже молодого коня учат, чтобы не загнать. И бызаанчи тоже постепенно приручают. Бызаанчи живой, как человек, послушный. Ведь даже с неба не сразу гремит. Оно сначала становится пасмурным, потом сверкает молния, и только после этого начинается ливень.
Сандак начал играть «Лебедя-сироту».
— Эта вещь сама поет, сынок. Вначале кажется, что пронзительно, потом привыкаешь, а потом как будто человеческим голосом кричит жалобно. Это дерево знало столько жизней… Доброту рук старого человека никогда не забывай, сынок. Пусть музыка станет твоей дорогой к людям.
— Спасибо, дедушка. Я обязательно научусь хорошо играть. Отец! Подари, пожалуйста, козу деду. Он сделал мне бызаанчи.
— Ничего-ничего, сынок. Это мой подарок.
— Молодец! Да ведь рукам умелого мастера всегда что-нибудь перепадает. Это традиция предков, — засмеялся Багыр.
— Ладно! Зачем отказываться от козы? И подоить можно, и жена обрадуется.
…В первый день первого месяца лета Чакыймаа угощала первой пиалой чая Бууру. В этот день они переехали в Чингете. Старый дед поцеловал голову слепого внука.
— До свидания, дедушка!
Забирая Олчан из школы, Сандак наказывал ученикам:
— Этой осенью к вам придет учиться слепой мальчик, мой внук. Он умный, бойкий. Помогите, дети, человеку. Он перенес тяжелую болезнь.
…В народе говорят: рядом с хромым нужно ходить прихрамывая, с одноглазым говорить, закрыв глаз, — так учили предки.
— Олчан, ты идешь впереди, указывай дорогу, доченька. Забыл я, куда идти и с кем здороваться.
— Ничего, отец. Коней привяжем к забору и пойдем к директору. Я вас провожу и подожду в коридоре.
— Лучше пойдем со мной. Может, понадобишься. Он ведь много спрашивает, сама говорила в прошлом году, Олчан.
— Да я тогда приврала. Не бойся, не бойся, Шораан, никто не спросит того, чего ты не знаешь. Тогда у нас был учитель Сынаа, сильно уж строгий. А теперь учитель Хайлакаа, помягче…
— Я не вижу твердость и мягкость. Не подойдешь ведь и не потрогаешь его.
Все рассмеялись. Шораан, как всегда, был находчив и быстро сумел успокоить свою растревоженную душу.
Багыр посмотрел вверх и увидел золотистую высоту осин Шанчы. Они горели ярким пламенем, потому что, наверное, первыми почувствовали осень. Холодный ветерок коснулся лица, и Багыр невольно потянул к себе узду Челер-Оя.
Из продымленной юрты — в светлую школу, потом к белоснежным Дворцам науки: так начался путь слепого мальчика в жизни. Эта дорога нелегка даже для зрячего человека. Через ее скалистые склоны и отвесные хребты пройдут только горячее желание и закаленная воля.
Олчан быстро шла в толпе школьников. Чтобы успеть за ней, отец, держа за руку Шораана, чуть не бежал. Отутюженные складки синих костюмов, белые воротнички, красные галстуки, букеты цветов, радостные лица… Ничего этого не видел Шораан. Он только изумлялся шуму, как ястреб в скалах, защищающий птенца. Если здесь постоянно так кричат, то как можно услышать слова учителя?
— Эй, ты, глаза открой! У тебя впереди человек стоит!
Однако строгие окрики взрослых парней быстро успокоили шалунов, уже готовых «наехать» на новичка. Сотпа, где ты?
— Эй, пацаны, он слепой! Чш-ш!
Дразнящий шепот жалил, как рой диких пчел. Шораан не ошибался: на него было устремлено множество глаз.
«Растяпы! Чего уставились? Затихли, как будто им рты пробками позатыкали. Ни разу, что ли, не видели слепого человека?»
— О-о, отец и сын, здравствуйте! Об этом мальчике рассказывал учитель Шумбуу. Как тебя зовут?
— Шораан.
—Сколько лет?
—Двенадцать.
— Это ничего. Михаил Ломоносов из Архангельска стал ученым, великим ученым, хотя знатные недоросли и смеялись, что он старый. При чем возраст, если есть желание учиться?
— Постараюсь изо всех сил, учитель.
— До скольки умеешь считать?
— Легко — до тысячи.
— А как дела со сложением и вычитанием?
— До тысячи все могу.
— Тогда какой смысл тебе сидеть в первом классе?
— Я за лето выучил все, что знает Олчан.
— Давай так – проверим твои возможности, и если все в порядке, посадим сразу во второй класс. А вы, товарищ, возьмите эту записку и отведите сына в интернат. И не волнуйтесь, пожалуйста. Учителя Шорааном займутся особо. Об этом я сам позабочусь.