Школа

Шораан, ты меня прости. Когда я писал эту книгу, то все время боялся слова «слепой». Это слово грубое и жестокое. Вот сейчас сижу и вспоминаю, что наши предки очень часто избегали называть некоторые вещи прямо, своими именами. Не говорили, что человек умер, а говорили: «Ушел за красной солью». Так зачем же — «слепой»? Глаза плохо видят, незрячий. Да мало ли как еще можно сказать? Мы ведь никогда не побежим рядом с хромым человеком, бахвалясь своими сильными, здоровыми ногами. И недаром народная мудрость учит, что надо обращать внимание не на физические недостатки, а на духовную сущность человека, на его культуру и разум.
По большому счету ты был одиноким мальчишкой, Шораан. И вот я тебя, подросшего на всей божьей воле, привел в так называемый интернат. Здесь живут десятки детей с разными характерами и судьбами. «Пестрота змеи снаружи, пестрота человека внутри». Конечно, пословица эта больше годится для зрячих, но ты ведь умный парень, Шораан, и постепенно научишься узнавать и различать людей — кто из них душой светлый, а кто и черной ночи черней.
Звук звонка: зов к знаниям. Это — дорога судьбы. И если вдруг настанет полоса препятствий, никогда не сдавайся и не падай духом. Не забывай наказ деда Сандака!
Почему мама назвала тебя Шорааном? Твоя судьба — как труднопроходимая, скалистая, отвесная гора. Но ты не тужи, сынок, настоящий мужчина умеет преодолевать любые трудности, и никакого значения не имеет, как его зовут. Ну, вот и закончилось мое маленькое лирическое отступление, и мы с тобой снова возвращаемся в школу.
Олчанмаа, взяв брата за руку, привела его в класс и посадила во втором ряду, недалеко от двери.
— Если сядешь возле окна, будут мешать посторонние звуки. А с последней парты плохо слышно учителя. Вот здесь — самое лучшее место. Можешь, держась рукой за стену, входить и выходить из класса, брат.
Олчан сказала: «Брат». И он понял, что рядом с ними никого нет. При людях она бы так не сказала. Олчан знает: неудобно, что старший брат учится классом ниже младшей сестренки. Он глубоко вздохнул.
— Олчан, как прекрасно сидеть за партой! Удобно! Эх, был бы зрячим да умел бы писать…
— Ты не будешь долго сидеть в первом классе, — забеспокоилась сестренка. — Директор сказал, что посмотрит на твои способности и, может быть, переведет в старший класс. Ты только не волнуйся! Когда учитель начнет задавать вопросы, думай, как следует, и отвечай хорошо.
Опять прозвенел звонок. Сквозь ясный сентябрьский день, сквозь золотую листву пролетел чистый звук бронзы, заглушив даже пение кукушки в лесу.
Скрипя резиновыми подошвами (все, как один, в новехонькой обуви!) мальчики и девочки хлынули в класс. Шораану показалось, что сразу сто глаз окружили его, он даже вспотел от волнения.
Потом дверь открылась, сзади кто-то громко шикнул:
— Учительница идет, вставайте!
Ученики быстро встали, будто гоняли куропаток. Шораан тоже встал.
— Здравствуйте, ребята! Садитесь.
Голос учительницы был таким мягким, что Шораану почудилось, будто мать ласкает свое дитя.
Она называла учеников по журналу, знакомилась с каждым, писала на доске буквы и обращала внимание детей на линии в тетради. К некоторым подходила, показывала, как правильно держать ручку.
Когда она подошла к Шораану, то увидела, что он выкладывает на парту буквы, вырезанные из картона, — в той же последовательности, что и на доске. У нее перехватило дыхание, когда она поняла, что слепой мальчик учится по своей, особой методике. И, совершенно не зная, как ему помочь, учительница на мгновение растерялась. Какой вопрос она задаст незрячему человеку? Класс затих. Полную тишину нарушала только муха, бившаяся между стеклами,
— Кто тебе сделал эти буквы? — неловко спросила учительница.
— Отец вырезал. Все 36 букв знаю руками. Все ваши слова могу составить из этих букв, учительница.
— Хорошо, Шораан. Тогда составь предложение: «Сегодня первое сентября».
Мальчик, достав из сумки кассу, раскрыл ее и, вкладывая буквы в кармашки, составил предложение.
Ребята смотрели на него во все глаза.
— А до скольки умеешь считать, Шораан?
— До тысячи. И дальше. Делю и умножаю неважно, а складываю и вычитаю хорошо.
— Тогда зачем терять время? Соберем комиссию и подумаем о переводе в следующий класс. А чем занимается твой отец?
— Строитель. А мама — председатель женсовета.
— Образованная семья. Конечно, это влияние родителей. После уроков поговорим, хорошо?
Опять прозвенел звонок. Олчан из своего класса привела какого-то мальчика и сказала:
— Познакомьтесь, Шораан. Это твой друг. Будешь жить с ним в одной комнате.
– Меня зовут Шораан.
—А меня — Кечил. Давай руку. Будем друзьями. Возьмись за меня, прогуляемся.
— Олчан, сестренка, ты иди. Пусть Кечил меня немного поводит. Эй, друг, я по сравнению с этими плаксами не очень большой?
Кечил, отметив бойкость нового знакомого, обрадовался: «Как не подружиться с таким парнем?».
— Ни один из этих сопляков даже до пояса тебе не достанет. Звонок, давай отведу в класс.
Вся эта учебная суета доставляла Шораану какое-то необъяснимое наслаждение: вот послышался скрип ручек, кто-то громко шмыгнул носом, а потом, когда наступила тишина, опять очень громко загудела застрявшая между стеклами большая муха.
Даже не видя узоров синих чернил на белой бумаге, Шораан восхищался прилежанием пишущих соседей. Ведь они изо всех сил изучали буквы, при помощи которых будут общаться с целым миром!
Звонок опять объявил перемену. Шораан, держась за край передней парты, только-только хотел выйти из класса, как вдруг нечаянно задел и опрокинул круглую стеклянную чернильницу соседки. И буквы маленькой Шенне, написанные с таким старанием, сплошь покрылись синими потеками.
Новая тетрадь! Ох, как жалко новую тетрадь! И Шенне, совершенно потеряв голову, истошно закричала:
— Что, слепой, что ли?
Так Шораан получил свой первый удар. Горя Шенне он увидеть не мог, не мог увидеть и ее отчаянных слез. Но его обозвали слепым, — будто изо всех сил ударили по лицу! И он, сорвав черные очки, швырнул их на пол и растоптал:
— Да, слепой! Слепой! Смотри!
И, закрыв лицо руками, разрыдался. Все, жалевшие испорченную тетрадь Шенне, немедленно перешли на сторону Шораана.
— Ну, не плачь, братик! Шенне не знала…
— Я не знала, что ты не видишь, Шораан, прости! Пожалуйста, прости, брат!
Дрожащий голос Шенне, ее испуг, ее искреннее раскаяние, — и то, что она назвала его братом, сразу высушили слезы Шораана. Представив себе, как он, такой большой, воет среди этих первоклашек-промокашек, мальчик развеселился.
— Возьми мои тетради, сестренка. Я ведь все равно не пишу в них.
И Шораан, вытащив из сумки несколько тетрадок, положил их перед Шенне. Та, смущенно взяв одну, засунула остальные обратно, в сумку Шораана.
— Пора поесть. Пойдем, провожу тебя.
И Шенне, взяв за руку Шораана, направилась в столовую.
Дорога к счастью началась слезами гнева.