Часть четвёртая. Дорога в мир книги

Семилетку Шораан закончил отлично.
— Очень упорный паренек. Другие оценки поставить просто невозможно. Эх, если бы все дети были такими прилежными! — сказала инспектор Министерства просвещения Командрина и вздохнула. — Мне самой стало стыдно, что так мало знаю. Шораан показал, какие возможности скрыты в человеке. И все-таки давайте подумаем, как его отправить в Оренбург, в школу для слепых детей. Тогда он действительно совершит чудеса. Есть у него талант.
25 декабря 1952 года, в лютый мороз, завхоз Чаа-Хольской средней школы Олег Константинович Горкин, посадив Шораана в кабину грузовика, увез его за Саяны.
— Вы поезжайте обратно, домой. Следить за инвалидом — наша обязанность, — сказала Горкину проводница на Абаканской железнодорожной станции. — Мы хорошенько накажем оренбургским проводникам, чтобы доставили мальчика прямо в школу. Не беспокойтесь!
Поезд, побухивая колесами, мчал через Сибирь. На каждой станции садились и выходили пассажиры. Не успеешь познакомиться, — уже сходят. Много хилых, больных, увечных. Безногие, гремя костылями, просят пособить подняться в вагон. Христа ради умоляют о подаянии: хоть несколько монет! Раны войны, страдания народа…
Шораан не видел, но слышал, и всю эту боль пропускал через свое сердце. Он же не рыба-налим, чтобы таиться на мелководье у берега. Он тоже хочет участвовать в жизни.
И пусть Шораан переваливает горы, переплывает моря!
В послевоенное время люди как-то по-иному, более чутко, что ли, относились друг к другу. Хотелось общения, близости, добра. Кудрявого, с высоким лбом слепого паренька полюбили сразу. Он так хорошо играл на баяне и мандолине, ехал учиться в такую даль от родного дома! Его грядущая судьба давала людям и пищу для размышлений, и бодрость духа, и надежду на лучшее будущее.
Очень долго, почти бесконечно, поезд, словно железный конь, мчался через Сибирь и ржал всю дорогу. Но наконец Шораан добрался-таки до города Чкалова. Так назывался нынешний Оренбург.
Школа для слепых детей находилась на улице Печенкина. Шораана опять посадили в первый класс. Стыдно и обидно парню шестнадцати лет сидеть среди семи- восьмилеток. К тому же у него долго не ладилось с азбукой Брайля. У малышей пальчики гибкие, тоненькие, и читают они, словно зрячие, быстро и легко. А Шораан, с корявыми своими пальцами, пока найдет нужные буквы, да сложит в слова, а слова в предложение — детишки, как мышата в траве, тут как тут, уже прочитали страничку и перешли на другую, опережая взрослого дядю.
В общем, дети как на скакунах-иноходцах скачут, а Шораан плетется, словно на неповоротливом быке. Но что делать, он приехал в такую даль, чтобы получить образование. Надо стараться. И он, осунувшись, напрягая все силы, изучат письмо Брайля.
Учительница Анна Гавриловна заметила мучения Шораана, и, чтобы он немного отдохнул, начала отвлекать его разговором.
— Шоран, а я сначала национальность вашу определить не смогла. Алтаец? Хакас? А может, казах? Или шорец? Так и гадала.
— Испугались, наверное, Анна Гавриловна, что измучаетесь со мной?
Учительница рассмеялась:
— Откуда вы? — спросила я.
— Из Тувы, — ответили вы.
— Из Тулы? — переспросила я.
— Нет, – сказали вы. – Из-за Саянских гор. Там есть страна — Тува. — Вы сказали это на хорошем русском. Вот тогда у меня и пропали опасения. Я поняла, что вы — достаточно развитый человек.
— Да, у себя на родине закончил семь классов, Анна Гавриловна.
— Шораан, я здесь приклеила письмо, попробуйте прочитать, пожалуйста.
Слепой паренек, трогая руками статуэтку женщины, прочитал на приклеенной к ней бумажке буквами — с пупырышками — слово «мама». Потом начал читать другие слова, а дальше — предложения.
Однажды в столовой Шораан вспомнил слова учительницы о том, что его пальцы с детства не приучены определять что-либо на ощупь. Поэтому их чувствительность и низка. «Точно, возьму-ка в карман зернышки проса и буду перебирать их пальцами. Точки Брайля размером такие же».
Он выпросил у поваров горсточку проса.
— Зачем тебе, Толя? Сеять зимой собрался? — пошутили повара.
— Птичек хочу покормить, — ответил он.
— Ишь, какой сердобольный, — посмеялись молодые поварихи. — Ты бы лучше нам чего-нибудь где-нибудь выпросил.
— У вас и так всего навалом, — отшутился Шораан. — А у пташек даже дома нет.
С этого дня он не вынимал руки из карманов. Словно буддийский монах, перебирающий четки, он перебирал в карманах зерна. Его пальцы покрылись волдырями, зато потом, когда зажили, стали чувствительными, как глаза. Не забывал он и алфавит Брайля и, в конце концов, неожиданно быстро выучил-таки это письмо. Так Шораан открыл себе дорогу в мир книги.
А когда с помощью все того же Брайля он начал изучать музыкальную грамоту, то радовался, как ребенок:
— Я теперь всю музыку приму в свою сердце!
В первую смену Шораан вместе с первоклашками продолжал совершенствоваться в письме Брайля, а во вторую учился по программе седьмого класса.
Завуч, заметив склонность Шораана к музыке, не послал мальчика ни в швейный цех, ни в столярную мастерскую, а прямо к преподавателю музыки Дугарину, в класс баяна.