Комбу Бижек. Мы играем с солнцем в прятки

Бабочки
Как крылья бабочек прекрасны!
Горят
зеленым,
желтым,
красным!
И разноцветный их наряд
ласкает радугой наш взгляд.

Живые лепестки огня,
не улетайте от меня!

Летайте, бабочки, в саду
у всех детишек на виду.
И в летний полдень золотой
их одаряйте красотой!

Когда мы пьем душистый чай
на чашку сядьте невзначай.

Подарок
Летний дождик капли сеял
на крутые берега,
чтоб взошла над Енисеем
разноцветная дуга.

Солнце — яблоком на ветке.
В каждой капле — по лучу.
Девочке, своей соседке,
подарить его хочу.

Солнце мячиком поскачет,
девочка — за солнцем вслед!
Только пусть она не плачет,
слез не льет, что мамы нет.

Пусть подружится с улыбкой –
веселиться будем с ней!

Золотой ныряет рыбкой
наше солнце в Енисей.

Солнце летнее, сияй!
В воде озерной целый день
купаемся, играя…
И вдруг ложится тучи тень –
от края и до края.

Тучка, тучка, улетай!
Солнце летнее, сияй!

Песок остынет и вода,
дрожим в минуты эти…
Зачем,
зачем пригнал сюда
ты эту тучу, ветер?

Тучка, тучка, улетай!
Солнце летнее, сияй!

По берегу бежим гурьбой
и машем вверх руками,
чтоб свод небесный, голубой,
без тучи был над нами!

Тучка, тучка, улетай!
Солнце летнее, сияй!

Храбрецы
Шли мальчишки-сорванцы
и хвалились громко:
— Мы — большие храбрецы!
Не боимся волка!

Убегай рогатый лось!
Эй, медведь! Спрячь шубу!…
Что-то с елки сорвалось, —
то-то было шуму!

Это — из гнезда птенцы
уронили шишки…
Где же наши храбрецы,
хвастуны-мальчишки?

А мальчишки в этот миг
мчались без оглядки
без тропинок,
напрямик —
лишь сверкали пятки!

Кара-оол и Черликпен
Ушли два брата в лес густой, —
не взяли младшего с собой.
Он
в юрте весело играл
и об уходе их не знал…
Вдруг
зазвенел посудой стол:
— Ступай
скорее,
Кара-оол!

На улицу малыш бежит.
У юрты Черликпен лежит,
виляет весело хвостом…
А братья — вон,
уж за мостом.
— Эгей! —
тут Кара-оол вскричал
и вслед за братьями помчал.

А братья — по кустам!
И вскачь!
Но Черликпен летит, как мяч!
И братьев отыскал он скоро.
— Гав, Гав, —
зовет он Кара-оола.
И он догнал их наконец.
— Эй!
В юрту приезжал отец.
Он так сказал,
сойдя с коня,
чтоб взяли вы с собой меня!
Потом поехал он в аал…
— Возьмем,
коль так отец сказал.
Но мы идем не для забав.
Доволен Черликпен:
— Гав! Гав!

…Богат у мальчиков улов —
полно и ягод,
и грибов.
Весьма довольные собой,
они теперь идут домой.
И Черликпен — чудесный пес
на белок лает не всерьез.

Заводят братья разговор
о том,
как мал их Кара-оол,
и что пройдет немало дней,
пока он станет всех
умней…
А малышу смешно до слез.
(И вместе с ним ликует пес):
— Эх, вы!
Забыли, что отец
в степи с отарами овец.
Не возвращался он домой —
придумано все это мной.
Так, значит, я утер вам нос?
— Гав! Гав! —
поддакнул умный пёс.

Вершины гор,
тайга
и эхо
не слышали такого смеха!
Так кто же так смеется тут?
Три брата по тропе идут,
хохочут над собой до слез!..
— Гав! Гав! —
ликует с ними пес.

Победитель
Стучат,
стучат копытца,
колышется бочок.
Спешит к реке напиться
лобастенький бычок.
Коротенькие рожки.
И в завиточках шерсть.
Бычок шел по дорожке —
еще он не был здесь…

Бычок к реке склонился,
стал воду жадно пить.
Взглянул и удивился:
кто это может быть?
Кто это карим взглядом
глядит из-под воды?
— Эй! Выходи!
Встань рядом,
чтоб не было беды.
К чему,
хоть знойно лето,
жить в речке ледяной?..
А может,
может, это
явился водяной?..

И, не поддавшись страху,
бычок склонил рога
и со всего размаху
ударил лбом врага!

Исчезло отраженье —
со дна поднялся ил.
Вот так,
вступив в сраженье,
бычок наш победил!

И может тем гордиться
наш глупенький бычок.
Стучат,
стучат копытца.
Качается бочок.

Спешит туда,
где стадо уходит в синеву.
Ведь это
как награда —
пастись,
щипать траву…

Вот это друг!
По лестнице,
сопя,
спеша,
бежали вниз
два малыша.
И смехом радостным звеня,
бежали,
обогнав меня.
Увидев это, я хотел
остановить их…
Не успел.
Один малыш упал!
А друг
отчаянно заплакал вдруг.
При виде этих горьких слез
я озадачен был всерьез.
Через ступеньки
к ним спешу.
Помог подняться
малышу.
Платком второму вытер нос.
— Что плачешь? — задаю вопрос. –
Не ты ж упал, как я гляжу!..
— Но я ведь, дядя,
с ним дружу.
— Дружите!
Только почему заплакал ты?
Я — не пойму!
Глаза плеснули синеву:
— Чтоб больно не было ему.
Когда товарищ мой упал,
его от слез я отвлекал…
И снова вниз
два малыша
помчались, весело
спеша!
Им глядя вслед,
подумал вдруг:
«Вот это друг!
Вот это — друг!»

На улице холодно
Запомнил я слова вот эти,
услышав как-то разговор…

«Там, во дворе,
играют дети.
И мы с тобой
пойдем во двор.
На улице — снежок со скрипом
На улице — холодный день.
Чтоб не болеть ангиной,
гриппом,
сапожки теплые надень.

На улице — мороз не в шутку.
Надень вот шапку.
Велика?
Зато — тепло.
Подвяжем шубку
узлом цветного кушака.

И пусть теперь зима позлится,
пусть снег скрипит
и ветер — вскачь!
Возьми вот эти рукавицы.
В них —
пальчики от стужи спрячь.»

Шолбана куклу одевала,
чтоб погулять с ней в первый раз.
К нам обернулась
и узнала —
улыбкой осветила нас.

Снежный десант
Осенней
стылою порой,
зима,
что скрыта за горой,
послала тучку,
словно АНТ, —
с небес
посыпался десант.

И будто бы
по волшебству,
он серебром
покрыл листву.
Долина наша
и гора —
все,
все теперь
из серебра.

Летит,
летит десант с небес,
чтоб в белый мех
оделся лес.
Но этот —
соболиный мех —
всего лишь только
первый снег.

Летит десант
на крыши юрт —
за парашютом
парашют.
Как будто бы
на наш аал
ковер пушистый
вдруг упал.

Но каждый
парашютик снежный,
как будто бы
цветочек нежный.
Вот на ладонь мою
упал
и в светлой капельке
пропал…

Летят снежинки
не спеша —
им рада
детская душа.
На первый снег
при свете дня —
вперед, друзья!
Нас ждет лыжня!

Состязание
Гора
сияет белизной.
Щенок Аккал
бежит с горы.

Мы
состязаемся сейчас:
кто
съедет вниз
быстрей из нас?
Мчусь в санках я!
За мной —
щенок
бежит с горы
не чуя ног!

Ведь тот,
кто первым съедет вниз,
получит
очень ценный приз.

Тому,
кто вырвется вперед,
достанется
весь бутерброд.

Вновь санки,
словно пух легки,
несутся вниз
на лед реки!

Но мой щенок
летит вперед —
он от меня не отстает!
Взлетает ввысь —
и смех,
и лай!..
А санки мчат!
Эй!
Догоняй!

Щенок догнал,
набычив лоб.
Из санок я
влетел в сугроб!

Со мной в сугроб
щенок упал,
меня в лицо
лизнул Аккал.

И сразу я
из снега встал.
Поехал вниз.
Щенок отстал.

В снег нос уткнув,
хитрец Аккал
чего-то там
искал,
искал…

Ура!
Я первым съехал вниз!
Я — победил!
…Но где же приз?

А на горе,
не глядя вниз,
щенок спокойно
кушал приз.

Ёжик и щенок
Однажды
ёжик шел домой
и ворох желтых листьев нес
Его Аккал увидел мой.
Щенок поднял свой нос.

Помчался, не жалея ног!
К ежу бесстрашно подбежал
Стал лаять так,
как только мог, –
играть с ним приглашал:

«Давай помчим вперегонки!
Сумеешь перегнать меня?..»
Глаза щенка,
как угольки,
горят при свете дня.

А ёж,
свернувшийся в клубок,
лежал на тропке и молчал.
Подставив свой колючий бок,
щенку не отвечал.

Аккал к нему:
«Давай дружить!
Давай играть!
Ну хватит спать!..»
И, чтоб ежа растормошить,
его зубами — хвать!

Вот мчится мой щенок, визжа,
чтоб спрятаться скорей в кусты!
…Не знал он –
иглы у ежа
колючи и остры.

Вербы
Я по аллее проходил,
что прошлым летом посадил.
И вижу —
ветки вербы,
ивы
в сережках вешних так красивы!

Как будто это
и не почки —
цыплят пушистые комочки
сбежали от своей наседки,
уселись рядышком на ветке…

Тянитесь к солнцу —
вербы,
ивы!
Весна вам даст тепло и силы,
чтоб вам скорее ввысь расти,
чтоб крылья листьев обрести.

Сшила сама
— Солнышко ласкает всех.
Уж давно растаял снег.
И не ходит уж никто
в теплых шубах
и в пальто.
И куда ни глянешь ты —
всюду
травы и цветы.
Птицы весело поют,
на деревьях гнезда вьют…

Кукла Машенька моя,
это платье —
от меня.

Я сама
скроила,
сшила.
Подарить тебе спешила.
Семицветны рукава —
словно радуга сама.

На подоле
там и тут,
как в полях,
цветы цветут.
Как Эрзин-реки глаза,
здесь —
узоров бирюза,
тут —
орнамент голубой…
Ну, хорош подарок мой?

Это платье ты надень
и гуляй
хоть целый день.
Ну, скорее надевай!
К нам спешит веселый май!
Журки-журавли
Опять мы видим,
как вдали
летят к нам
журки-журавли.

С высот,
в разливе синевы,
приветствуют:
— Курлы!
Курлы!..

Вот так,
к гнездовью средь полей,
вернулась
стая журавлей.

Ручей,
что видел их полет,
проснулся
и опять поет.

И сквозь
предутренний туман,
глядит на птиц
седой курган.

В степи ковыльной
вновь возник
их радостный
и звонкий клик!

И мы —
под небом голубым —
так рады им!
Так рады им!

Встречая их
в весенний день,
мы принесем овес,
ячмень…

Хранили мы
с осенних дней
свой щедрый дар
для журавлей.

Их приглашаем
на чайлаг,
где речка с гор
бежит в овраг.

Где в час,
когда сгорает день,
высоких гор
густеет тень

и усмиряет
зной дневной…
Вернулись, журки,
вы домой.

Чтоб долгий путь
преодолеть,
вам много дней
пришлось лететь.

Но вот теперь
окончен путь.
Вы можете
здесь отдохнуть.

Чтоб сил набраться,
нужно спать…
А завтра
мы сюда опять
придем.
И, как весны мираж,
увидим
древний танец ваш.

Рассветный танец журавлей —
предвестие счастливых дней.

Танцуйте, журки,
по утрам,
дарите щедро
счастье нам!

Весеннее солнце
Вновь над Тувой
встал солнца круг —
весенний мир
звенит вокруг!

Тепло земле
несут лучи.
Вперегонки
бегут ручьи.

Машины гул
среди полей,
и тракторист
поет хоомей!

Спешит с утра
рыбак-малыш
туда, где спит
в реке камыш.

Он ветку срезал
для уды,
на берегу
сел у воды.

Недвижен хвостик
поплавка…
Прекрасный день
для рыбака!

Всех одарил
диск золотой
и теплотой,
и красотой.

Кукушки зов
то там, то тут:
«Цветы весны
пускай цветут!»

Вот бабочки, —
как снег, легки —
свой хоровод
вьют у реки…

Соседский мальчик —
смел, удал!
Он прутик ивы
оседлал.

И, словно споря
с ветерком,
он скачет,
скачет босиком!..

Тут вспыхнул взгляд
у рыбака —
пошли круги
от поплавка.

Малыш-рыбак
улов подсек!
И золотом
блеснул малек.

Светла душа
у рыбака —
пустил малька:
— Живи пока!..

Весенний день
лучист, пригож —
на слиток золотой
похож.

Глядит с улыбкой
сквозь камыш
на солнышко
рыбак-малыш.

Колокольчик велосипеда
Колокольчик мой из стали: динь-динь-динь!
Еду! Жму на все педали: динь-динь-динь!
И прошу я всех в пути: динь-динь-динь! —
Чуть в сторонку отойти. Динь-динь-динь!

Приглашаю я друзей: динь-динь-динь!
Кто проедет всех быстрей? Динь-динь-динь!
Мчится мой велосипед: динь-динь-динь!
Остальные едут вслед. Динь-динь-динь!

Мы смеемся! Нам не лень. Динь-динь-динь!
Состязаться целый день. Динь-динь-динь!
Солнцем нас встречают дали. Динь-динь-динь!
Мчимся! Жмем на все педали: динь-динь-динь!

Ветер-озорник
Ветер скрутился
веретеном,
хочет поставить
все кверху дном!

В вихре смешал он
пыль и траву,
черною пряжей
взмыл в синеву!

Сшить черной нитью
сможет ли он —
степи тувинские
и небосклон?

Белых овечек
гонит старик —
шапку пастушью
сшиб озорник!

Кинул, чтоб шапку
дед не нашел.
Вьется,
хохочет…
Нехорошо!

Козлята и бычок
Речушка по степи бежала,
вовсю петляя на бегу…
Козлята нашего аала
играли там на берегу.

И хоть малы еще росточком,
бодались,
чтоб росли рога.
Доска лежала там мосточком,
соединяя берега.

Тут застучали вдруг копытца.
Жуя в пути травы пучок,
в полдневный зной
к реке напиться
пришел лобастенький бычок.

Вдруг видит он:
там,
за рекою,
бодающихся двух козлят.
Они его
своей игрою,
неловкостью своею
злят.

Ну, как бычку тут удержаться?
(Ему ж боданье по плечу).
— Эй!
Вы ж не можете бодаться!
Идите, я вас научу!

Вот видите, какой я сильный!
И ловок я!
Красив собой!
Я все могу! —
Над речкой синей
крутил бычок наш головой.

Но козлики не оробели:
– Вон, видишь,
мостик впереди?
И коль ты храбрый в самом деле,
тогда уж сам сюда иди!

— Он не пойдет!
Он побоится!..
«Ах, так!» —
вспылил тогда бычок.
И по мостку стучат копытца..
Но он ведь в этом —
новичок.

Остановился
и ни шагу
не сделать по доске ему.
И, потеряв свою отвагу,
он замычал:
— Спасите!
My!

Козлята падают от смеха:
— Смотри!
Трусишка-то какой!
Перепугался,
вот потеха,
бык-хвастунишка над рекой!..

Доска качнулась.
И мгновенно
бычок, как будто от толчка,
упал!..
А речка — по колено
была для нашего бычка.

И он побрел по зыбкой сини —
струясь,
текла,
текла вода…
Бычок решил:
«О том, что сильный,
не буду хвастать никогда!»

«Аккуратист»
Шолбана
к нам приходит вдруг:
— Вот Борбак-оол,
мой новый друг,
сегодня в гости к нам
пришел.
Мы поиграем,
хорошо?
Он —
в нашем классе
«хорошист»,
известный всем
аккуратист.
Мы подружились.
В первый раз
решили поиграть у нас.

Вот в кухне
с мамой мы сидим,
на дверь закрытую
глядим.
Никак не можем с ней
понять:
как можно
громко так играть?
От той игры
огромный дом
трясется,
ходит ходуном.
Шолбана,
мальчик Борбак-оол
кричат,
как на футболе:
– Гол!
Кричит «Ура!»
наш Борбак-оол
и что-то падает
на пол!..

С дверей
не сводим мы глаза,
наверно,
целых полчаса
Ну как тут можно
Усидеть?
Решили всё же
поглядеть:
А может, к ним
ворвался зверь?

И с мамой мы
открыли дверь.

Сквозь пыль
увидели с трудом:
всё
перевёрнуто
вверх дном!
Везде
разбросаны игрушки,
журналы,
книги
и подушки.
Где одеяло,
где пальто —
теперь
не разберет никто.
Обрывками
усеян пол…

Шолбана,
мальчик Борбак-оол —
сквозь эту пыль,
сквозь воздух зыбкий —
стоят,
глядят на нас
с улыбкой…
А мы
с детей не сводим глаз.
И нету слов у нас
сейчас…

Нашелся первым Борбак-оол:
— Ну, хватит!
Я домой пошел.
В прихожей
округлил глаза
и строгим голосом
сказал:
– Ботинки
не на этом месте.
Они стояли рядом.
Вместе.

Сказала мама
малышу:
— Я виновата!
Все спешу!..
В прихожей
протирала пол…
Прости меня,
друг Борбак-оол.

За мальчиком закрылась дверь
И можем мы
вздохнуть теперь.
Шолбана
с нас не сводит глаз:
— Мы…
подружились…
в первый раз…
В ответ
подумали мы вслух:
— Аккуратист твой новый друг!

Кузница грозы
Однажды,
летнею порой,
над юртами аала,
огромной тучей дождевой,
вдали гроза вставала.

Как изменилось все вокруг.
Явь стала небылицей.
И туча обернулась вдруг
волшебной кобылицей.

А ветер,
что примчался с гор,
пыль крутит,
ветки клонит,
как будто он
кузнечный горн
раздул на небосклоне.

И ярко полыхнув в глазах,
над кроною зеленой
взметнулся молнии зигзаг,
как прутик раскаленный.

И сразу же ударил гром —
раскатисто,
могуче!
Ковал подковы молотком
кузнец
для черной тучи.

И подмастерья-молодцы,
ветров вихрастых свита,
подводят тучу под уздцы,
чтоб подковать копыта…

Уздечка вдруг оборвалась!
Почувствовав свободу,
над степью туча понеслась,
расплескивая воду!

Летели капли вкривь и вкось!
Летели как попало!
Звень-серебро
за горстью горсть
нам небо рассыпало!

Когда грозе пришел конец,
мир чистым стал,
зеленым…
Но долго за горой
кузнец
ковал подковы громом.

На сенокосе
1.
Взяв грабли, вилы, — под звоны кос
семья уходит на сенокос.
Отец и братья, и сестры все
уходят дружно вдаль по росе.

В луга уходит вся-вся семья…
А дома должен остаться я.
— Взять?
Нет, оставить! –
отец решал. —
Чтоб никому он там не мешал…

Пусть мал, но я же помочь могу.
И я тихонько им вслед бегу…
Гляжу: навстречу сестра идет.
Она, конечно, меня вернет.

Мне скажет строго:
— Вернись домой!
Тебя не можем мы взять с собой!..
Но мне сестренка сказала вдруг:
— Тебя решили мы взять на луг.

Но чтоб не хныкать и не реветь!
А я от счастья готов взлететь!
Сестра с улыбкой идет за мной.
А травы,
травы бегут волной.

И всюду,
всюду цветут цветы…
И день светлеет от красоты.

2.
Роса сверкает в лучах зари.
К труду готовы все косари.
Гляжу на братьев во все глаза.
И тут тихонько отец сказал:

— Чтоб нынче сено
нам удалось!
Взмахнули дружно и … началось!
Сверкают косы. Иди, не стой!
Ложатся травы за строем строй.

Махнул косою — и ряд готов!
И тихо вянут глаза цветов…
Сестра подходит, а я реву.
— Ну, что случилось?
— Мне жаль траву!

— Не плачь, глупышка! За лето тут
Цветы и травы вновь подрастут.
Конечно, в этом сестра права.
Здесь снова встанут
цветы,
трава…

— Ведь мы здесь косим уж много лет!
Я улыбаюсь и слез уж нет.
— Вот и прекрасно! Ты не грусти.
Косить сам будешь, лишь подрасти.

Возьми вот грабли и вороши.
Но только в деле ты не спеши.
Я улыбаюсь, и не спешу.
Траву, как взрослый, я ворошу.

Никто не скажет: «Он — слаб и мал!».
На сенокосе я помогал. Встает копною травы гора…
Отец промолвил:
— Кончать пора!
Пора чадыг[1] нам здесь развернуть,
чтоб пообедать и отдохнуть.

Сo всеми вместе я не спешу.
А мама в чашки льет суп-лапшу.
Поплыл над лугом душистый дух.
И мы садимся семьею в круг.

Стараюсь кушать я не спеша —
лапша сегодня так хороша!
Отец заметил:
— Мать,младший сын
работал нынче что было сил.

И капля в море нужна порой.
Сказать должны мы: малыш — герой!
Сказала мама:
— Да-да, отец.
Сын помогал нам.
Он — молодец!
Еще помощник растет у нас.
Ему добавки я дам сейчас…

В рукав от счастья я прячу нос.
Не зря ведь взяли на сенокос!

Три портрета чайлага
Опять в Кызыл вернется осень
в сентябрьский час рассвета…
Меня,
как всех,
учитель спросит:
— Ну, как провел ты лето?

Но ничего я не скажу.
Зашелестит бумага:
я три портрета покажу
родимого чайлага.

Утренний портрет
На горы спящие как будто,
опять кисель разлило утро.
И этот розовый кисель
ползет в ущелья, словно в щель.

Вот солнца золотистый мяч
помчался по вершинам вскачь —
то весельчак наш Кулча-оол[2]
забил Саянам точный гол!

И свой магический обман
решил раскрыть рассвет-хитрец:
по склону гор бредет туман
отарой медленных овец.

И ветерок, спросонок, вслед
бредет за ними вялым шагом…
Такой вот первый мой портрет
лежащего в горах чайлага.

Полуденный портрет
Карандашом
полдневный зной,
а карандаш был желтым, ярким,
весь мир закрасил желтизной!
И стал чайлаг,
как солнце,
жарким!

Поникли травы и кусты.
Вмиг пожелтевший зимородок
свалился в воду с высоты,
сверкнув в воде, как самородок.

И речка,
что спешила вниз,
не сладив с этой желтизною,
теперь неслась, как рыжий лис,
сметая след хвостом-волною.

Повсюду — только желтый цвет.
Чайлаг пылает в желтом цвете.
И никому спасенья нет от зноя
на втором портрете.

Вечерний портрет
А летний вечер был хитер —
взял и смешал дневные краски,
потом зажег из них костер,
чтоб к огоньку слетелись сказки.

На плечи гор накинул шаль,
по краю с бахромой ночною.
Уставшую от зноя даль
укрыл прохладной тишиною.

Чай чабаны у юрты пьют,
чайлаг окинув зорким взглядом
И слышно,
как траву жуют
стреноженные кони рядом.

А летний вечер — мудр и сед –
все шепчет заклинанье мага…
Прекрасен третий мой портрет
родного для меня чайлага.

Учитель спросит:
— Что же ты
ночной чайлаг не рисовал
и звездный мир средь темноты?..

Отвечу:
— Я ведь ночью спал.

Просьба
Вот я беру картошку,
нож, —
чтоб кухни одолеть науку…
Кричишь испуганно:
— Не трожь!
Еще ножом порежешь руку!

Хочу тарелки я помыть, —
нужна ведь в кухне помощь маме…
Кричишь:
— Ты можешь все разбить!
Потом мы вымоем их сами.

Вот льется чистая вода, —
сейчас поставлю в вазу
розу…
Кричишь:
— Поставь ее сюда!
Вдруг разобьешь!
Вонзишь занозу!

— Мамуля!
Я твоя же дочь —
в кого меня ты превращаешь?
Ведь я хочу тебе помочь,
а ты мне это
запрещаешь.

Ведь я же не боюсь труда
и не хочу я быть лентяйкой.
Ты — не кричи!
И я тогда
хорошей вырасту хозяйкой.

Авторизованный перевод с тувинского В. Гордеева. Рисунки Ю.Н. Минаева. Редактор В.А. Бузыкаев.
Тувинское книжное издательство
Кызыл — 1991

[1] Чадыг – подстилка.

[2]