Жадный хан
В давние времена у озера Калча-холь жил богатей по прозвищу Харам-хан. Чем больше он богател, тем скупее становился. Сам ел-обжирался, а подвластных ему людей в голоде держал. Даже хевек[1] жалел для своих родственников. Вот какой жадюга был Харам-хан! Все его не любили, но сказать об этом в глаза побаивались. Один лишь удалой Хурен-оол среди слуг про хана частушки насмешливые пел, да и то вполголоса.
Надумал как-то Харам-хан сменить стойбище, перекочевать со своим добром и скотом в новые места, где присмотрел хорошие пастбища. Но добра и скота у него было так много, что с одними слугами не управишься. Пришлось позвать на помощь людей из соседних аалов.
Съехалось много молодцов-удальцов, и работа закипела. Кто скот с пастбищ сгоняет, кто на волов и коней разное добро навьючивает. Казалось бы, Харам-хану только радоваться, а он хмурый ходит, на людей без нужды покрикивает, а сам думает — неужели всю эту людскую ораву ему кормить придется?
Знает хан, что по издавна заведенному обычаю полагается всех, кто на помощь пришел, напоить и накормить до отвала. Но не по душе это жадному хану. Вот и думает он, как обычай соблюсти и расходов поменьше понести.
Подошло время обеда, собрались усталые люди, а хан их разгонять по местам принялся.
— Да есть ли у вас, негодные, совесть? Солнце еще только взошло и ничего-то вы не сделали, а уже на обед настроились. У меня у самого живот от голода стянуло, а терплю. Вот закончим всю работу, тогда я вас по-хански и обедом и ужином за один раз накормлю. Расходись!
Поворчали люди, но разошлись. Подозвал хан поварих и приказал зажарить барана, отрезать от него большущий, жирнющий кусок и в золу запрятать, а остальное поделить между работниками. Да еще в котел с чаем одну пиалу молока плеснуть, по горстке тары[2]дать. Хватит, мол, им, большего не заработали.
Когда солнце за перевалом скрылось, у костра собрались усталые и голодные люди. Поварихи раздали каждому по малюсенькому кусочку баранины, по горстке тары и по половине пиалы чуть забеленного молоком чая.
Сильно рассерчали на хана работники, ругали его на чем свет стоит, но тот спрятался в юрту и притворился, что ничего не слышит. А как разъехались люди по своим аалам, хан приказал слугам разобрать юрту и всем ехать на новое стойбище.
— Я один здесь останусь, потом догоню вас. Нужно по обычаю молоком на все стороны покропить — местных духов поблагодарить.
— Удивились слуги, но приказ выполнили. Все уехали, один лишь Хурен-оол за пригорком спрятался. Неспроста, думает, хану захотелось одному остаться.
И правда — только замер стук копыт, как хан подбежал к костру, достал из горячей золы кусище баранины и ну его зубами рвать. Вскочил тут Хурен-оол на коня и поскакал к хану. А тот затолкал мясо за пазуху, сгорбился и за живот схватился. Говорит Хурен-оолу жалобно:
— Беда стряслась, заболел я…
А сам норовит от слуги отвернуться, мясо горячее с одного места на другое незаметно передвинуть, да набитое в рот дожевать. Но Хурен-оол давно обо всем догадался.
— Знаю я, как ханские болезни излечивать. Попробовать?
— Что ж, попробуй, — согласился хан.
Спешился тогда Хурен-оол, ухватил хана сзади и со всей силы прижал к его животу горячее мясо. Кричит хан от боли, из рук слуги вырывается, а Хурен-оол не отпускает, посмеивается.
— Терпи, хан. Это болезнь из тебя выходит.
— Вышла! Вся уже болезнь вышла! — вопит хан не своим голосом. — Или не видишь, негодник?
— Вижу, что еще кусочек болезни в тебе, хан, сидит. Вот он! — С этими словами вытащил Хурен-оол из-под ханского халата баранину, и только тогда отпустил полуживого хана. Шлепнулся тот на землю, дышит, как рыба из воды вытащенная, отдышаться не может.
А Хурен-оол достал нож и принялся мясо резать, да есть, а у хана от голода и зависти слюни по бороде потекли. Не вытерпел и просит:
— Дай, Хурен-оол, и мне попробовать. Хочу узнать какова моя болезнь на вкус.
— А больше не будешь, хан, людей голодом морить?
— Не буду, — пообещал хан.
Поделился Хурен-оол с ханом мясом, а тот его аракой[3] из когэржика угостил. Славно они пообедали и поужинали. С тех пор, говорят, Харам-хан меньше стал жадничать.
