Мальчик Хвостик

Было это давным-давно, когда озеро Сут-Холь[1] было еще маленькой лужей, а хребет Сюмбер-Ула[2]— низенькой сопкой. На берегу Кара-Хема стояла ветхая юрта. Жил в ней старик Бурулдай со старухой. Детей у них не было, и они об этом долго горевали, но потом смирились и успокоились. Возле их юрты паслось несколько коз да один вол по прозвищу Бурэ-ала.
Козы стариков не приносили козлят, и поэтому их становилось все меньше и меньше. Когда съели последнюю козу, старик три дня голодал. Потом не вытерпел и зарезал Бурэ-Ала. И тут вдруг его жадность обуяла. Надумал даже старуху прогнать, чтобы ему воловьего мяса подольше хватило. Дал ей печень и велел в речке обмыть. Удивилась старуха, но его приказ выполнила. Вернулась с речки, а дверь юрты не открывается.
Стала стучаться, старика кликать, а тот молчит. Потом закричал сердито: «Иди, старая, на все четыре стороны. Не пущу тебя в юрту». Заплакала старуха горькими слезами и пошла куда глаза глядят. Проголодается — пожует воловью печень и дальше идет.
Однажды присела она отдохнуть у высокой лиственницы, вспомнила про старика и опять слезы из глаз брызнули. Вдруг слышит она чей-то голос хриплый:
— Отчего ты плачешь, старая?
Вскочила старуха на ноги, осмотрелась — нет вблизи никого, только ворон чуть не на самой макушке дерева сидит и на нее глазом круглым поглядывает. «Просто мне почудилось», — решила старуха. Только она уселась на прежнее место, как ворон перелетел на нижнюю ветку и громче прежнего повторил свой вопрос:
— Отчего ты слезы льешь, старая?
Догадалась тогда старуха, что это ворон с ней разговаривает.
— Как же мне не плакать? Жили мы со стариком в мире и согласии. Но вот зарезал он нашу последнюю животину и сразу скупым, жестоким стал. Дал мне воловью печень и прогнал на все четыре стороны.
— Нехороший старик, — согласился с ней ворон. — Отдай мне воловью печень, а я тебе что-то скажу.
— Тебе последний кусок отдать, а самой с голоду погибать? — удивилась старуха. — Не бывать этому!
А ворон свое твердит:
— Отдай воловью печень, а я тебе что-то скажу.
«Что же такое может сказать мне ворон? — думает старуха,— все равно не сегодня, так завтра с голоду погибать. Так уж лучше я что-то интересное узнаю, пока жива». Отдала она ворону печень.
Склевал ворон мясо и говорит:
– Иди к Сарыг-Хая[3]. Возле нее увидишь девять коз, ко­торых конская голова пасет. Затаись вблизи и жди. Вечерком конская голова загонит коз в кошару, а сама заберется в бронзовую ступку. Возьми тогда бронзовый пест и ударь по ступке. Козы будут твои.
Поблагодарила старуха мудрого ворона и поплелась к Сарыг-Хая. Не обманул ее ворон. Вскоре увидела она, как на солнцепеке девять коз травку пощипывают, а рядом недвижимо лежит облезлая конская голова и глаз с них не спускает.
Только вечером встрепенулась конская голова, заржала и заскользила к огромной кошаре. А козы впереди нее туда наперегонки бегут. Вбежали козы в кошару, дунула конская голова на ворота, и те захлопнулись. Потом забралась она в бронзовую ступку и захрапела.
Подивилась всему этому старуха — сколько лет на свете жила, а таких чудес не видывала. Подкралась поближе, нащупала бронзовый пест, набралась смелости да как стукнет им по ступке! Гром загремел, пламя из ступки вырвалось, ветер дунул, свалил с ног старуху. Потом всё стихло. Поднялась старуха, кряхтя и охая, с земли, глядь — нет ни ступки, ни пестика, ни конской головы. Только козы напуганные друг с другом перекликаются. Успокоила их старуха и возле желтобокой козы спать улеглась.
Построила она возле кошары шалаш из жердей, покрыла его травой и стала пасти коз, их молоком питаться. А коз, что ни день, все больше и больше становится. Всю кошару заполнили. Так нежданно-негаданно разбогатела старуха. «Теперь, — решила она, — пришло время и старика проведать, как он там один живет-может».
Сказано – сделано. Завязала в узелок несколько кусков сыра и побрела к Кара-Хему, а за ней желтобокая коза увязалась, не отстает и только. Вошла в юрту. И видит—лежит Бурулдай на воловьей шкуре и от голода умирает. Стало ей жалко его — как-никак родной человек. Разожгла очаг, козу подоила, молоком парным старика напоила, сыром накормила, и старик ожил, заговорил.
— Прости меня, старая. Сам не знаю, как меня чёрт попутал. Теперь только смерть нас разлучит. Прости!
— Ладно, — буркнула старуха, а сама будто от дыма глаза рукавом халата протирает. — Не будем прошлого ворошить.
— А как же ты выжить сумела, от голода не погибла? — спрашивает ее Бурулдай. — Да еще и разбогатела — сыр принесла и козу привела.
Рассказала ему всё старуха и позвала к себе на новое стойбище. Перекочевали они к кошаре, козла закололи, мяса наварили — стали жить припеваючи. Сшила старуха мужу одежду из воловьей шкуры и велела ему коз пасти. Каждое утро и каждый вечер старуха доила коз, а Бурулдай козлят в сторонке придерживал.
Однажды, когда старуха принялась было доить желтобокую козу, вдруг гром ударил. Напугались козы и побежали на Сарыг-Хая. Кинулась было за ними и желтобокая, да старуха успела ее за хвост ухватить. Но тут раздался второй раскат грома сильнее прежнего. Рванулась коза, и остался в руках старухи только её хвостик.
— Халак[4]! Халак!— запричитал Бурулдай, схватившись за голову. — Пойду-ка я коз наших собирать.
Поспешил он вслед за козами, а старуха, погоревав, внесла молоко в юрту и поставила его на огонь. Хвостик же козий на аптара положила. Немного погодя она опять вышла наружу, чтобы узнать, не пригнал ли коз старик.
Стоит возле юрты старуха, из-под ладони вдаль поглядывает и вдруг слышит чей-то тоненький голосок:
— Авай[5]! Молоко закипает!
Удивилась старуха, но потом решила, что ей это просто почудилось. Нет, опять её кто-то зовёт:
— Авай! Молоко убегает!
Вбежала старуха в юрту, и видит: вокруг очага кружится махонький мальчишка и на молоко дует, чтобы оно не ушло. Посмотрела на аптара — нет хвостика. Тогда догадалась она, что хвостик желтобокой козы в мальчонку обернулся. Обрадовалась тут женщина, на руки малыша подхватила и ну его ласкать да приговаривать:
—  Ах, ты мой долгожданный! Ах, ты мой ненаглядный! Кабы знала я, так давно бы всем козам хвосты поотрывала, да некому было меня надоумить. Как же назвать тебя?
—  Какое имя дадите, такое и буду всю жизнь носить,— ответил мальчик.
—  Назову-ка я тебя Хвостиком. Согласен?
—  Согласен! Буду, авай, я твоим хвостиком, всюду за тобой ходить, помогать. Ой, молоко-то совсем ушло!
Сняла старуха котел с треножника и спрашивает:
—  А чем же мы будем с тобой кормиться, если твой отец, Бурулдай, коз не пригонит?
—  Не горюй, авай. Утром что-нибудь придумаем. Спать хочу.
Уложила старуха Хвостика на орун[6], а сама принялась ему из козьей шкуры одежду шить.
Наступило утро, прошел полдень, но ни Бурулдуя, ни коз не видно. Загоревала старуха: «Неужели опять он меня
бросил?»
— Не печалься, — успокаивает её мальчик. — Допивай козье молоко, а я пойду в аал Караты-хана еду добывать.
Стала его старуха отговаривать, но сын настаивает — пойду, да пойду. Пожелала ему старуха удачи и отпустила.
Незаметно пробрался Хвостик в аал Караты-хана, про­шмыгнул меж черных юрт[7]и остановился перед огромной белой юртой. Видит, баранья туша лежит. Забрался в нее Хвостик и запищал во весь свой голосок:
— Я не баран, а мясо Шулбуса[8]! Я не баран, а мясо Шулбуса!
Услыхал это Караты-хан и велел слугам выбросить тушу к той лиственнице, что за аалом росла. Выполнили слуги приказ хана. А Хвостик доволен, ручонки потирает и про себя думает: «Так, мясо у нас уже есть. Что стоит богатому хану нам еще и масло подарить?» Выбрался из бараньей туши и вприпрыжку за слугами в аал побежал. Здесь он забрался в ступку, возле которой лежал большой бычий пузырь с маслом, и запищал:
— В масло чёрт забрался! В масло чёрт забрался!
Ещё больше перепугался Караты-хан и на слуг раскричался:
— Куда вы, голодранцы, смотрите? Как дали чёрту в масло забраться?
— Не виноваты мы, — оправдывались слуги. — Чертей лама должен отгонять, а он только ест, да пьёт.
— Ах, так? — вскричал хан и принялся слуг палкой потчевать. — Я вас отучу на лам наговаривать! — Потом приказал масло выбросить туда же, куда баранью тушу отнесли.
А Хвостик от радости прыгает в ступке и рассуждает про себя: «Так, мясо и масло у нас есть. Теперь только лошадки не хватает».
Недолго думая, забрался он в гриву лошади, что возле ханской коновязи стояла, стал в её ушах травинкой щекотать и попискивать:
— В меня чёрт вселился! В меня чёрт вселился!
Выскочил хан из юрты, и видит: конь ногами по земле бьёт, на дыбы подымается. Больше прежнего перетрусил хан, но коня лишиться жалко. Обратился он тогда к бродячему ламе, который накануне к нему в аал забрёл, чтобы поесть, попить вдоволь с ханского стола.
— Что делать? Как мне поступить?
—   В аале черти завелись, — отвечает лама. — Прикажи этого коня прогнать, а я, так и быть, останусь у вас на три дня, Судур[9] почитаю, молебен отслужу, и все черти разбегутся. А иначе плохо дело. Говорят, что и до ханов черти могут добраться.
Посинел от страха Караты-хан, слугам строго-настрого наказывает:
— Отведите сбесившегося коня за аал. Навьючьте баранью тушу и пузырь с маслом. А потом его со всеми чертями отгоните подальше.
Хвостик от радости чуть с коня не упал. «Вот обрадует­ся мать, когда я в свой аал с таким богатством вернусь!»
Выполнили слуги ханский приказ — коня навьючили и так прутьями стеганули, что он птицей понесся по желтой степи. Долго скакал, потом на шаг перешел. Тогда стал Хвостик его к своему аалу направлять. Потянет за левое ухо, конь налево повернет, за правое — направо. Так и домой добрался.
Выбежала старуха из юрты и диву дается. Стоит перед ней иноходец, а к седлу приторочена баранья туша и бычий пузырь с маслом. Вгляделась получше и заметила, что средь гривы Хвостик прячется и лукаво на неё поглядывает. Схватила она его на руки и от радости, что он жив-здоров вернулся, слова сказать не может. Потом всё-таки спросила:
— Неужели Караты-хан щедрым стал?
— Куда там! — отвечает Хвостик. — Это я его обхитрил.
Сытно зажили старуха и Хвостик, но недолго — пришел конец мясу, кончилось масло.
Хвостик опять было хотел наведаться в аал Караты-хана, но старуха воспротивилась:
— И не проси, сынок, не отпущу. Нельзя свою судьбу дважды испытывать. Будем ждать старика. Верю — не бросит он нас.
Не сговариваясь, поднялись мать и сын, вышли из юрты, стали в степь всматриваться. И вдруг увидели — сначала немного, потом все больше пыль над степью заклубилась. Затем впереди пыльного облака показалась желтобокая коза, а за ней и всё стадо, позади которого шел, or усталости пошатываясь, сгорбленный человек.
Первой подбежала к юрте желтобокая бесхвостая коза и ну тереться около старухи, мальчика в щеки лизать. Потом все козы их окружили, и Бурулдай с трудом через них пробился.
—   Ждала, старая?
—   Ждала.
— Спасибо! А это кто такой?
— — Наш сынок по имени Хвостик.
Нагнулся старик, погладил головку малыша, но ничего не сказал, только отвернулся, на Сарыг-Хая стал смотреть. Старуха в другую сторону стала вглядываться. А меж них, ухватившись за полы халатов, Хвостик стоял. И думал: «Чего это старики на слова скупые? И почему друг на друга не смотрят? Почему?»