Глава девятнадцатая

И в Шагонаре Мангыр чейзен побывал, и в Чаа-Холь заехал, и в чаданские фактории наведался. Хотел было еще в Овюр да Бора-Шай заглянуть, но, справив дней за десять свои дела, воротился домой.
Дома его ждала неприятная и тревожная новость: в его аале объявились странные воры. Напали с двух сторон, наделали немало шума, но ничего не взяли.
— Пусть иссохнут оба мои глаза, но я точно узнала сына Сульдема,— утверждала жена.
— Мы тут же проверили и убедились: сын Сульдема Буян спал крепким сном,— возражали люди,— и кони дома были. Никто на них ночью не ездил.
Что за напасть? Чего только чейзен не передумал. Все было непонятно и подозрительно.
— Пересчитать весь скот! — распорядился он. Вместе с женой, когда никого не было в юрте, достали из подушки мешочки со счетными знаками — вроде все на месте. Да и кто бы мог о них знать?
Взяв двух батраков, чейзен сам отправился в Саддам, где паслись табуны. В отары и стада тоже послал надежных людей. Всю ночь и весь следующий день Мангыр пересчиты­вал коней — сошлось, голова к голове. Коровы и быки тоже оказались целы и невредимы. С овцами, правда, вышла небольшая путаница: обнаружилось двадцать лишних, боль­ше, чем нанизанных на жилки кружочков. Это чейзена мало обеспокоило. Он велел снова сделать этим овцам дырки в ушах, и в мешочек легла еще одна цепка со счетными знаками. Вот если бы не хватило стольких овец, тогда шааган чейзена погулял бы по спинам батраков…
Возможно не оставил бы Мангыр этого странного проис­шествия без последствий, занялся бы розыском таинственных воров, да другие мысли донимали его. В сравнении с тем, что не давало ему покоя, двадцать несчастных барашков, запу­тавших образцовый счет скота, были сущей ерундой. Что-то странное и непонятное происходило в стране…
По обычаю, год Свиньи всегда считался благополучным, лишь конец его не обещал ничего хорошего. 1911 год таким и оказался, а в последние месяцы начали сбываться и неблагоприятные приметы. По всей Туве пошли разговоры о китайских торговцах. Слухи были противоречивые, бестолковые, и разобраться в них не могли не только араты, но и высокопоставленные чиновники.
Борьба аратов против маньчжурского ига, продолжав­шаяся больше полутораста лет, заметно оживилась на исходе 1911 года. Все это происходило не само по себе, подобно тому, как небо затягивается тучами. Все имело свои основания, причины и следствия.
С новой силой вспыхнули затихавшие одно время разговоры о восстании шестидесяти богатырей, которых правители предпочитали называть шестьюдесятью беглецами. Все чаще поминалось в этих разговорах, что предводитель шести­десяти богатырей не был убит, а скрылся в стране русских и вот теперь собирается возвратиться в родные края. Многие араты понимали, что речь идет вовсе не о чудесном воскрешении Самбажыка, а о бессмертии народной борьбы. Почему же слухи связывали возвращение Самбажыка со страной русских? Да потому, что там, за Саянами, прогреме­ла революция 1905 года, и отзвуки ее докатились, хоть и с большим опозданием, до Тувы. Потомкам Самбажыка предстояло еще делами своими подтвердить слова вождя русских революционеров Ленина, что мировой капитализм и русское движение пятого года окончательно разбудили Азию. Тувинские кочевники были частицей тех сотен миллио­нов забитого, одичавшего в средневековом застое населения, что проснулось к новой жизни и к борьбе…
И Мангыр чейзен, и другие чиновники, у которых он успел побывать, не могли пока разобраться в происходящем. Они чувствовали, что надвигаются какие-то события, но не представляли, как они станут развиваться, не знали, что предпринять им самим.
С этой целью Мангыр чейзен наведался в Чадан. Высшие чины хемчикских кошунов во главе с Буян-Бадыргы пока что придерживались порядков маньчжурского хана и с осуж­дением говорили о России. Это было в порядке вещей — иначе Буян-Бадыргы держать себя и не посмел бы. Его взгляды, и это тоже было совершенно естественно, разде­ляли подчиненные ему чиновники. Так всегда: куда матерый повернулся, туда и остальные волки воют… Но было в поведе­нии хемчикских феодалов что-то сомнительное, фальшивое. А что именно, Мангыру разнюхать не удалось. Сам же он был слишком мелкой сошкой, чтобы разобраться в боль­шой политике.
Кроме того, Мангыр чейзен стал замечать, что араты в последнее время заметно сблизились с Семеном Лукичом Домогацких, охотно сбывали ему пушнину, и это не нрави­лось правителю барыкских кыргысов.
После поездки в Чадан он решил всеми способами ограничить связи своих аратов с русским торгашом, набрав­шим слишком большую силу. Тут он, однако, просчитался. Семен Лукич опередил его и, не коснувшись насторожен­ной нити самострела, сам принялся ладить ловчую сеть на правителя этих мест, чтобы тот оказался у него в неопла­тном долгу.
Расстроилась былая дружба чейзена с Севээн-Орусом. Уже не ездили к своему дружку Мангыр чейзен с супругой попариться в баньке. Чейзен старался обходить Усть-Барык стороной, хотя и не всегда это ему удавалось. А уж коли попадал он в дом Семена Лукича, тот начинал ему выгова­ривать:
— Что-то давненько не видно вас было. За что оби­жаете? — и тут же велит собирать на стол.
— О-о, таныш, русская водка сильно крепкая, для моего желудка не подходит,— выкручивается чейзен.
Домогацких этим не смутишь. Он выставляет когээржик с аракой.
— Вы и от этого станете отказываться?
Тут чейзену крыть нечем. Раз глотнет, другой, третий,— глядишь, в голову и ударило. Но, как ни кружит голову Мангыра хмель, зла в араке утопить он не может. Уже не на Домогацких зол. Лютой ненавистью пышет чейзен к тувинским батракам Семена Лукича. В чем-то, конечно, и сам чейзен виноват: не он ли поначалу работниками куп­чишку ссужал? Но вот сын Сульдема Соскар потянул за со­бой к Севээну-Орусу целую ораву батраков. Если этого Соскара не приструнить, худо будет. Что-то такое есть в сыновьях Сульдема. Что ни парень, то пакостник! Надо, надо прибрать их к рукам. Если коня смолоду не при­учишь к узде, потом его не заарканишь. Надо им всем стальные удила вдеть да так объездить, чтобы знали свое место!
…По всем приметам к концу года Свиньи жди всяческих неприятностей. А откуда какая свалится, не угадаешь… Заморочили голову чейзену разные треволнения. Так и не разобрался он, какого берега ему держаться. Большая поли­тика — не его ума дело. Что бы там ни было, а своего упус­кать нельзя. Кто бы там верх ни взял — маньчжуры, монголы или русские, шаманы или ламы, а если, кроме скота и пушни­ны, есть запасец серебра да золота, при любой власти можно спокойно жить. Это Мангыр чейзен знает твердо.
С первым снегом стали возвращаться из ближних мест удальцы чейзена. Нет, не те, что отправились с Когелом. Когел явится позже всех. Однако и менее сноровистые приез­жали тоже не с пустыми руками. А это значило, что любые другие дела могли пока подождать.
Пригнанных коней чейзен отбирал сам. Отделял хоро­ших скакунов. Необученных сразу же отдавал аратам, чтобы объезжали, учили. Слишком приметных — по масти ли, по статям, по тавру — тут же забивали на мясо.
Прибыль табунам Мангыра чейзена выходила на первый круг неплохая. Теперь можно было отделить собственных коней на продажу. Смешав с крадеными, он отправил их вниз по Улуг-Хему. Следом погнали стада коров, отары овец. Тоже на продажу. Гуртоправы получили строгое указа­ние, куда какой скот доставить.
Только с этим управился, — начали подъезжать охотники. Что бы им задержаться! Пришлось впервые послать про­давать скот подросшего Чудурукпая. Молод, конечно, еще, но и выхода другого нет. Пусть привыкает к настоящему делу. Предварительно чейзен кое с кем о скоте столковался, когда ездил по округе, так что сыну не все придется на себя брать.
С Домогацких чейзен решил в этом году не связываться. Раз уж дружба врозь пошла, лучше без него обойтись. И вообще с ним торговать больше не стоит. В хошуниом управлении определенно намекнули, что торговля с русскими добра не сулит. Буян-Бадыргы даже грозился, что совсем про­гонит русских купцов из Тувы. По этой же причине чейзен не велел Чудурукпаю иметь дело с русскими торговцами в Хайыракане — братьями Ак-Дыдырашем и Сарыг-Дыды-рашем. С ними чейзену знаться не пристало. Скота у него много, надо находить покупателей посолиднее.
Первую партию скота Чудурукпай продал в Шагонаре, однако отец остался недоволен. Китайские купцы рассчиты­вались за скот товарами, а Мангыру чейзену это ни к чему, товаров у него у самого хватало. Ему нужны были деньги, только деньги.
Прежде Мангыр высоко ценил скот. Прежде что скот, что деньги — одно и то же было. Купцы научили его другому, более выгодному способу накопления богатства. Скот ста­реет, его могут украсть, может погубить болезнь. Какая-то часть обязательно в пасть волкам попадает. Пушнину тоже долго не сохранишь. На нее охотников много среди тех, кто чейзена чином повыше… Звонкий металл — другое дело. Хоть сотню лет пролежит, ничего ему не сделается. И места мало занимает, завистникам в глазам не бросается, и пря­тать легче.
Снова отправляя Чудурукпая, Мангыр чейзен строго-настрого наказал брать плату только деньгами, пусть даже дешевле продаст. Не стоять, сказал, за ценой.
В Чаа-Холе Чудурукпай развернулся. Ему удалось сбыть большую часть скота за наличные. Если бы, воспользовав­шись удачей, он тут же покончил со сделками, его ждал приличный барыш, но помешали кое-какие обстоятельства. Вернее будет сказать, бес попутал Чудурукпая.
Чаа-Холь, не в пример Шагонару, шумный, оживленный. Сюда сбегаются дороги от Хемчика и Улуг-Хема. Вверх и вниз по реке снуют лодки. Купцы со всех сторон съезжают­ся. Баи скота нагоняют для продажи. Тут же темные людиш­ки крутятся, голытьба всякая. Кто работу ищет, кто поживу. Такая кутерьма — голова кругом. И все любопытно: и люд­ская толчея, и разговоры, и веселье. Там, глядишь, который день аракуют на радостях, что выгодно расторговались; в другом месте русской горькой упиваются — не везде ее найдешь; а тут картежная игра идет…
Не устоял перед соблазнами Чудурукпай. И надоело ему, по правде, возиться со скотом, а еще больше хотелось по­чувствовать себя взрослым, богатым, независимым.
Все началось с араки…
Несколько дней он кутил. Доказал всем, что он не кто-нибудь, а наследник чейзена барыкских кыргысов! И те, с кем Чудурукпай бражничал, охотно подогревали его спесь, не скупились на похвалы. Что им стоило? Слова дармовые, а за водку да араку мальчишка рассчитывается…
Когда сынок чейзена вполне доспел, новые дружки втя­нули его и в картежную забаву.
— Ничего тут трудного нет,— подбивали Чудурукпая собутыльники.— Сразу научишься! Парень ты с головой. А деньги всегда к деньгам идут. Еще богаче станешь…
Все же опасался Чудурукпай, не сразу схватился за коло­ду. А когда поставил на кон первого барана, про все поза­был, даже добрые советы слушать перестал.
— Не мешайте! Сам разберусь!
Так поначалу и шло. Овечку выиграет, овечку проиграет. Трех поставит — пять снимет. Пять поставит — ничего не по­лучит. Ну и что? Что они, бараны да овцы? Мелочь! Вон их у него сколько! Жалеть их, что ли? Отец сказал, за ценой не стоять. Откуда он узнает, почем они проданы?
Партнеры Чудурукпаю попались смышленые. Они не спешили его обобрать. Куда им было торопиться, если маль­чишка сам голову в казан совал? Играли с ним, как кошка с мышкой. Раз ему уступят, другой, разожгут в нем азарт и прихлопнут. Подразнят, подразнят — и опять щел­кнут по носу. Азарт сменился у Чудурукпая раздражением, злобой. Затем осталось одно желание — отыграться, во что бы то ни стало отыграться! Но чем больше он делал ставки, тем сильнее увязал. Проигранному скоту счет потерял. Про сон и еду забыл.
— Пока все не верну, не уеду! — кипел Чудурукпай. Изредка он все же выигрывал, но вернуть потерянное надежды не было никакой. В одном он был однако тверд: на деньги не играл.
Кто знает, чем бы все это кончилось, но однажды утром, словно выстрел, пронеслось по Чаа-Холю:
— Торговцев грабят!
Вмиг гуляки пришли в себя, будто каждого по голове девять раз сырой дубинкой ударили. Прекратили игры и ве­селья. Купцы, хотя никто их пока не тронул, лавки свои позакрывали, товары попрятали. А слухи множились:
— На кого напали, где?
— Нет, не в Шагонаре.
— И не в Чадане.
— Болтают, однако.
— Да нет, точно!
— Где же тогда?
— В Оюннарском и Салчакском хошупах. В Овюре
тоже…
Никто толком ничего не знал, но слухи были действи­тельно достоверными. Борьба против маньчжуров переки­нулась из Китая во Внешнюю Монголию, а оттуда — в приграничные с Монголией районы Тувы. Началось с малого — араты разгромили торговые фактории фирмы Бо Яньбоу в Эрзине и Тес-Хеме, но и это встревожило не только купцов и тувинских феодалов, а и чиновников белого Царя за Саянами.
Ни верховный правитель Тувы амбын-нойон Комбу-Доржу, ни главный хемчикский феодал Буян-Бадыргы, ни тем более Мангыр чейзен не знали, что еще до этих событии иркутский генерал-губернатор докладывал царю: «…неудо­вольствие урянхов режимом быстро растет и может перейти в открытое восстание».
…Чудурукпай подался домой. Ехал — дрожал. От тяжко­го похмелья, от наконец-то дошедшего до сознания боль­шого проигрыша, от ожидания встречи с отцом. Зря дрожал. Мангыр чейзен был вялым, рассеянным, точно снулая рыба. Взял у сына серебряные ланы, не проявив к ним никакого интереса и не спросив, сколько же выручил Чудурукпай от продажи скота.
— Трудные настают времена,— только и сказал со вздо­хом.