Глава третья

И без того не очень расположенный к разговорам, Сульдем будто вовсе языка лишился. Молча управлял он делами своего аала.
Посидит вот так, попыхтит трубкой и пойдет, прихватив лопату. Сыновья догадываются, что он направляется канаву чистить. А то попьет чаю и прямым ходом с мотыгой в поле. Ясное дело: корчевать собрался. Сыновья топор в руки, аркан — чилиги дергать, и следом за ним.
Один Саванды по-прежнему никакого участия в хо­зяйстве не принимал, хотя по старшинству ему полагалось бы делать больше всех. Рана на его ноге давно зажила, но Саванды не выпускал из рук посоха. Поначалу он дей­ствительно хромал, а теперь ковылял, припадая на раненую ногу, по привычке. И выходило это у него вполне натурально. На людях в седло едва взберется, кряхтит, стонет. Вместо плетки посох свой держит, ногу в сторону откидывает. А как отъедет от аала — люди-то все разглядят! — спрыгнет с седла, ведет за собой Мухортого и шагает не хуже здо­рового.
Больше всех старался по хозяйству Соскар. Этот ни­когда тыльной стороной ладони не утрется. Уж если затянет узел, никто не развяжет. Накрепко! За работой обо всем забывает — ни есть, ни пить не просит. И для всего у него одна мерка — Севээн-Орус. Любое дело начинает слова­ми: «Севээн-Орус это так делает». Не нравится ему что-то, непременно скажет: «Севээн-Орус так не делает». Старик Сульдем на эти его причитания внимания не обращает, а на трудолюбие Соскара не нарадуется. За что ни возьмется, что ни задумает,— Соскар у него первый помощник. Со­скар не словами — делом отзывается на любую затею отца. И сам до седьмого пота трудится, и жена его Белек-Кыс никакой работы не чурается: и канавы чистит, и поле поливает, стоя по колени в воде, и за сохой хо­дит.
Хойлаар-оола трудно раскачать. Нерасторопность, медлительность его еще Когел приметил, когда парень та­буны чейзена пас. Им управлять надо. Скажешь — сделает. Раза два-три напомнишь,— еще поработает.
А за Буяном глаз да глаз нужен. У этого характер — только и гляди, чтобы куда на сторону не сунулся. Все время на коротком поводке держать надо.
Как бы то ни было, с сыновьями Сульдему стало легче. Соскар с женой — добрая упряжка, а Хойлаар-оол и Буян на подхвате. Какая ни есть, а и от них польза.
Кежикма и радовалась, что семья снова собралась, и печалилась — сама-то почти ничего делать не может. По дому еще кое-как управляется, а уж какую-нибудь работу взять не может. Ну, выделает несколько кож — и все. И силы не те, и Адаска по рукам-ногам связала. Да что значит — связала? Адаска — радость и утешение ее. Все оавно что чадаган[1]… Плохое настроение у Кежикмы,— Адаска вмиг исправит.
Сульдем считал, что жить можно. И оставайся все как было, другого ему и не надо. Однако маленькое «правление» Сульдема зашаталось. Началось все вот с чего:
Через несколько дней после перекочевки аала Сульдема в Барык приехал Онзулак. По обычаю попил чаю и, выходя из юрты, шепнул Буяну: «Собирайся!»
Буян тут же помчался к Саванды.
— Дай коня!
— Зачем?
— Надо.
— А твой?
— Стригунок не потянет.
— А я, значит, буду ковылять, как хромая свинья?
— На моем пока езди.
— Куда собрался?
— После скажу.
— Не-ет! Что я буду думать, отдав тебе — маль­чишке! — своего коня? Я сон потеряю!
— Ладно, скажу. Еду лавки грабить. Глаза Саванды округлились.
— С кем?
— С друзьями.
— Я тоже поеду.
— Куда тебе с хромой ногой…
Саванды отбросил в сторону палку и разогнул ногу. Несколько раз стукнул по раненому месту кулаком и ска­зал:
— Видишь? Здоров, как бык.
— А зачем хромаешь?
Саванды прошелся по юрте взад-вперед, подмигнул.
— Я очень тороплюсь, акый. Друзья меня ждут. Сперва я съезжу один, а потом вместе махнем. Хорошо? Я и друзьям так скажу. Сейчас они тебя все равно не возьмут.
Радость в глазах Саванды погасла. Глубоко вздохнув, он подобрал свой посох и опять захромал.
— Бедного брата за обузу посчитал… Ладно. Бери Мухортого. Но смотри, добычу не прячь!
Буяну стало жаль брата.
— Я верну тебе пот твоего коня, акый.
— Что там пот… Будь осторожен.
Впервые понял Буян, что зря считают Саванды легкомысленным и придурковатым: с умом у него все в порядке. А что хитрющий,— это да!
— Я тронусь чуть позже. Незаметно. Отцу с матерью не говори, куда я поехал.
— Будь спокоен. А Мухортый тебя не подведет.
 
…Буян ехал рядом с Онзулаком. Ехал, как равный, с настоящими удальцами. Ехал в предвкушении небывалых приключений.
За Шагонаром, возле Кара-Тала, их настиг рассвет. К Хаспажику подъехал один из аратов группы Когела.
— Что случилось?— встревожился Хаспажик.
— Захромал конь Муйтужука — барыкского монгуша.
— Онзулак! Веди людей дальше. Езжайте быстрей. Надо успеть до Чаа-Холя, пока не проснулись аалы у реки. Там остановитесь и будете ждать нас. Ехать днем все равно нельзя.
Хаспажик и Муйтужук остались вдвоем.
Вскоре взошло солнце, зазвенел птичий хор.
Конь Муйтужука слабел с каждым шагом. Он ковылял, будто у него на ногах были путы. Оставалось надеяться на случай, и он йе заставил себя ждать — навстречу скакал всадник. Он приблизился. Это был седобородый ста­рик в зимней шубе. Седло — видавшее виды, а конь доб­рый… Поздоровались.
— Поговорим,— предложил Хаспажик и объяснил: — У товарища конь захромал, вот и плетемся.
— Кони узнают друг друга ржанием, люди знакомятся в разговоре,— спешился старик.— Откуда едете, дети мои?
— Из Хайыракана,— выпалил первое, что пришло на ум, Муйтужук.
— Уё-о! — не то насмешливо, не то удивленно протянул старик.— Оказывается, и на таком ничтожном расстоянии конь может охрометь! Вон он, Хайыракан — видать его…
— Выехали мы издалека,— должен был признаться Хаспажик.
— Я сразу догадался. Конь этот из каменистой мест­ности.
— Из Барыка я родом,— сказал Муйтужук.
— Другое дело. Вдоль Чээнека галька да мелкие камеш­ки. Знаю эти места,— глядя на коня, произнес старик.— А конь у тебя молодой, перед дальней дорогой надо было выдержать его хорошенько, а потом уж в путь пускаться.
— Беда, стало быть, с нами, дед.
— Да, ребята,— устремив задумчивый взгляд в синие дали за Чаа-Холем, сказал старик.— Далеко вам ехать…
— Почему вы решили, что далеко? — спросил Хаспа­жик.
— Словами вы мне об зтом не говорили, но я и так до­гадываюсь. И товарищи ваши далеко ускакали…
— Совсем правда.— Хаспажик покосился на коня Муйтужука.— Трудно нам будет их догнать.
— Видел я, видел… По ходу коней, не ближе Чадана ваш путь.
— Да,— опять вынужден был согласиться Хаспажик.
— Вы, я вижу, ребята честные, не скрытные…— Теперь дед покосился на своего коня.— Один он у меня…
Он не договорил и запыхтел трубкой. Хаспажик понял, что момент, когда старик подает надежду, упускать нельзя, и с ходу заехал в незнакомый брод:
— Дай, дед, коня. Через два-три дня вернем. Едем отбивать табун у торговцев.
— Мы вас не обидим,— вовремя ввязался в разговор Муйтужук.
Возле глаз старика сбежались морщинки.
— Ничего мне не нужно, ребята. Лишь бы коня в сохран­ности вернули.
— Еще в придачу дадим!— заверил Муйтужук. Почитая дело решенным и не желая больше обсуждать его, старик сменил разговор:
— Значит, до Чадана дошло? А почему вы Чаа-Холь огибаете и Шагонар?
— Скоро и здесь начнут,— сказал Хаспажик и по­правился:
— Скоро начнем, дед.
— Торговцы обгладывают наш народ,— это плохо. Когда, сговорившись с ними, наши же чиновники и ламы простых людей заживо гложут,— дважды плохо… Может, потому это, что наша местность на большой дороге лежит, здешние люди словно лысый череп на засохшей болотной кочке?
— Везде так, дед,— сказал Хаспажик.— По всему Овюру, в Оюннаровском и Салчакском хошунах поразогнали купчишек. А маньчжуры долины Хемчика собрали весь награбленный у аратов скот в Теве-Хая, чтобы угнать в Ки­тай. Как мы можем спокойно глядеть на такое? Хоть часть награбленного хотим вернуть.
— Пусть будет так, дети мои!— Старик передал повод своего   коня   Муйтужуку.— Будешь   возвращаться,   твой хромой конь, уже поправится. Почаще стану держать его на холодной воде.
Муйтужук поменял седла.
– Где мы найдем вас?— спросил Хаспажик.
– Проще простого. Над тем яром — две юрты. Днем —
увидите, ночью сердца удальцов отыщут.— И добавил:
— Из тюлюшей я, дети мои. Вас много, потому будьте осторож­ней, чтобы не заметили. Пусть дорога ваша будет ровной, а кони выносливы и сами целы-здоровы!
Вздымая пыль, Хаспажик и Муйтужук помчались степью.
— Благородный дед нам попался,— заметил Хаспажик.— Я по лицу понял, что человек хороший. Ничего скрывать от него не стал.
— А мы-то! — спохватился Муйтужук.— Даже не спросили, как его зовут. Старик хорош, чего там! Уступил коня неизвестно кому…
— Я и говорю: благородный дед.
Своих друзей они отыскали на глухой поляне возле Чаа-Холя и немало удивили всех тем, что Муйтужук оказался на свежем коне.
— Где взяли? — спросил Онзулак.
— Благородный старик из тюлюшей дал,— ответил Хаспажик.
…Выспались, отдохнули, еще поспали, а день все не кончается. Подтянулись к самому Чадану и опять за­таились — днем табун не погонишь… Хаспажик успокаивал нетерпеливых: многие впервые заехали сюда, им полезно пообвыкнуть, приглядеться к местности.
На лугах у Теве-Хая скота — как чаинок в чае, как галок по осени! И кони, и овцы, и коровы. Даже верблюды.
— Разведаю обстановку,— сказал Хаспажик и. после обеда выехал из лагеря кайгалов.
Он будто бы разыскивал потерянного коня, выдавая себя за местного жителя. Так и трусил с горки на пригорок, при­сматривался, прикидывал, что к чему. Повстречался в одном месте с пожилым аратом, который, как сказал, коров искал.
— Черную кобылу с жеребенком не видали? — спросил Хаспажик.
— Не замечал,— ответил мужчина и недовольно про­ворчал: — Пропала твоя кобыла, если угодила в табун к торгашам. Угонят. Совсем обнаглели…
— Они что, собираются угонять свой скот?
— Свой! Какой он «свой»? Погонят не сегодня-завтра.
— Много, должно быть, скота?
— Одних коней тысяч пять…
— Если к такому табуну прибьется кобыла, пропало дело,— с досадой произнес Хаспажик.
— Я и говорю. Если сам посмеешь приблизиться к ним, и твой след простынет.
Хаспажик выехал на Хайыраканскую гору. Прежде ему здесь бывать не приходилось. Вдалеке виднелись белые юрты резиденции двух печатей — столицы Даа и Бейси хошунов. Словно носки твердых идиков, загибались кверху крыши Чаданского хурэ. По дороге сновали пешие и конные. На лугах было тесно от скота.
«Сложное дело…»
Хаспажик стал спускаться к подножию горы, особенно внимательно вглядываясь в местность, примечая каждую тропку. Возле большой скалы увидел двух человек. Сворачивать не стал, чтобы не вызвать подозрения, по­ехал прямо на них. «Местному жителю» нечего было бояться.
— Здравствуйте! — как ни в чем не бывало привет­ствовал он незнакомцев.
— Здравствуй,— поздоровались те.
— Много скота…
— Мы тоже любуемся,— Сказал тот, что помоложе, а старший, здоровенный детина с толстой косой, большеглазый, уставился на Хаспажика.
— И я с вами посмотрю,— Хаспажик полез за трубкой.— Кобылу с жеребенком потерял. Совсем найти не могу.
— И мы двох коней потеряли. Тоже ищем,— сообщил молодой.
— Уёо! — удивился парень.— Разве ищут кобылу, по­терянную на земле оюнов, в Хемчике?
Хаспажика на слове не поймаешь, он ответил тем же:
— Зачем искать коней у Чадана, если они пропали в верховьях Хемчика?
— Па! Откуда вы взяли, что мы с верховьев Хемчика?
— А вам откуда известно, что я оюн?
— Слово «совсем» одни оюннары употребляют.
— А ваших «двох» коней где искать? — не остался в долгу Хаспажик.
Если бы не большие навыкате глазищи детины, свер­лившие насквозь, парень с Хаспажиком давно бы рас­смеялись.
— Ну и кайгалы! — забасил, словно ударил в бубен, здоровый детина.— Кайгалы вы оба. Чего же через речку камешки друг в друга, кидаете…
— Я давно сказал, что мы на табун торговцев целимся,— молодой испытующе глянул на Хаспажика.
— Он то же самое имеет в виду. Если мы будем болтать на Хайыракане, как бы на мели не оказаться. Действовать надо. Давайте знакомиться.
— Я Ооржак Хургулек из Алаша,— представился молодой.
— А я из Сут-Холя. Ондар Семис-оол,—.протянул обе руки тот, что постарше.
Хаспажик почувствовал, что оба говорят без задней мысли, хотя только что повстречались и знают друг о.друге столько же, сколько и он о них.
— Меня зовут Хаспажик. Оюн я.
Хургулек обвел взглядом стада на лугах, произнес мечта­тельно:
— Прибрать бы к рукам эту живность…
— А что? — загудел Семис-оол.— Не осилим? Сколько
нас?
— Со мной около двадцати,— ответил Хургулек.
— Нас   тоже,— Семис-оол   покосился   на   Хаспажика.
— И нас столько,— быстро отозвался тот.
— Тогда какой разговор? Что мы, с пятью тысячами коней не управимся?— разгорячился Хургулек.
— Наши кайгалы две тысячи запросто уведут. Нам только через Хемчик переправиться, а там…
— Нам больше тысячи не взять. Гнать далеко,— сказал Хаспажик.
— Верно,— согласился Семис-оол.— Ну, а мы можем и две тысячи, и больше. Сут-Холь даже шестидесяти бо­гатырям был надежным укрытием.
— Слух был, нойон Буян-Бадыргы вооруженную охрану к табунам приставил. Как с пастухами быть? — спросил Хаспажик.
— Наши кайгалы говорили с ними,— пояснил Семис-оол.— Они все холостые. С нами уйдут.
— Тогда другое дело.
Столковались о времени и месте встречи. Разъехались.
Сообщение Хаспажика обрадовало всех, кроме Онзулака.
— Это же шпионы Буян-Бадыргы! — раскипятился он. — Вот подъедем вечером, нас всех переловят и испробуют на нас девять пыток.
Кое-кому слова Онзулака показались убедительными. Засомневались даже некоторые из оюнов.
— Напоремся на самострел!
— Это ловушка!
— Благородному тюлюшу вы поверили, это ладно,— стоял на своем Онзулак.— Но как можно доверяться всяким встречным-поперечным здесь? Я своих людей в пасть к чертям совать не собираюсь. И вам не советую.
Хаспажик дал ему выговориться. Ответил:
— Я, браток, в Элегесте собственными глазами видел, собственными руками помогал аратам лавки торгашей ломать. И через этих парней, с которыми договорился, по­нимаю настроение аратов. Тут совсем шпионами не пахнет. Ну, а если вы не верите, если боитесь, идите своей белой дорогой, возвращайтесь домой. Я со своими друзьями оста­юсь и вечером буду на месте встречи.
Горячие головы немного поостыли, но споры продолжа­лись весь день. Сошлись на том, что Хаспажик прав, но и Онзулак тоже прав. Решили отправить вперед лишь по­ловину людей — часть из Барыка, часть из Элегеста. А остальным быть поблизости, чтобы в случае чего прийти своим на выручку.
Когда начало смеркаться, в условленном месте, на берегу Чадана, встретились три отряда кайгалов. Навстречу им табунщики китайских торговцев гнали тысячи коней. Не мешкая, кайгалы разбили табуны на части и погнали в раз­ные стороны.
Перед расставанием съехались вместе оюн Хаспажик, кыргыс Онзулак, ондар Семис-оол и ооржак Хургулек.
— Мы хотим признаться в большой вине перед вами,— сказал Хаспажик.— У нас были еще люди. На всякий слу­чай мы половину припрятали.
— Какая тут вина! — засмеялся Семис-оол.— Я тоже асть людей оставил для защиты.
— И я так сделал,— признался Хургулек.
Кайгалы Хаспажика и Онзулака гнали тысячный табун. Гнали ночами. Все удалось намного легче, чем предполагали. Приключения, о которых мечтал Буян, снова не состоялись.
Проезжая ночью мимо Чаа-Холя, завернули к «благо­родному тюлюшу», как стали звать между собой старика, выручившего Муйтужука. Отдали ему скакуна и еще де­сяток коней в придачу: хочешь — на сало-мясо режь, хо­чешь — друзьям подари.
Миновали Шагонар, проскочили через Хайыраканский перевал.   Облегченно вздохнули — все опасности, похоже, остались позади. Настолько осмелели — песни распевать стали.
Близ Усть-Сенека их нагнал человек на взмыленном коне.
— Я Акыыжик из донгаков Чааты, арат,— сказал он, озираясь по сторонам.— За вами погоня. Торопитесь.
— Кто? — спросил Хаспажик.
— Нойон Буян-Бадыргы разослал гонцов во все стороны искать, кто увел табуны. Его посланцы прибыли к Шагаачы чагырыкчи. О вас знают. Догонял, чтобы предупредить. Конь совсем из сил выбился.
— Поймайте Акыыжику хорошего коня! — распорядился Онзулэк.
С гиканьем, криками погнали кайгалы табун. Степь за­волокло пылью. Тучи, что плавали над горами, опустились ниже, повисли над Улуг-Хемом, разбухшие от влаги.
— Пусть польет,— обрадовались парни.— След табуна смоет. Небо и земля нам помогают.
Между тем над перевалом показался тоненький столб пыли.
— Это погоня,— сказал Акыыжик.
Только успели напоить коней в Усть-Барыке, как хлынул дождь.
Стали держать совет.
— Гнать коней вдоль Улуг-Хема ни к чему. Надо сво­рачивать и вести табун на Чээнекский перевал. Оттуда до оюннаров рукой подать,— предложил Онзулак.
— Дальше Усть-Барыка погоню пускать не следует,— сказал Хаспажик.— Повернем отсюда.
— Придется ружьями разговаривать. Сами они не уйдут.
Когел, Буян и еще несколько парней отправились с та­буном. Остальные приготовились к встрече. Сойтись сго­ворились на Чээнекском хребте, у Дарган-Хаа.
Погоня настигла их около полуночи. Задержалась, долж­но быть, из-за дождя. К воде подъехали десятка полтора всадников.
Онзулак взял за концы свой пояс, положил на середину камень и, размахнувшись, как из пращи, зааустил камень в темноту, навстречу сгрудившимся всадникам. Слышно было, как он упал, насторожив преследователей. Хаспажик сложил ладони у рта, крикнул:
— Если хотите остаться в живых, убирайтесь, а то всех перестреляем.
В ответ загремели выстрелы.
— Уу-хук! — подал сигнал Хаспажик.
Онзулак с товарищами открыли стрельбу. Громко заржа­ли подстреленные кони. Дали еще залп. Всадники повернули назад.
— Не оставляйте меня! Посадите кто-нибудь сзади! — послышался крик.
Люди Хаспажика и Онзулака бросились вдогонку. По­менявшись ролями, они не собирались никого убивать. У них была одна цель — отбить охоту ловить кайгалов.
Эти выстрелы и слышал тревожной ночью Мангыр чейзен. Разбудили они и русского купца Домогацких.