Глава седьмая

…Онзулак уводил друзей в сторону тайги, подальше от большой дороги, запутывал следы, сбивал погоню.
Им удалось обойти стороной засаду. Они перевалили крутую гору, миновали несколько селений и наконец достигли верховьев Сухого Баян-Кола. Здесь они были в полной безопасности.
Едва въехали в гущу леса и, обессиленные, не слезли — свалились с седел в траву, заныл, застонал Саванды:
— Все, братцы… Не могу больше. Весь зад сбил.
Он плюхнулся на четвереньки. Вид у него был жалкий. Как ни устали остальные, несчастье Саванды развесе­лило их.
— Что ты раньше времени торопишься красную соль лизать!
— Сядь, сядь покрепче, Саванды! Сядь, как следует! Саванды громко стонал. Нет, не от боли,— от досады и
огорчения:
— Какие штаны были! Почему сам не взял? Изменило мне счастье!
— Зад, говоришь, натер, а сам о кожаных штанах страдаешь,— давился от смеха Муйтужук.
— Что зад? Зад сажей смажу, и заживет. А когда еще такие штаны на моем пути встретятся?
Взмыленные, потные кони тихо пощипывали зеленую трав­ку. Удальцы достали из-за пазухи трубки и кисеты с табаком, закурили и, продолжая посмеиваться над Саванды, забыли об усталости. Теперь всеобщее внимание привлекли не­известно чем набитые переметная сума и полные добра че­тыре седельных торока Саванды. Поперек его седла был расстелен — где он только его подцепил! — ярко-оранжевый халат-орхимжо, какие носят ламы.
— Халат-то ламский тебе для чего? — допытывались у него.
Саванды тянул свое:
— Какие штаны упустил! Какие штаны…
Он ползал на четвереньках, едва переставляя ноги, попыхивал трубочкой и причитал, а кайгалы покатывались со смеху.
— Ой, Саванды!
— Ой, знаменитый вор! Проймешь его, как же.
— Я и богат, и себе не рад. Бросьте, ребята. Я силен, и Мухортый у меня силен.
— Чего ж тогда ползаешь?
Всеобщее веселье нарушил взволнованный звонкий голос Буяна:
— Зачем вы доброго человека убили, Хорек бошка? Он нам помог, а вы…
Смех сразу стих. Примолкли лихие кайгалы.
— Где мне убить! — отшутился бошка.
— Я все видел,— настаивал Буян.— Вы загнали его в амбар и ударили дубиной по голове. Потом еще раз ударили. Я закричал, а вы убежали…
— Врет мальчишка! — заорал Хорек бошка.— Зачем мне было убивать человека, который нам помогал?
Его окружили.
— Скажи правду, бошка!
— Не трогал я его! — Хорек готов был на брюхе ползать перед аратами.— Кому верите? Мальчишке? Мало ли что ему померещилось.
По всему видно было — лукавит бошка, изворачивается. А чем его припереть? Кому заявить? Не скажешь об этом ни Шагаачы чагырыкчи, ни Мангыру чейзену… Онзулак припомнил, что Хорек бошка все время интересовался китайцем.
Дело было явно нечисто, и все же он решил замять его. Как мог, успокоил Буяна.
Отсюда разъехались по аалам.
Саванды никак не мог взобраться в седло. Когда все же взгромоздился, долго еще прилаживался, усаживаясь и так и сяк, кряхтя и бормоча что-то про себя.
На перевале он остановил коня и спешился. Другие ждать не стали. Задержался один Буян.
— Слезай! — сказал Саванды.
Пока Буян привязывал коней, он принялся собирать сушняк.
Весеннее солнце перебежало свой участок быстрины и медленно опускалось на макушку горы. Прогретый воздух был чист и свеж. Над фиолетовыми подснежниками гудели первые шмели, похожие на навьюченных верблюдов, хло­потали пчелы.
Саванды с просветленным лицом любовался насекомыми.
— Быть бы, как они!..
Всегда он болтал что попало. Но эти его слова почему-то тронули Буяна.
— Они любят трудиться, акый,— сказал он.— Не то что некоторые люди…
Саванды нахмурился.
— Зачем ты так?.. Главное, они умеют защищаться. Беда тому, кто вздумает нападать на них.
Буян не без удивления посмотрел на брата. Болтун, пустобрех Саванды, оказывается, себе на уме… Непривыч­но серьезный, он ширкал огнивом возле небольшого костерка.
Серые скалы за Улуг-Хемом в голубой дымке и сами казались синими. В неподвижном воздухе вязкими тонкими струйками вздымалось от прогретой земли зыбкое марево, едва различимо пахло горьковатой гарью. Саванды рас­селся у огня, широко разбросив ноги, словно раздвинутые лапки капкана. Сидел, будто и не он совсем недавно стонал и жаловался на сбитый зад…
— Зачем разжег костер? — спросил Буян.— Мы же рядом с аалом.
— Это — ночевка.
— Что?
— Ночевка, говорю.
— Если тебе хочется ночевать — ночуй. А я поеду.
— Теленок ты безмозглый! — незлобиво произнес Саванды и, легко поднявшись, подошел к Мухортому. — Мужчина не должен возвращаться из поездки нечетным числом. Прошло три дня, как мы из аала выехали. Вот я и развел костер. Будто мы четыре дня пробыли. По­нял?
— А что случится, если вернуться в нечетный день?
— Удачи не будет.
Нет, все-таки Саванды есть Саванды. Несерьезный че­ловек! Сжег несколько сухих прутиков, а вид у него такой, словно важный подвиг совершил. Как же — удачу себе при­ворожил. Пустомеля!
И тут же брат снова удивил неожиданным вопросом:
— Ты правда видел, как Хорек убил китайца?
— Как тебя сейчас вижу… Знаешь, акый, этот китаец к нам приходил. Я узнал: у него на щеке метка. Помнишь? Никакой он не черт.
Саванды досадливо поморщился:
— Я сам после жалел… Вырвалось тогда. Он не зря приходил. Имя сестры называл… Может, он и есть наш зять… Старик говорил, он раньше в Шагонаре жил…
— Вот-вот! — подхватил Буян.
— Теперь что делать?
Костерок догорел. Братья сели на коней. Саванды гнал Мухортого на спусках галопом, в гору — иноходью.
Вот и аал. Буян спрыгнул на землю возле коновязи.
Снял и положил рядом с собой суму. Ьрат подъехал прямо к юрте и, не теряя времени, начал потрошить торока. При­вычно замолол:
— Жена! Вари такой чай, чтобы язык во рту не во­рочался,— протянул ей целую плитку.— Больше жаловать­ся не будешь, что без чаю у тебя голова болит.
Никогда не державшая в руках больше осьмушки чая, жена Саванды задохнулась от радости.
– Где дети? — вытащил он из-за пазухи узелок.— Сахару им привез. Идите сюда!
На этот крик из юрт высыпали все жители маленького «правления» Сульдема. Ребятишки, конечно, оказались проворнее. За ними тянулись Соскар с женой, Хойлаар-оол, Кежикма с Адаской на руках. Вышел и Сульдем.
Саванды будто и не замечал никого.
— Па! Что там у меня в идиках? — пробормотал он, уселся на землю, стащил с ног обутки. Вытряхнул из одного идика ножницы, покрутил, пощелкал ими, протянул жене Соскара: — Что такое, думаю, ходить мешало? Оказывает­ся, эта железка… Держи, келин[1]. Тебе подарок — чтобы грудь не распухла.
Из второго идика выпали брусок, напильник, буравчик…
— Ерунда какая-то. Стыдно людям давать,— произнес Саванды и забросил всю эту мелочь в юрту. Из сумы он вынул еще одну большую плитку кирпичного чая.— Это от меня, мама. А Буян еще тебе даст. И это возьми — пеленки Адаске сделаешь.
— Поок! Откуда ты, сынок, привез столько добра? — радостно простонала Кежикма.
— Я силен, Мухортый силен,— как обычно, забалагурил Саванды и искоса поглядел на Соскара и Хойлаар-оола, стоявших рядом.— Я и богат, и себе не рад. Вы от меня подарков не ждите. Вы не женщины, детей не рожаете, грудью не кормите. С вами ничего не случится и без подарков. Чего вы в аалс торчите? Ждете, когда сам собой рот за­шевелится? Держи, отец. Табак у тебя, наверно, кончился? Мох куришь? — он протянул Сульдему пачку дунзе.
Старик не притронулся к табаку.
— Ладно, отец, не бери.— Саванды прошелся босыми но­гами по куче пыли.— Только не жалуйся, что у тебя без курева нос желтеет.
Он сунул пачку обратно в суму и прислонил ее к стенке
юрты.
— Больше ничего хорошего нет. Остались всякие безделушки, для человека бесполезные, для собаки несъедобные. Хоть обшарьте,— ничего путного не най­дете.
Так же босиком зашел в юрту и долго бранился там, стараясь развязать узел на поясе.
— Пуу, жарко как! Задыхаюсь прямо…
Вспыльчивый Саванды мог из-за пустяка взбелениться так, будто молоко на горячем огне через край казана пеной плещет. Пояс никак не поддавался. Он со злости рванул его обеими руками и порвал. На истоптанную войлочную подстилку посыпались роговые гребешки, круглые зеркаль­ца, четки, табакерки с нюхательным табаком, сухая кабарговая струя, жертвенные чашечки… Саванды недоволь­но оглядел всю эту дребедень и босой ногой запихнул под аптара.
— Па! Как они ко мне попали? Буян, ты, что ли, мне их напихал? — спросил он, успокаиваясь.
— С чего бы я к тебе за пазуху полез? — ухмыльнулся Буян.— Не амбар же там у тебя.
Сульдем покосился на младшего сына.
— Ну, теперь ты свой пояс развяжи. Посмотрим, что к тебе попало.
Уставившись в землю, Буян ничего, не ответил. Жена Саванды разлила по пиалам чай, протянула сперва Сульде-му, затем мужу и Буяну.
— Тоже мне, грабители,— ворчал старик.
— Мы людей не грабили,— огрызнулся Саванды.
— А кого же?
— Торгашей.
— Хорошую работу нашли!
— Если у вас руки по работе чешутся,— ввязался в раз­говор Соскар,— канавы копайте.
— В соху бы их запрячь, таких здоровых, лучше любого коня потянут,— добавил с ехидцей Хойлаар-оол.
Громко выколачивая пепел из трубки, Саванды как отрезал:
— То, что вы зимой жрать будете, Буян для вас в тайге нагуливает. Поняли, глупцы разэтакие?!
— Перестань пустословить! — прикрикнул Сульдем. Женская половина юрты незаметно опустела. Остались только мужчины.
— Быстро вы тут столковались, пока нас не было,— проворчал Саванды.
— Ни о чем мы не сговаривались. Вас хотим от опасного дела остеречь,— буркнул Соскар.
— От ваших проделок отец пострадает,— добавил Хойлаар-оол.
— Мы за себя сами ответить сумеем,— не выдержал Буян.— Думаете, нас только двое?..
Он осекся: нельзя выдавать друзей!
— Знаем, знаем,— с подковыркой произнес Соскар.— И предводителя вашего знаменитого Хорека бошку знаем.
— И не бошка вовсе…— запальчиво начал было Са­ванды, но вовремя прикусил язык.
«Однако не обделен умом Саванды!» — подумал Буян.
— Все равно знаем,— подзуживал Хойлаар-оол. Опасность проболтаться миновала, и Саванды завел свое привычное:
— Я-то что? Я и богат, и себе не рад…
Сгустились сумерки. Стало темно и в юрте, но Саванды
не зажигал светильник. Так и продолжали переругиваться в потемках.
Много ли дней прошло, как собрал Сульдем после не­избывного горя в одном аале всех своих сыновей. Как мечтал он жить с ними бок о бок, одной семьей. И что получилось? В маленьком «правлении» Сульдема образовалась первая трещина.