Глава первая

Дремучая тайга. В устье маленькой речки возвышаются темные ели. С их тяжелых ветвей свисают плети желтого мха-ягеля, похожего на сыр-быштак из кислого молока. Говорят, этот мох – любимое лакомство оленей.
   Осень только началась, а листья осины уже сияют золотом. До снега далеко. Но недалеко на вершинах горы Хаан-Тайги уже видны белые шапки. И жарким летом на их вершинах льды не тают.
   Трое парней из Усть-Барыка — Хойлаар-оол, Демир-Хая и Кошкар-оол — приехали на золотой прииск Эми и уже на следующий день остались без привезенных продуктов. Устав от долгой дороги, и сдав лошадей, свалились на деревянные лежанки в длинном доме-бараке. Уснули, будто на головы им накинули что-то темное. А проснувшись, поняли, что их обокрали.
   Парни никогда не выезжали из своих аалов, ничего не видели в жизни, кроме черных скал Барыка, кустов караганника, похожих на стадо овечек, сверкающей речки. Что к этому добавить? Луну, солнце, звезды. Простой быт.
   Народная революция потрясла жизнь Танды-Тувы. Бедный арат стал ездить на коне, а богач, имевший табуны лошадей — ходить пешком.
   Хойлаар-оол, Демир-Хая и Кошкар-оол приехали в Эми добывать золото. «В чем польза золота? — рассуждали они. — Хлеб и мясо можно есть. Из меха и шкуры — сшить одежду. Говорят, золото — желтый металл, а если металл, то холодный. Нужен ли он человеку? Лишь богачи постоянно думают о золоте, добывают, берут взаймы, отбирают друг у друга. Люди говорят, что покойный госопдин Мангыр спрятал два мешка золота. Можно было вместо того, чтобы ехать в далекую тайгу, поискать их. А в этих местах где найдешь золото? В земле или среди мелких камешков в воде?..»
   Если прикрепить к одной шее три головы этих парней, они все равно не поумнеют. Вообще-то золото — это и вкусная еда, и шелковый праздничный тон, и теплый тон, который надевают в холода, и множество других нужных и красивых вещей.
   Когда парней провожали из Хем-Бельдира, даргалары говорили, что они стали рабочими людьми. Араты — это скотоводы. А кто такой рабочий человек? Батрак или слуга?
   Кошкар-оол был упрямым, нелюдимым и молчаливым. Не найдя мешков с провизией, все утро сидел и курил, беспрерывно наполняя свою желтую трубку. Демир-Хая — спокойный, тихий, мухи не обидит. Он, пытаясь развеять плохое настроение друга, спросил:
   — Что, Кошкар, все мысли на вершине Хаан-Тайги?
   — Вы как хотите, а я поеду домой, — вдруг решительно сказал Кошкар-оол.
   — Как — домой? Ты что, птица, чтобы полететь, или червяк, чтоб пролезть сквозь землю?
   Кошкар-оол даже не задумался:
   — Лошадь у меня есть.
   — Лошадь тебе не отдадут.
   — А не отдадут — есть ноги.
   — Да ты ведь погибнешь, Кошкар.
   — Это мое дело. Или умру, добираясь домой, или здесь умру от голода. Вы оставайтесь, если хотите, работайте.
   Хойлаар-оол не вмешивался в разговор, думал. Потом встрепенулся: если не вмешаться, Кошкар-оол сделает, что задумал.
   — Два зернышка пшеницы дороже двух мешков золота Мангыра, — вскочил он. — Думаешь, всю осень и зиму голодать будем? Подумай, здесь и кроме нас есть люди, которые хотят есть и пить. И начальство здесь есть. Они, наверное, все видят и слышат. Разве можно снимать обувь, не увидев воды, и подтыкать подол, не увидев горы, друг?
   Кошкар-оол все дымил трубкой:
   — Я решил, Хойлаар. Поеду. Верно говорит твой брат Буян: «Слово одно, кулака два».
   Вдруг Хойлаар-оол спросил:
   — Где твоя рабочая честь?
   Кошкар-оол тотчас вытащил трубку изо рта и вскочил:
   — Какой выискался рабочий, поглядите на него!
   Откуда мог взять слова «рабочая честь» Хойлаар-оол? С неба они не упали, из земли не выросли. Эти слова Хойлаар-оол нашел не в Улуг-Хеме и не в Барыке, а в городе Хем-Белдире, столице ТНР. Приехавших со всех кожуунов людей не просто собирали и отправляли на золотые прииски, их и обучали. Хойлаар-оол никогда не пропускал мимо ушей слов начальников и переводчиков. А они повторяли: «рабочий», «рабочий класс», «рабочая честь».
   Хойлаар-оол разгорячился:
   — Я приехал от аратов Усть-Барыка Улуг-Хемского хошуна. Приехал, чтобы cтать рабочим. Вот моя честь.
   Упрямее Кошкар-оола нет человека:
   — Если хочешь стать рабочим, оставайся. А я поеду домой!
   — Не поедешь!
   Кошкар-оол молча пошел к дверям. Нос его пожелтел, глаза стали злыми. Хойлаар-оол сам не заметил, как схватил друга за руку. Кошкар-оол резко повернулся, вцепился в горло друга и закричал на весь барак:
   — Если бы не ты, и я бы сюда не поехал! Это твоя агитация, добился, уговорил, паразит!
   Хойлаар-оол тоже вцепился в него:
   — Почему это только моя агитация? А правление сумона? А партячейка?
   Подбежал Демир-Хая:
   — Перестаньте, братишки. Неужели вы, сыновья одной реки, будете драться на глазах у чужих людей, словно петухи Севээн-Оруса?
   Но и уговоры Демир-Хаи, старшего из них, не подействовали. Кошкар-оол оттолкнул Хойлаара прямо на сидящих рядом людей и снова пошел к двери. Демир-Хая обхватил его сзади. Хойлаар-оол поднялся на ноги и прыгнул на товарищей. Куча мала покатилась по полу, словно большой ком снега.
   Так начали первое утро на золотом прииске трое парней, мирно, дружно и с шутками выехавшие из родного Улуг-Хема, чтобы первыми открыть большую дорогу рабочему классу Тувы.
   К хорошему хорошее добавится, к плохому – плохое, трудно сказать, чем могла закончиться драка, но можно утверждать: с первого дня трое парней из Барыка стали известны всем золотоискателям прииска.
   Приятелей начал разнимать кореец Ким. Он приехал из села, находящегося возле Хем-Белдира, на краю зеленого луга. Тувинцы так и называли это село — корейским. Его жители выращивали овощи, из караганника и ковыля делали веники, продавали их на базаре. Ким рос среди тувинцев и русских, случайно попал в Эми.
   – Перестаньте! – рявкнул он во весь голос. – Хватит!
   Но трое сцепившихся парней не слушали его.
   Китаец Лю, гораздо старше парней, начал расталкивать их в стороны. Китайца Лю знали в лицо и Хойлаар-оол, и Демир-Хая, и Кошкар-оол. Он был одним из оставшихся в Туве слуг из китайских факторий, существовавших в Чаа-Холе еще до революции. Китайцы жили в Барун-Хемчике, Дзун-Хемчике, Улуг-Хеме. Некоторые совсем «отувинились». Трое друзей часто видели Лю в лавке Севээн-Оруса.
   Лю старался разнять их, приговаривая по-тувински:
   – Настоящие гордые орлы! Или тупые быки?
   В конце концов на «орлов» рявкнул черноусый русский мужик, приехавший из Хем-Белдира по собственному желанию:
   – А ну, встать!
   Русского человека звали Николай Иванович Петров. Пpo таких тувинцы говорят: «Нет дела, которым бы не занимался, нет чайника, который бы не поднимал». Он охотился в тайге Тоджи, сеял хлеб в предгорьях Танды, сплавлял лес по Улуг-Хему. Обошел все золотые прииски в Туве – Бай-Сют, Хараал, Эйлиг-Хем, Нарын, теперь приехал в Эми.
   Трое парней нехотя поднялись с пола – растрепанные, злые.
   Николай Иванович молча пошарил в своем мешке, достал большую ржаную булку хлеба, похожую на медную сковородку, и толстый ломоть свиного сала, положил на стол.
   – Угощайтесь, – сказал он товарищам.
   Ким принес и положил на стол копченое мясо и соленые огурцы. Лю – печенье-боорзак. Золотодобытчики все несли и несли на стол снедь: вареное мясо, сыр, сушеный курут, тараа.
   Стол ломился.
   Пустой желудок будешь прятать – проголодаешься, плохой характер спрячешь – увидят. Трое парней за одно утро показали всем и то, и другое. Что делать, косясь друг на друга, словно псы после драки, стали есть.
   Николай Иванович многое повидал в жизни, у него был удивительный характер. Дорога от Кызыла до Тере-Холя трудна, многим приходилось голодать, люди теряли силы. Некоторые убегали домой. Из тридцати человек лишь Николай Иванович не унывал и сохранил веселое настроение и жизнерадостный нрав до Эми. Он, как магнит, притягивал к себе. Пожилые видели в нем товарища, молодые — старшего брата, совсем юные – отца.
   Когда парни поели, Николай Иванович как ни в чем не бывало спросил:
   — Наелись, сыны мои?
   Петров здорово говорил по-тувински.
   Улыбнувшись впервые на прииске, Хойлаар-оол ответил, подражая тону Николая Ивановича:
   — Наелся.
   И Демир-Хая рассмеялся:
   — Наелся, наелся, Николай Иванович!
   Демир-Хае хочется ближе познакомиться с русскими, говорить по-русски. Бывало, встретит в Барыке Соскара, и они беседуют на русском языке — кое-как, но старательно. Ему нравится, что русские люди ко всем относятся уважительно. По дороге он первый стал называть Николая Ивановича по имени и отчеству, первый из Усть-Барыка придумал себе русское имя. Буян и Соскар так и не привыкли к русским именам, хотя батрачили у Домогацких, и Серафима Мокеевна называла их русскими именами. А Демир-Хая выбрал ceбe не простое имя — Иван там, или Николай. Он взял имя Дементий. Представлялся как Дементий Сергекович, а иногда даже становился Дементием Сергеевичем.
   Один Кошкар-оол сидел надутый, как подвешенный пузырь. Николай Ивановнч погладил его по голове:
   — Наелся, сынок?
   — Наелся, — ответил Кошкар-оол и тоже смущенно улыбнулся.
   Сидящие вокруг притихшие было рабочие захохотали, будто кузнечики осенью затрещали. Николай Иванович трясся всем телом, вытирая слезы. Этот человек смеялся по-настоящему, по-русски. В душе нельзя мусор держать, в мыслях нельзя держать сукровицу. Хойлаар-оол, Демир-Хая и Кошкар-оол забыли про свои два мешка с едой и недавнюю драку.
   Когда смех стих, Николай Иванович неожиданно объявил:
   — Всю провизию надо собрать в одном месте. Это закон тайги. Председателем суда будет не медведь-шатун, а Демир-Хая.
   Осмотрелся вокруг:
— Ну-ну, Дементий Сергеевич, приступай к своим обязанностям, принимай должность. Сам ее и назовешь, Дема. Шеф-поваром, это значит главным поваром, будет товарищ Лю. Хозяйством будет руководить Ким.
   Послышались недовольные голоса. Но Петров нахмурился:
   — Братья, товарищи, хватит в игрушки играть. Мы приехали сюда работать. Туве нужно золото. Мы самые первые представители тувинского рабочего класса, — Николай Иванович закашлялся и начал сворачивать самокрутку. — Две барбы да два даалына продуктов… Некрасиво-то как, ох, некрасиво, парни. Мы только что прибыли. Нам еще далеко до зарплаты. Давайте создадим артель, коллективное хозяйство. Пусть будет в одном месте еда, наше жилье. Не то плохо будет. Не подружимся — страшное дело, если кто-нибудь найдет золото. На человека сейчас нет управы, свободные времена настали. Ну, теперь пойдем к руководителям прииска. Работать надо.
   Маленькое село в тайге давно проснулось. Курились дымком трубы длинных бараков, низеньких домиков и берестяных чумов. Было странно тихо.
   Осенняя пора еще но настала. Но прохладно в тайге, даже холодно. Выпала роса. Тонко пахло то ли каким-то лекарством, то ли смолой. А в Усть-Барыке сейчас пахнет полынью и навозом.
   Хойлаар-оол понял: начинается новая жизнь.