Глава двенедцатая

А как же Соскар? Куда делся Соскар, ученик Севээн-Оруса?
У Соскара не конфисковали имущество, его не выслали, в коммуну он не вступил. Не примкнул к «чудурук нам» и «идер нам», не писал заявления в народную партию, не смотрел в сторону ревсомола. У него своя дорога. Никто Соскара не трогал, и он никого не трогал.
В первые годы мало было подмоги Соскару. Дети еще не подросли. В семье единственная рабочая лошадь — сам Соскар. Он и за скотом присматривает, и хлеб сеет, иногда, глядишь, становится строителем, а то и кузнецом.
Единственное, чего он никогда не делал — не брал в руки ружье. Когда-то араты говорили: «Сын скотовода смотрит на пастбище, сын охотника смотрит в лес». Старик Сульдем выкормил дичью всех своих детей детей. И странно, что никто из этих детей не стал охотником. Что поделаешь, работы на свете много.
Ончатпаа, как и муж, была очень трудолюбивой. Со стороны она казалась легкомысленной, кокетливой: поет, играет на допшулууре. А работает как Соскар. Старательная.
С виду хрупкая, как тростинка, легкая, как белая шерсть, но берется за любое дело. В ней есть гордость, умение постоять за себя. Соскар это знает. Поэтому они и поженились. Саванды всегда хвастается, мол, он связал их судьбы. Но на самом деле не так.
Все знают, что Ончатпаа — вторая жена Соскара, а Соскар — второй муж Ончатпы, так уж жизнь решила. Супруги никогда об этом не говорили. Некогда им об этом вести разговор. Соскар стал мужчиной, кровь кипит, он поднимает тяжелые бревна, железо гнет. И он неравнодушен к жене.
Аал. Соскар устроил свой аал. Это не маленькое село, как у Севээн-Оруса. Скорее, наполовину село, наполовину кочевка. Зимой и осенью живут в Усть-Барыке, где вода и хорошие пастбища. Там и дом с загонами. Весной и летом живут в устье Чээнека, где много травы и прохладно. Там ставят юрту. Если араты кочуют с одного места на другое не меньше четырех раз в году, то Соскар только два.
У женщины обычно на плечах весь аал, дети, она пилит дрова, таскает их, сеет просо, ухаживает за ним, косит на поляне траву, стогует… Соскар придумал по-другому.
Живет в тайге Дарган-Хаа. Совсем забытый человек этот Дарган-Хаа. Когда-то, во времена маньчжуров, он был выгнан Мангыром чейзеном и с тех пор сидит на вершине Чээнека, как медведь в берлоге. Никакая народная революция не смогла согнать его оттуда: приглашали записаться в коммуну, вызывали — не приходил. Давным-давно Мангыр чейзен Усть-Барык называл «мое устье». Так и Дарган-Хаа вершину Чээнека называет «моя вершина».
Соскар иногда звал Дарган-Хаа, и тот помогал ему валить лес. Соскар обязательно ему платил, как и Севээн-Орус, он знал стоимость рабочей силы.
А началось так: однажды Соскар пришел к Дарган-Хаа и пошутил, вспомнив, как угнали табун у маньчжуров:
— Что, дядя? Твой золотой аркан долетит до луны, твой топор срубит дерево?
Тот, как ни в чем не бывало, ответил:
— У меня плохонький топор.
Соскар дал Дарган-Хаа свой острый топор. Они начали резать ветви для загонов. Работали несколько дней, пока Соскар не приволок пруты к аалу. Дарган-Хаа не задержался, вечером же вскочил на свою единственную лошадь и уехал.
Человек может погибнуть один в тайге, и Соскар решил привести Дарган-Хаа к людям. Только как? Соскар и Ончатпаа долго совещались, поставили в аале маленькую юрту, познакомили Дарган-Хаа с одинокой женщиной Чочай, которая у людей была в услужении: доила коров, мяла шкуры, шила одежду. Поженили их, поселили в этой юрте. Хозяин вершины Чээнека оставался с женой до осени. Но не удержался, вновь пропал в тайге.
Но Чочай уже была беременна! «Дело сделано, — обрадовались Соскар и Ончатпаа. — Если появятся дети, он не сможет уйти из дома».
Так, да не так. Чочай родила, а Дарган-Хаа все равно приходил редко. Принесет жене дичь, заготовит дров. И опять уйдет в тайгу, пропадает там на месяцами. Времени прошло, кажется, не больше года, а Чочай опять забеременела.
«Ну теперь-то прощай, вершина Чээнека!» — подумали Соскар и Ончатпаа.
Но и второй ребенок не остановил хозяина тайги. Дарган-Хаа появился на некоторое время и опять ушел.
Соскар и Ончатпаа поразились: Дарган-Хаа несколько раз в год ненадолго появлялся в аале, а Чочай продолжала беременеть. Уже и старшие дети подросли, присматривают за козлятами и ягнятами!..
Чем чаще терялся Дарган-Хаа, тем чаще беременела Чочай. Соскар и Ончатпаа хватались за головы: «Хватит, наверное! Старику за шестьдесят, жене за пятьдесят!». Но Чочай, как курица, продолжала нести детей.
Однажды Соскар, валя с Дарган-Хаа деревья, сказал, будто шутя:
— Сколько можно плодить детей, дядя? Легко их рожать. Трудней кормить, воспитывать, ставить на ноги.
Дарган-Хаа только рассмеялся:
— Как-нибудь вырастут.
У Дарган-Хаа и Чочай уже есть четыре дойных коровы, теленок, бычок, двадцать овец. Чочай старательная, всегда с людьми и при деле: шкуры мнет, шьет обувь. Муж мясо приносит из леса, жена приносит еду от людей.
Дарган-Хаа — странный человек. Терпеть не может запаха табака. Не может усидеть в юрте, где гонят араку. И саму араку терпеть не может. И баранину не ест. Когда начинают резать барана, убегает. Охотится, дичью и питается.
Аал Соскара разросся с годами. И неважно, что Дарган-Хаа то дома, то нет его. У Ончатпы есть сын, который воспитывался в аале ее старых родителей. Он давно вырос, стал мужчиной, Соскар привез его из Элегеста, женил, поставил молодым юрту.
Настоящий тувинский аал. Поочередно можно пасти скот, вместе косить сено, убирать хлеб.