Шончалай Мааты-Оол. Сайзанак

Весеннее солнце откинуло полог,

Смеясь, разбудило округу лучом:

«Был сон твой, сынок, непростительно долог!

Проснись же с отрадным и первым лучом!»

Как сонный и кругленький голый ребенок,

К лучу потянулся комочек земли,

Оделся и вышел играть, постреленок,

В веселой дрожащей весенней пыли.

* * *

Жизнь моя —

Сначала, в младенческой тесной неволе,

Спала я спеленутым глупым комком.

Потом, утверждая бессмертную волю,

За мамой упрямо стремилась ползком.

Жизнь моя —

Я чудом согрела застывшую руку,

Когда на горе заливала каток,

И полузаснула за школьной наукой:

Забыла заранее сделать урок.

Жизнь моя —

Овечьи отары пасла с малолетства,

И радостно пела, и слезы лила.

Железная печка согрела мне детство,

И бабушкин чай, что я в стужу пила.

Любила помочь говорливым девицам,

Что ткали затейливый пестрый ковер,

Родительский дар не забыл проявиться 

Во мне — и я вышила первый узор.

Жизнь моя —

При встрече с любимым, зардевшись от страсти,

Я прятала нежный девический взгляд.

И знания тоже дарили мне счастье,

И были оценки дороже наград.

Жизнь моя —

Не знаешь ты рамок, программ, расписаний —

Ты соткана вся из минут и годов.

О, время исполненных чудных желаний,

Печальных свершений и горестных снов!

Перевод Елены Богдановой (г. Новосибирск)

* * *

В день ветреный я шла почти бегом,

Стремительно, земли едва касаясь.

Вдруг слышу ясный хруст под каблуком. —

Жук-рогоносец там, как оказалось.

Бледно-зеленой кровь его была.

Он дернулся в последний раз и замер.

Раздавлены два маленьких крыла.

Он не прошел дорожный свой экзамен.

И солнце с небом стали угасать.

И ужас по спине прошел жуками.

Природа, исподлобья, упрекая,

Меня спросила: «Где твои глаза?»

Перевод Юлии Пивоваровой (г. Новосибирск)

Сайзанак

Иноходец воспоминаний скачет стремглав, оседланный мною.

Скачет туда, где детства моего простираются дали.

Казалось мне — повернула коня к водопою.

А оказалась там, где в сайзанак* мы играли.

Наши «юрточки» заговоренные, игрушечные домики наши

Средь акаций горных мне вдруг воссияли.

Подружки «за покупками» ушли, чтоб как полные чаши

Наши «юрточки» девчоночьи стали.

Наведя порядок в «юрточках» и «обед для семьи» приготовя,

Начинали мы друг дружку в гости звать «на чашку чая».

Посудачить всласть «о детях, о мужьях, о здоровье»,

Все по-взрослому — смеясь, ворча и причитая.

Чаепитие наше сладкое все длилось и длилось.

По домам подружки пошли уж под вечер.

Конь зафыркал, сердце больно забилось.

Сайзанак мой, до свиданья… до встречи.

* * *

Тоненький серпик месяца

Отрадой мне был во тьме.

Туча надвинулась и поглотила его.

В комнате моей одинокой

Светильник масляный едва дышал.

Погас огонек, и растаяла робкая радость.

И только надежда на встречу с тобой,

Что горит, не сгорая, в моей груди,

Сколько-то согревает зябкую душу.

* * *

Все туманом окутано, дымом зловонным несет.

Ветер кружит и студит сырые октябрьские листья…

Пусть Вселенная движется — что мне ее поворот?

Ведь куда ни пойду — за преградой преграда встает…

Где же я?

Сам себя не пойму — не узнать меня, нет, не узнать,

Мельтешат мои мысли, как листья, накрытые мглою.

Слышу крики и вопли, отчаянья их не унять.

Это боль моих лет, разлученных с родною землею.

Кто же я?

* * *

Рядом милый мой — я зарей горю,

Таю, словно первый снежок.

Как на первоцвет — на него смотрю,

И сама весенний цветок.

Милый мой вдали — неба нет, земли.

Серой ивы безмолвен зов.

Все пути к нему листья замели.

Все и так понятно, без слов.

Перевод Станислава Михайлова (г. Новосибирск)