Глава 5

Четвертый класс Сосновской школы я закончила с похвальной грамотой, а дальше учиться нужно было в Бай-Хаакской семилетней школе. Расстояние между Сосновкой и Бай-Хааком – три километра. Каждый день туда и обратно. С нашего края ходили в школу также Евсеенко Зина и Миша, Фейман Лида, с верхнего края Лида Даньшина и Полина Носкова.
Рано утром вставать я и раньше привыкла, ведь я помогала маме доить коров. А теперь нужно выходить из дома за час до начала уроков. Домой возвращалась в четыре часа дня, а то и позже. Я быстро переодевалась и бралась за работу по хозяйству, только после этого садилась за уроки. Ведь я старшая, не могу же все дела переложить на младших, и, конечно очень хотелось угодить маме.
С наступлением зимы наши дела ухудшились, приходилось теплее одеваться, лицо укутывать так, что одни глаза видно. А когда морозы достигают 35 – 40 градусов, нас устраивают жить в Бай-Хааке. Две недели я жила в маленькой избушке у медсестры Раи Таскараковой, спала на топчане с ее маленьким сыном. Рая уходила куда-то по вечерам, а я должна была нянчиться с ее капризным болезненным ребенком.
Потом папа договорился с семьей Благодатских, они уступили нам с Зиной Евсеенко и ее братом Мишей небольшую комнату, их дочь Кристина варила нам чугунок пшенной каши или картошки, а мерзлые калачи привозили из дома. У Благодатских нам было хорошо. Зина списывала у меня выполненные задания по математике, а мне за это давала поносить свою шелковую блузку. Но тяжело заболела Кристина, и нас отправили домой, да и зима уже подходила к концу, кончились морозы.
Весной тоже было страшное для нас время: шло бурное таяние снегов и наш Дурген превращался в бешеную реку, сметая на своем пути седока с лошадью, переворачивая повозку вместе с конем. Тогда мы жили в интернате при школе. В этом интернате постоянно жили ученики из Арголика, Березовки, Успенки и других сел, в экстремальных условиях находилось там место и для сосновцев. При интернате была столовая, повара кормили детей хорошо, за питание нужно было платить, а проживание бесплатное. Большинство ребят старались учиться, но иногда мешали озорные мальчишки: то старый крест принесут с кладбища и поставят у нашего окна, то в белые простыни укутаются и изображают привидения.
Потом опять мы ходили в школу из дома, умудряясь попутно есть любимый кандык – луковицы полевых саранок.
Еще когда я училась в пятом классе, елку для нас проводили в первый день каникул, 1-го января 1939 года. Мама лежала в больнице Бай-Хаака. Я перед елкой заглянула к ней: все по-прежнему. После елки зашли с подружкой Елькой Сергиенко, а мама уже девочку родила!
– Назовите ее Елькой, ведь это подарок вам от новогодней елки, – затрепетала Елька – Елена.
Но имя для сестрички уже было придумано – Мария, Маруся, Маша. Люба уже подросла, все ее очень любили, особенно мама, поэтому мы звали ее «маминой дочкой». А Марусе папа больше уделял внимания, она была «тятина дочка». Итак, в семье уже семеро детей. Правда, про нас четверых иногда мама говорила «отцовы дети», но это нас ничуть не обижало, тем более, что мы никогда от себя не отделяли материных детей.
Самым главным человеком, умеющим уладить все наши беды, был, конечно, папа. Помню, по вечерам он нам рассказывал длинные истории или сказки. Остановится на самом интересном месте: «Спите, завтра доскажу». Нам нравились и сказки, и рассказы о сражениях отряда Кочетова или об охоте.
Однажды папа ходил на охоту в тайгу, настрелял белок да двух зайцев, хотел возвращаться домой, но тут заметил рысь. Ну как уйдешь! Ведь рысь – мечта каждого охотника! Он начал выслеживать ее, идти по глубокому снегу было трудно, хитрый зверь взбирался все выше в гору. Сколько времени он шел за рысью, не заметил. Но вдруг осмотрелся и увидел, что попал в незнакомое место, оказывается «перешел границу и попал в Монголию». К нему подъехали два всадника, проводили его немного и указали путь. А мы дома беспокоимся: не задрал ли папу медведь-шатун? Всю ночь он пробирался из тайги и вышел из Терехты за Бай-Хааком.
Рассказывая сказки, папа заострял наше внимание на том, что добро всегда побеждает зло, а трудолюбие и честность люди ценят больше, чем лень и ложь.
– Вырастете, будете работать честно, и добро к вам придет.
Незаметно, без окриков он воспитывал в детях лучшие черты характера. Как-то мальчишки играли возле амбара дяди Петра, а когда вернулись домой, папа заметил в руках у Сени ржавую металлическую накладку.
– Что это? – строго спросил папа.
– Накладка.
– Где ты ее взял?
– Она у амбара на земле валялась.
– А у дяди спросил разрешения?
– Нет, – уже сквозь слезы говорил Сеня.
– Мой сын вор? Сейчас же отнеси дяде накладку, скажи, что ты вор и извинись, – выпроводил его за ворота.
Как преступник побрел мальчик к амбару.
– Дядя Петя, прости, я взял накладку.
– Ну что же, взял, так играй с ней.
– Нет, а то я вор.
– Это отец тебе так сказал? Тогда положи ее, да больше без разрешения ничего не бери. Я тебя прощаю, а завтра приходи, я подарю тебе ее, она мне не нужна.
Только теперь я понимаю: у папы был цепкий ум, отличная память, пытливая душа. Он всю жизнь много читал, интересовался политикой. А какими профессиями он владел! Кузнец, хлебороб, животновод, плотник и столяр, шорник, сапожник и пимокат, парикмахер и даже пивовар. Всю жизнь он, что-то изобретал: к обычной сенокосилке приделал навесной инвентарь, который сам сковал в кузнице, и получилась жнейка – лобогрейка для уборки хлебов. Сам смастерил копновод и стогомет, сам делал деревянные колодки для изготовления сапог-бродней и валенок. А позже услышал по радио про стиральные машины и сковал для семьи такую. Сеня раздобыл для нее электромотор. Наш папа был человеком с глубоким светлым умом, добрым сердцем и золотыми руками.
С 1928 года в русских деревнях Тувы появляются машинные товарищества, ККОВы – комитеты коллективной общественной взаимопомощи. В Сосновке их называли КОВы, они объединяли по 8-10 семей. Я хорошо помню рассказы папы о том, как он был председателем КОВа. В него входили две семьи Залуцких, две Евсеенко, Никитины Федор и Аким Беляковы и две семьи бедняков – Анна Сию и Фрося Сафу. Совместными в КОВе были только сельхозмашины: косилка, она же жнейка, конные грабли, веялка, молотилка. Все машины стояли у нас возле кузницы, ремонтные работы выполняли папа и дядя Петр, причем бесплатно.
Сено на лугах косили по жребию, а уборку зерновых начинали с того участка, который раньше других созрел – все по справедливости. Особенно дружно наши работали с семьей Никитиных. Хозяйка поля готовила на всех общий обед, остальные вязали снопы за лобогрейкой и ставили их в суслоны. Если пшеница полегла от ветра, то этот участок выжинали серпами, берегли каждый колосок. Уже после второго класса я ездила верховым на сенокосилке и жнейке, а после третьего – на конных граблях. Попробовала и серпом срезать пшеницу, но сил было мало, а серп острый – поранила левую руку так, что на всю жизнь шрам на мизинце остался.
Коллективная взаимопомощь давала хорошие результаты, особенно для бедняков. Наша семья бедно жила, но у нас было три лошади, поэтому нас считали середняками.
А у Сию и Сафу было по одной лошади, поэтому кововцы давали им своих лошадей на время уборки. Но были и такие, как кулак Денис Евсиенко, он не давал лошадей даже своему брату Терентию. Помню, когда я училась в шестом классе, то под диктовку папы и других членов КОВа писала об этом заметку в газету «Вперед», статью напечатали, а Евсиенко потом сердился на всех. Но к нашему папе все относились с уважением, он – единственный кузнец в селе, зимой и летом он нужен людям. Он, наш дорогой Адам Минеевич, много дел выполнял за спасибо: всех хозяек деревни обеспечивал ухватами, сковородниками, чинил, паял ведра, кастрюли… Тувинцам он подковывал лошадей: «Адамчик» – любовно называли они его, ценили его доброту и честность.
Я вспоминаю его рассказ о том, как он оштрафовал вместе с другими свою жену Шуру за то, что с бабами брала клубнику на поливных полосах. Тогда он был исполнителем – тоже бесплатная должность вроде теперешнего председателя сельсовета. Может быть, из-за своего бескорыстия да большой семьи он не мог купить себе праздничного костюма или хромовых сапог. Нас родители тоже скромно одевали. Где взять деньги на покупки? Никто ничего не продавал, базаров в селе не существовало. Выращенного в хозяйстве бычка или свинью можно было сдать в райпо по самым низким ценам, так же сдавали лишний картофель со своего огорода. На полученные деньги можно было купить только самое необходимое для семьи. Еще зимой за проживание в интернате надо платить. Правда, в шестом классе я мало там жила, зима была мягкая, как говорили у нас. А семиклассницей я почувствовала себя взрослой, сосновцы приспособились на лыжах в школу ходить. Пробежишь три километра, так разогреешься, что пар от тебя идет! Ходить на лыжах мы научились на уроках физкультуры, я даже принимала участие в кроссе и заняла второе место среди девочек.
Взрослеем. И задания нам давали уже самые серьезные. Весной 1941 года горела тайга. Весь седьмой класс отправили на тушение пожара, с нами была завуч Екатерина Захаровна Сычева и физрук Алексей Иванович. Страшное это зрелище – горящая тайга! Вот только что стоял зеленый красавец кедр, и вдруг переменный ветер бросил на него огненный язык и в считанные секунды мы видим вместо дерева огромный огненный факел, достающий до неба. Попробуй, потуши этот огонь! Он не щадит ни вековые сосны, ни молодые деревца, только что распустившие свои первые листочки. Вот уже пламя перекинулось на стайку белых березок, и затрещала их нежная кора, да так, что искры летят во все стороны. Сколько гибнет богатства во время пожара? Дикий козел выскочил из леса и остановился от страха перед нами. Едва ли все четвероногие жители тайги успеют спастись из такого ада!
Пожарных машин тогда не было. А люди обкапывали горящие участки, делали все, чтобы не дать огню пойти дальше. Лишь на третьи сутки утих ветер, и удалось остановить огонь. На выгоревших участках стоят обуглившиеся черные, как сама смерть, не догоревшие стволы. Долго еще здесь не возобновится жизнь.
Мы вернулись на занятия и начали готовиться к выпускным экзаменам. И вдруг – несчастье в классе: мой одноклассник Миша Хольшин, приемный сын нашей классной руководительницы Анны Федоровны Герцен, заболел. Во время пожара он напился из горного ручья студеной воды и слег с воспалением легких. Врачи говорили, что Миша также наглотался дыма, и теперь организм не справляется с недугом. Хоронили его всем классом, сами плакали и наша классная с нами. Горе сближает людей.
А в начале мая заболела наша «бабанька Марина», так мы звали свою бабушку Матрену Трофимовну Залуцкую. Она была замечательной таежницей, хорошо знала, где можно брать смородину, малину, где будет хороший урожай кедровых орехов. Когда у меня болели ноги, она брала меня с собой в тайгу за муравьиным спиртом. В стеклянные бутылки сыпали по ложке сахарного песку, потом вставляли в бутылки длинные соломинки, смоченные сладкой водичкой, и зарывали в большие муравьиные домики-кучи, оставляя сверху горлышки с соломинками. Через неделю забирали бутылки с муравьиной кислотой. Этой жидкостью лечили мои ноги и, надо сказать, это помогало. Бабушка ходила в тайгу всегда в лаптях, которые сама плела. А в эту весну сыновья упросили ее надевать ботинки. Однажды она натерла ногу, разулась и возвращалась домой босая. Вскоре нога покраснела, получилось заражение. Месяц лежала в постели, мы навещали ее, пытались утешить, но ей становилось все хуже. Слезы текли при виде умирающего родного человека. «Не плачьте, – еле выговорила она слова, – я рада, что меня похоронят оба сына». 26 мая я вернулась с экзамена по физике, бабушка уже умерла. А через месяц началась война, и оба ее сына ушли защищать Родину.