Родители

Незавидная доля досталась отцу. Он рано осиротел. Отца и его младшего брата приютил дядя, но мальчиков у него отобрали и определили в детский дом, мотивируя тем, что последний использовал их детский труд. Отец часто говорил: «Конечно, мы работали, но в деревне иначе быть и не может. В крестьянстве все работают. Поэтому поступили неправильно. У дяди было лучше, чем в детдоме».

Вскоре отец сбежал из детдома и попал в категорию бездомных, каких в то время было очень много. «Перекати-полем» был отец; и вплоть до совершеннолетия ветры носили его по всей стране, пока не взяли на службу в армию. После армии отец работал милиционером в Ленинграде, где он встретил мою мать. Подробностей жизни отца я не знаю, мне недолго пришлось быть с ним — он рано погиб. Но я знаю, что он был честным и бескорыстным человеком, меня он любил больше всех и всего на свете.

Мама родилась в 1903 году, в бывшей Тверской губернии, в семье середняка. Как она вспоминает: «Пиров не закатывали, но и с протянутой рукой не ходили! Было две коровы-ведерницы, выездной конь. Работы было много, ею не гнушались. Но землицы было маловато, и в иной год сено приходилось прикупать».

Дедушка, мамин отец, решил однажды зимой ехать в Питер. Питерские заработки и городская жизнь пришлись ему по вкусу, и он отошел от крестьянства, взвалив весь воз крестьянской жизни на бабушку. Ко всему, дедушка заболел «жадностью». Эта болезнь и подточила его, когда началась революция, а после и совсем доконала: все деньги, накопленные многолетним трудом и экономией, потеряли свою ценность, а деревенское хозяйство подвергли раскулачиванию; оставили дом да сад, заросший крапивой и малиной. Такого потрясения дед не выдержал и отдал Богу душу, успев, однако, выдать замуж старшую дочь Любаву с хорошим по тем временам приданным, где имелось и золотишко. Маме же в приданное достался мешок овса, один из трёх оставленных после раскулачивания: «живи как хочешь, не хочешь — помирай!». Чтобы не умереть, мама решила ехать в Ленинград, где начала пробивать себе дорогу мозолями и горбом. Не знаю, чего бы она достигла при иных обстоятельствах. Вероятно, с ее трудоспособностью и хваткой, многого. Но она оказалась в эпицентре всех полных трагизма событий и, несмотря на ее упорство и героизм, ничего не добилась, кроме комнатушки в двенадцать квадратных метров да пенсии в 59 рублей, от которой старалась, как и ее отец, отложить копейку «на черный день».

В то время, когда мы жили, как говорили родители, в «крысиной каморке», у них уже сложились определенные взаимоотношения: отец, зная практичность мамы, не вмешивался в хозяйственные дела, полагаясь полностью на нее. Тем не менее, когда мама слишком «перегибала» из-за своей жадности, боясь расстаться с копейкой, отец останавливал ее и распоряжался по-своему.

Но как бы то ни было, мама старалась «выйти в люди», то есть копить деньги. Она не отказывалась ни от какой, даже самой тяжелой работы, хотя часто говорила: «От работы не будешь богатый, а будешь горбатый».

Круг общения родителей был широк, но все это были простые люди, которые по разным причинам, как и мои родители, были выбиты из привычной деревенской жизни. В свое время они толпами хлынули в города, заселив подвалы, чердаки и всевозможные притоны городских окраин. Постепенно некоторым из них удавалось стать «людьми», а некоторые, по выражению мамы, так и остались «нищетой, голью перекатной». Они махнув рукой на все, превратились в обыкновенных пьяниц или стали промышлять воровством.

Встречаясь с первыми, мама раскланивалась, поздравляла с каким-нибудь событием, если такое случалось, например, с покупкой новых табуреток или парусиновых башмаков… Но за спиной язвила: «Из кожи лезут вон! Хотят быть людьми!». К их мнению она прислушивалась, но тут же добавляла: «Что им, ловко устроились, дармовое жрут в три горла, а здесь каждый кусок с копеечки» или «В наследство получили от умершего столько добра, что носить не переносить! Не то, что я…».

От тех, кто не преуспел в жизни, от «голи перекатной» мама отворачивалась: «Гопники, жулики и воры, не сеют, не жнут, а живут».

Отец, прошедший с детства огни и воды, научился ценить людей по другим параметрам. Он выбирал в друзья людей простых, общительных, веселых, обладающих уживчивым характером — кто как живет материально, его не интересовало. Друзья любили отца, но к нам не заходили, знали, что мать их не жалует. Она часто говорила:

— Соберутся, накурят — все обои задымят, стулья извихляют своими задницами, да еще и чай попросят, голодранцы! Держи карман шире — я припасла для вас чай! Нашли миллионершу!

Иногда моего отца спрашивали:

— Как ты с ней живёшь?

Отец отвечал:

— А что теперь, разводиться? Ребёнка бросать? Ну, уж нет! Это не по мне: сам сиротой вырос и не хочу дочь сиротить.