Вечеринка

К Уткиным барышням собирается молодёжь. Настроение приподнятое, хлопочут, раздвигают дубовый стол, накрывая его камчатной скатертью. Ставятся на стол бесчисленные угощения, вина.

Мне не разрешается присутствовать на этом праздненстве — мала очень, говорят. Жаль, мне так интересно! Слышны звуки гитары, поют романсы. Потом все поют песни. Слышится заразительный смех, я тоже смеюсь, хотя не понимаю и не знаю над чем. Мама, прислушиваясь, бормочет: «Старые девы, приманивают женихов…».

От того, что они «приманивают» женихов, мне стало еще интереснее. Как приманивают? Я знаю, что можно приманить собаку, кошку. Нужно только посвистеть или сказать «кис-кис». Я заинтригована. Воспользовавшись суетой, я благодаря своему небольшому росту, прокралась в зал и шмыгнула под низко висящую скатерть.

И вот я под столом!

Никто не заметил моего присутствия, я притаилась, как мышка. Я слышу все разговоры и вижу много ног. Вот сидит Елизавета, рядом Ванечка. Когда все танцуют, он гладит колени девушке. Она пытается спихнуть руки, тогда Ванечка хватает руки Елизаветы и, наклонившись, целует их. Я знаю, он ее жених — скоро у них свадьба.

В противоположных концах стола сидят Тася и её дружок Витя. Тася не желает его ухаживаний, потому что он «золотогрёб». Его работа — чистить выгребные ямы и помойки. Иногда Вите удается сесть рядом с ней, тогда он старается ногами прикоснуться к Тасиным, но она отдергивает свои ноги и психует.

Мне больше всех нравится Витя-золотогрёб. Когда он приходит в гости, то всегда приносит самые лучшие конфеты или орехи, причем мне дает целую горсть. Конфеты не помещаются у меня в ладонях, и я подставляю подол платья. Другие женихи этого не делают. Они просто не замечают меня, хотя я кручусь у них под ногами, когда они раздеваются в коридоре.

Хлопают пробки шампанского, раздаются веселые голоса, произносятся непонятные слова: Шаляпин, Собинов, «Аида», «Иван Грозный». В конце концов, я догадываюсь, что Шаляпин это певец, потому что рыжий Федя–электрик, как говорит баба Аня, «поёт по-шаляпински». Но мама, подойдя к двери на цыпочках и послушав, как поёт Федя, сказала бабе Ане: «Федот, да не тот!».

Дед Ларион, хлопая себя по ляжкам, смеялся и поддерживал маму…

Шампанское закончилось. Поют под гитару романсы. Мне нравится романс «Гори, гори, моя звезда», и когда поют слова: «Умру ли я…», то я начинаю плакать под столом. Но вот кончаются песни и начинают танцевать под патефон, а я незаметно убегаю…

Однажды Витя-золотогрёб пришел в изумительных по красоте туфлях, но, видно, обувь была туговата, и несчастный юноша после танцев, садясь за стол, незаметно от всех снимал их. Потерев одну ногу о другую, снова влезал в туфли. В один из таких моментов я утащила туфли и быстро сунула под диван, который стоял здесь же у стола, в простенке, и так же быстро спряталась и сама. Мне было видно, как Витя шарил ногами, пытаясь обнаружить пропавшие туфли, даже несколько раз наклонялся под стол. Всякий раз, когда он заглядывал под скатерть, «невесты» подбирали ноги и одергивали платья.

Наконец Ванечка, Лизаветин жених, громко спросил:

— Ты что там высматриваешь?

— У меня исчезла обувь, — признался Витя.

Это известие сначала всех удивило, потом раздались шутки и громкий, взрывной смех.

— Полно, Витя, ты, наверное, босиком пришёл, — съязвил рыжий Федя, который тоже ухаживал за Тасей и пел «по-шаляпински». Поднялся ещё более дружный смех. Обидевшись, Витя решительно нагнулся, а следом за ним все…

На меня удивленно смотрели гости и хозяева! Меня извлекли из-под дивана, вместе с вышеописанными туфлями Вити-золотогрёба. Больше мне не удавалось прошмыгнуть под стол, и я слушала романсы под гитару только за дверью, в коридоре.

Воскресенье. Все спят. Я пробралась в комнату к Тасе и взяла гитару. Недолго думая, прячусь в туалете, закрываю дверь и, сев на унитаз, начинаю играть. Романсов не знаю, но дергаю струны и пою… «замучен тяжёлой неволей». Слезы льются по-настоящему из глаз. Мне кажется, что это я замучена неволей, хотя смысла не понимаю.

В квартире проснулись, все толпятся у дверей туалета, просят открыть. Мне кажется, что они очень шумят. Перестаю петь, но продолжаю «играть» еще громче, затем наступает страх расплаты. Дверь не открываю до тех пор, пока мой отец не снимает её с петель. Все ринулись ко мне. Вижу протянутые руки, сердитые и в то же время испуганные лица. Гитару взяли, назвав меня «виртуозом».

После этого случая отец купил мне гармошку, маленькую, для детей. Но она не произвела на меня впечатления, хотя на ней можно было играть «Комаринского», что мы и делали с дедом Ларионом, когда он приходил «под мухой», хотя чаще деда приводили под руки товарищи по работе — сам он не мог найти дорогу домой.

Выпадали дни, когда наша квартира празднично гудела, и всем было весело. Играет гитара в большой комнате, поют мужские голоса романс «Не искушай», особо выделяется голос Федора-электрика. Дед Ларион играет на кухне «Комаринского», притопывая ногами, а в нашей комнате соловьем заливается мама: «По Муромской дорожке стояли три сосны».