Детский сад

Я всем надоела, и меня отдали в детский сад. Но садик я невзлюбила с первых дней и при каждом удобном случае уходила, благо он был недалеко от дома. Однажды я села в трамвай и ездила по городу до тех пор, пока меня не заметил кондуктор и не сдал в милицию. Моё исчезновение вызвало переполох, в результате чего в садике мой шкафчик с одеждой стали замыкать на ключ. Без верхнего пальто было холодно и мокро — шли дожди, и я подчинилась ритму дня, который был в саду. Завтрак, прогулка, учебный труд, обед, сон…

На учебном труде рисуем или лепим из глины. Мальчики лепят танки и машины, девочки — кукол, птиц. Но у меня ничего не получается, только вся пачкаюсь. Воспитательница говорит, что у меня нет никаких талантов.

Однажды была выставка детского рукоделия. К каждой фигурке была приколота табличка с именем ребёнка. Вечером, приходя за детьми, родители любовались способностями своих отпрысков. Моей таблички не было. Мама спросила воспитательницу:

— А где же работа моей дочери?

— Она ничего не умеет лепить и только катает шарики и палочки, ну а катать шарики она может и дома за обедом, — съязвила воспитатель и добавила, — надеюсь, хлеб у вас есть?

Мама очень рассердилась и дернула меня за волосы, сказав при этом:

— У всех дети, как дети, а ты…

В ближайшее воскресенье отец повел меня в музей. Не помню, какой это был музей, но мне очень понравился. Там стояли рыцари в доспехах с пиками в руках. У некоторых забрала на голове были подняты, и можно было видеть восковые лица, обрамленные кудрями. В других залах были статуи из мрамора, картины. Но такой волшебной картины, как бабы Анина «Ночь», — не было. Зато в изобилии были толстые обнаженные тетеньки. Одна показалась мне знакомой, и я сказала отцу, что это Каролина Михайловна со второго этажа. Отец рассказал об этом маме, и с тех пор, даму со второго этажа, стали называть не иначе, как «музейная редкость».

Последствия визита в музей дали о себе знать очень быстро. Однажды, забравшись на шкаф, я достала толстую, в серой обложке книгу, которую дал отцу дядя Брук, старый коммунист с завода Коминтерн, работавший вместе с отцом. Я занялась украшением этой книги, где были портреты Ленина, Сталина, Зиновьева и других политических персонажей того времени. На первой странице сидели на скамеечке Ленин и Сталин. Мне не понравилась лысина Ленина, и я нарисовала ему черные кудри. У Сталина волосы были, и тогда я решила снабдить его саблей. Зиновьев мне понравился, но у него не было усов, и я их ему добавила. Дальше дело пошло быстрее, в ход пошли все цветные карандаши. У кого был один бюст — тому я добавила ноги и «библейские» листочки. Фантазия разыгралась: появились ночные горшки. Из фиговых листков вырастали палки, а из палок лилось в горшки.

За эти художества отец, который почему-то очень рассердился, поставил меня в угол. Стоя в углу и решив не просить прощения, я стала дремать. Отец и мать лежали и делали вид, что спят. Я мужественно продолжала бороться со сном, подстегиваемая своим упрямством. Внезапно я услышала, как отец тихо сказал матери:

— Будешь печку топить, сожги, а Бруку придется купить новую книгу и отдать. Хорошо, что ещё заметили, а то представь себе, что бы произошло!

— Расстреляли бы, как пить дать, — ответила на это мама.

Я представила, как кто-то из-за меня расстреливает папу, и сон у меня пропал. А мама продолжала:

— Купи новую и отвяжись от своего Брука, а жечь книгу я не буду, зачем добро зря в печку бросать, бумага хорошая и в туалет пойдет.

Не знаю, куда делась раскрашенная книга, но у мамы появилось такое ленинское выражение, как «шаг вперед и два назад». Она вспоминала его, когда отец просил купить маленькую бутылочку водки в 150 грамм — «мерзавчика»:

– Бегу, бегу, шаг вперед и два назад! — цитировала мама Ленина.