Наш дом

Наш дом стоял в стороне от других зданий, в глубине двора. Здания, выходящие на линию, стояли вплотную друг к другу, и поэтому, наш дом выглядел как-то особенно неприглядно и сиротливо. С восточной стороны его был склад железа, из которого что-то резали, потом грузили на машины и увозили. Всю неделю с утра до вечера, кроме воскресенья, разносился гремящий, сверлящий и визжащий звук. Иногда наступало затишье, и было слышно, как о чем-то спорили или ругались рабочие; порой раздавались женские визги, и можно было наблюдать, как среди металлического хлама рабочие тискали каких-то женщин. Но самое интересное для нас, детей, зрелище было припасено на день зарплаты.

Лязг железа прекращался, рабочие собирались небольшими группами и тихо переговаривались. Потом в руках появлялся стакан, в который почему-то дули, сдувая невидимый мусор. При этом рабочие озабоченно поглядывали по сторонам. Мы, дети всего двора, собирались на крышу сарая, стоящего непосредственно у стены завода, и ждали «концерта»…

Появлялась водка. Разливающий большим пальцем отмечал уровень наливаемого в стакан. Все внимательно смотрели на палец. Раздавались советы: «Смотри, чтобы палец не сорвался!». Налитый по мерке стакан ходил по кругу, и было слышно кряканье, фырканье, сплевывание. Стакан, обойдя круг толпившихся вокруг него людей, снова наливался и делал второй тур. Рабочие закуривали, и какое-то время длилось молчание, каждый сосредоточенно о чем-то думал. Наконец кто-нибудь нарушал тишину, обычно это был разливающий:

— Ну, что, братва, добьем её, гадину?

Все в ответ дружно соглашались, кивая головами:

—Давай, насыпай, чего резину тянуть?

Через полчаса разговоры становились оживленными, а лица румянились. Но стакан не убирался, все как будто чего-то ждали, раздавался тяжелый вздох:

— Эх, жизнь не малина!

— Все вновь соглашались, что жизнь не малина, и что надо купить еще пития. Вытаскивались из карманов рубли, копейки. Всё тщательно пересчитывалось несколько раз, и, собрав нужную сумму, посылали кого-нибудь в магазин, чтобы «добавить». В то время, когда посланник ходил за водкой, мы, дети, набирали камней в карманы. И ждали. В этот раз водки приносилось больше, чтобы «лишний раз не бегать». Выкладывались огурцы, селёдка, корочка хлеба, чтобы занюхать. Выпивка принимала более организованный и планомерный характер, с той лишь разницей, что глаза уже не щурились на стакан и на отмеряющий палец — наливали уже по полному стакану. Постепенно отдельные группы рабочих соединялись, разговоры становились громче, напоминая потревоженный улей. Все чаще раздавалась из толпы нецензурная брань, возникали ссоры, поднимались кулаки. Кому-то разорвали рубаху. Вскрикнули работницы. Образовался клубок из человеческих тел. Он катается, хрипит, слышен звон разбитых стаканов. И вот она, драка, в полном разгаре!

Мы кидаем камни в дерущихся и очень довольны, когда попадаем в цель! Несколько удачных бросков и нас замечают, внимание переключается… Мы разбегаемся, «концерт» окончен, до следующего раза…

С западной стороны дома был Свердловский рынок, где с утра до вечера шла бойкая торговля. Слышался крик зазывающих продавцов, на все лады расхваливающих свой нехитрый товар. Пахло рыбой, овощами. Мы, дети, любили шататься по нему, присматривая какой-нибудь плохо лежащий фрукт, пытаясь его стащить. Но нам это редко удавалось. Зоркие глаза торговок в один миг угадывали наши нечестные намерения; и нас прогоняли. Но иногда удача сопутствовала нам, и мы убегали с трофеем, который тут же, за углом съедали.

Фасадом дом был обращен на большой двор. Для города это довольно большой участок земли, но, к сожалению, внутри его находились сараи. Вдоль них проходили галерея для сушки белья, возвышались поленницы дров, голубятни, дворницкие ящики с известью и другие хозяйственные постройки. Существовал еще так называемый задний дворик. Но он тоже был застроен многочисленными сарайчиками и кладовушками, архитектура, которых была сообразна вкусу каждого жильца: они стояли вкривь и вкось, разной высоты и ширины. Это место служило для нас местом боев, где развертывались «военные сражения», порой заканчивающиеся разбитым носом, ушибленной ногой, синяками.

Одним из излюбленных мест сбора детворы была выгребная яма: большая, хорошо зацементированная с массивной крышкой на железном блоке. Но она почему-то никогда не закрывалась, цепь и блок заржавели — не двигались, и из разинутой пасти ямы, шел удушающий запах гнили, даже зимой. Её регулярно чистили, но к вечеру она опять наполнялась отбросами, которые выносили многочисленные жильцы и рабочие близлежащих магазинов — овощного и рыбного. Мы любили порыться в этом обилии мусора, нас ругали, но тщетно. Она притягивала нас, как магнит. Когда я возвращалась домой после подобной вылазки, баба Аня морщилась, нюхая идущий от меня «аромат» и говорила:

— Опять бегала по помойкам?

Я отвечала:

— Нет.