Лицо смерти

Я не помню, к какой области принадлежала эта местность и деревня, где мы остановились. Это произошло, вероятно, потому, что, когда я решила написать маме письмо, учительница по прозвищу Королева Марго, сказала: «Ничего не надо писать, на днях за нами приедет машина, и мы вернемся в Ленинград!».

Нас искупали в деревенской бане, которая топилась «по-черному», и мы стали ждать машину. Прошло несколько дней, но ожидаемая машина за нами не приехала. Учителя стали волноваться, тем более что мы, дети, почти брошенные на произвол судьбы, стали разбредаться по ближайшим деревенькам и лесам, в поисках лучшей пищи, чем постоянно даваемая нам картошка. Машина за нами не приехала, и, как оказалось позднее, она и не могла уже приехать.

Вокруг нашей деревни стало твориться что-то страшное: всполохи огня метались в ночном небе; воздух отдавал гарью; откуда-то доносился неясный гул. Беда в немецких касках обтекала лежащие вблизи села и деревни, вселяя ужас в каждого. Через деревню стали проходить толпы беженцев, стремящихся к железной дороге.

В то утро, поднимая клубы пыли и треща автоматами, в нашу деревню ворвались немцы. Почему-то отчетливо запомнилось, что собаки, до этого совершенно мирные, злобно и бешено залаяли.

Нас трое детей. Находясь в эту минуту у реки, мы спрятались в заросли, а еще через десять минут мы были на другом ее берегу. Мы бежали, не уставая, по той же самой дорожке, по которой шли несколько дней назад. Голодные, уставшие, испуганные, под вечер мы смешались с толпой беженцев, устремившихся к железной дороге. На нас никто не обращал внимания, у всех сердца окаменели от горя и происходящего. Говорят, мы попали в самый последний поезд. Его обстреливали несколько раз.

Однажды поезд остановился, и я решила выйти подышать воздухом. Как только я вышла тотчас поезд тронулся. По чистой случайности вдоль полотна сидели солдаты, один из них схватил меня и забросил в вагон. Возвращаясь в Ленинград через Кириши, видим, что они горят костром.