Черный ворон

К артобстрелу я привыкла, и падающие снаряды не вызывали никаких эмоций, напротив, когда воцарялась временная тишина, то было как-то не по себе — настораживало. И невольно рождались мысли, что затевается новая каверза. Но стоило фашистам вновь начать обстрел, как всё, казалось, входило в норму. Однако к ночным налетам самолетов, усилившимся в октябре, я привыкнуть не смогла. Все существо мое сжималось, протестовало, когда воздух гудел от вражеских бомбардировщиков, и дом начинал колыхаться от разрывов авиабомб. Тогда мне чувствовалось, что фугасная бомба обязательно упадёт на мою голову. В таких случаях было невыносимо оставаться одной в своей комнате — не выдерживали нервы, и я сбегала на первый этаж, к Орловым.

В их комнате набивался народ, вероятно, как и я, боясь остаться наедине самим с собой. Всякий вновь приходящий приносил свой стул, так как у Орловых по-прежнему не на чем было сидеть. Уходя после отбоя, стулья оставляли, и комната напоминала клуб. Это обстоятельство впоследствии хозяевам очень пригодилось, хотя и не спасло от смерти.

Тетя Нюра, прислушиваясь к грохоту, обращается к младшему сыну, 13-летнему подростку, Ваське:

— Господи, что творится на белом свете, и когда придет конец этому ужасу? Витька не пишет, от Вовки ни звука, где они, живы ли мои сыночки? В таком-то вот аду! Хотя бы ты, Васька, написал бы им письма.

Васька некоторое время смотрит на мать, потом вдруг говорит:

— Кому? Климу Ворошилову?

Тётя Нюра, потирая больные ноги, нехотя смеется:

— Ха-ха-ха…А хотя бы и ему, он же народный комиссар!

— Не пойдет! Сталин скажет, что это провокация!

Раздается взрыв смеха сидящих в комнате людей. Видя, что его высказывания пользуются успехом и смешат, Васька, довольный собой, и как бы раздумывая вслух, продолжает:

— Разве что Пушкину написать…

Смех возобновляется, взрывы бомб кажутся не такими зловещими. Расходясь по квартирам после отбоя, соседи переговариваются:

— Шухарная семейка…

— Вольная семья — вольные речи. Говорят, о чём думают, не боятся «Чёрного ворона».