Первые трупы

В декабре на улицах появились первые трупы. В начале месяца их убирали и, сложив в грузовики, увозили, поэтому все выглядело не так трагично. Но к середине декабря картина резко изменилась: умершие от голода встречались на каждом шагу. Голод стал катастрофой, к нему добавился холод. Топлива не было, все, что могло гореть, сжигалось. Народ постепенно дичал, многие перестали умываться, передвигались, как привидения, замотанные в платки и одеяла. Каждый уходил в себя, замыкался, и никому не было дела до остальных! Снег маскировал трупы умерших на улицах жителей, но то, что творилось в квартирах, невозможно передать. Канализация не работала, все отходы выливались там, где кому удобно было, или совсем не выливались, и в некоторых помещениях нарастали кучи грязного льда. Не было света, стекла у многих были выбиты, и образовавшиеся дыры заделывали одеялами, фуфайками, подушками. Кромешная тьма и холод были жуткими. Ведь многие не могли даже заправить коптилки, не было горючего. В промёрзлых, запущенных жилищах лежали ослабевшие люди, иногда здесь же, рядом с ними, находились мёртвые, которых уже никто не выносил — не хватало сил.

В городе уже давно не ходили трамваи, они засыпаны, заметены снегом; разорванные провода покачивались на ветру. На улицах почти никакого движения, людей нет. Город умирал, и только на 8-ой линии, где был открыт люк с водой, можно было заметить относительное оживление. Если бы не этот люк, пришлось бы всем за водой на Неву ходить, но и он был скоро закрыт из-за участившихся обстрелов.

Каждый день я иду в магазин и получаю 125 грамм хлебного суррогата. Потом, взяв сани и поставив на них ведро, иду за водой к раскрытому люку. У него, едва шевелясь, истощенные до прозрачности люди достают воду: кто бидоном, кто банкой, привязанной в бечёвке. Вода расплескивается, льётся под ноги, образуя ледяную горку. Под коркой льда труп — одна нога у умершего обута в валенок, с другой, валенок снят и служит ступенькой. Ступенькой служит и пальто другого «мертвяка», самого его отпихнули в сторону. Но и эти жалкие опоры уже заледенели, и люди, скользя, падают и катятся вниз. Набрав воды, отдыхаю и вижу, как одна «живая мумия» скатилась дважды, на её грязном лице полное отупение, но она снова лезет и снова скатывается. Вся дорожка, тянувшаяся от люка, залита, раскатана как каток, дистрофики скользят, падают и не в силах подняться самостоятельно, жалко улыбаясь, смотрят в глаза в надежде, что кто-нибудь поможет, подаст руку. Но желающих немного. Люди замерзают, умирают. Закоченевших увозят, но на их месте появляются новые. Старик Демин говорит:

— Они воодушевлены партией Сталина. Водуш-влены. Водуш-плены. Во-душ-пленные…