М. Абанин. Школа жизни

40 лет тому назад, в памятный 1917 год, до Тувы сквозь горные цепи, степные просторы и вековую тайгу донеслась радостная весть: свергнуто буржуазное Временное правительство, власть перешла в руки Советов.
Я, молодой крестьянский парень из Сосновки, жадно тянулся ко всему новому и без колебаний встал на сторону народной власти.
В марте 1918 года был делегатом от бедноты на съезде русского населения края, который избрал первый краевой Совет рабочих и крестьянских депутатов.
В начале мая того же года красногвардейский отряд Сосновки под командованием И. Антипина принял участие в походе отряда краевого Совета для подавления кулацкого мятежа в Уюке и Туране.
Наш отряд являлся опорой сельского Совета для защиты бедноты и борьбы с кулаками. Только стала налаживаться мирная советская жизнь, как появился Колчак. Контрреволюция захлестнула всю Сибирь. Пала Советская власть в Минусинске, а затем и в Туве.
Поселковые кулаки подняли голову. Через Кудрявцеву, которая побывала в Белоцарске, стало известно, что Антипина, Евсеенко и меня каратели собираются расстрелять. Вместе с Иваном Вдовиным я бежал в тайгу, на Светлый ключ. Дня через три от одного корейца мы узнали о событиях в Сосновке.
Антипина зверски били плетями и шомполами, но он, закусив рукав рубашки, не проронил ни одного слова и не просил о пощаде. Каратели били и мать Антипина, которая бросилась выручать сына. Порке были подвергнуты также Евсеенко, Артеменко и мой отец. На все вопросы карателей о моем местопребывании он отвечал:
— Не знаю. Тайга большая.
От корейца мы узнали, что отряд карателей выехал из Сосновки, и решили вернуться домой. В Сосновке я навестил Антипина. Он лежал лицом вниз. Вся спина была иссечена в лоскутки, вспухла и почернела.
Мне стало известно, что наших товарищей карателям выдавали Огневы и Ерлины. Я хотел с ними расправиться, но отец меня отговорил. Сказал, что пока это делать не время.
О моем возвращении Огневы, жившие с нами по соседству, сообщили карателям. В этот же день меня арестовали. Вместе с ранее арестованными В. Вшивковым, Н. Артеменко и Паниным нас усадили на подводу, чтобы под конвоем отправить в Белоцарск. На завалинке своего дома, посмеиваясь, сидели Огневы.
Я подтолкнул Вшивкова и тот нарочито весело запел песню. Огневы расхохотались:
— Ишь ты, как им весело, будто к теще на блины едут. В Белоцарске по-другому запоют краснокожие.
— Вернутся наши, посмотрим тогда, как вы запоете, предатели, — крикнул я им напоследок. Подвода, виляя разбитыми колесами по рытвинам, выехала за околицу поселка. Позади осталась заплаканная мать и ссутулившийся отец. Он молча держал ее заломленные от горя руки.
Десять дней нас продержали в наспех оборудованной из казармы белоцарской тюрьме. Здесь я впервые отведал казацких плетей. Потом на двух плотах 60 заключенных отправили в минусинскую тюрьму. Она была буквально забита арестованными большевиками и красногвардейцами. В камеру, где раньше сидело пятеро, теперь набивали 18—20 человек. На нарах с трудом помещалось 8 человек. Остальные размещались под нарами на цементном полу.
Камеры постоянно были закрыты на замок и не проветривались. В День мы получали по куску непропеченного хлеба и миску кипятку, в котором плавали листы зеленой капусты. По тем, кто подходил к окнам, охрана открывала огонь.
О положении на фронте мы узнавали своеобразным путем — чем хуже шли дела у Колчака, тем несколько улучшались наши условия. Офицеров, охранявших тюрьму, отправили на фронт, их сменили казаки, а последних — только что мобилизованные пехотинцы. Двери камер стали отпираться, разрешили часовые прогулки.
С воли к нам проникали слухи о поражениях колчаковской армии. Это ободряло нас и вселяло надежду на скорое освобождение. В конце 1918 года меня освободили.
Почти разутый и раздетый, без денег и с документом в руках, запрещавшим возвращаться в Туву, я оказался на улице. Лишь к середине февраля 1919 года я добрался до родной Сосновки. До апреля мне приходилось скрываться в тайге и лишь изредка ка ночь приходить домой.
Для укрепления своего положения казаки в каждом поселке стали создавать дружины. В Сосновке командиром дружины был назначен И. Антипин. От него я получил приглашение вернуться в поселок и вступить в дружину.
Прибыв домой, я прежде всего поговорил с отцом. Он сказал, что вступление Антипина и других бывших красногвардейцев в дружину – это только способ вооружиться и потом ударить по врагу. Я последовал его совету и вступил в дружину.
Положение казаков ухудшалось с каждым днем. Их теснили тувинские повстанцы, а также отряд монгольских феодалов. В русских поселках нарастало открытое недовольство. Дружинники, не желая препятствовать действиям повстанцев, возвращались с постов из Западной Тувы в свои поселки. Все сильнее шли разговоры об успехах красных партизан в Минусинском районе. Первыми против казаков восстали дружинники Элегеста. К ним присоединились дружинники всех подхребтинских поселков. Командиром повстанческого отряда был избран Пупышев, начальником штаба — Цыганков — житель Сосновки. Несколько казаков было арестовано, а остальные поспешно удрали из Тувы.
Отряд бывших дружинников не смог нанести серьезного удара по отступавшим казакам, но ускорил их бегство из края. 
Вскоре в Туву прибыл большой партизанский отряд Кравченко и Щетинкина. Узнав об этом, сосновские кулаки пытались бежать во Владимировку, но их поймали у Чагытая и доставили обратно. Трофима Огнева и двух его сыновей расстреляли.
Почти все участвовавшие в восстании дружинники вступили в партизанский отряд. Я и некоторые мои товарищи были зачислены во 2 роту Северо-Ачинского полка. В составе этого полка мы сражались с отрядом Бологова, который в конце августа повел наступление на Белоцарск. Я хорошо помню, как в полк пришел Щетинкин. С наганом в руке он скомандовал. «Товарищи! Вперед на врага!» — и первым бросился в атаку. Партизаны, все как один, поднялись в бой. Так началось контрнаступление на бологовцев, занявших Белоцарск.
В этом бою враг понес тяжелые потери. Две роты из отряда Бологова, почти целиком состоявшие из насильно мобилизованных крестьян, перешли на нашу сторону. Бологов и штабные офицеры удрали на правый берег, бросив на произвол судьбы своих солдат. В Уюке и в Туране Бологов взорвал склады с боеприпасами.
Вместе с партизанской армией, как и многие мои земляки, я с боями прошел по Минусинскому уезду до соединения в Ачинске с отрядами Красной Армии.