Костры горят

Много дней пасся Гнедко в долине Мерген, в густой траве. Он стал снова гладким. Теперь можно было оседлать его и скакать в Сарыг-Сеп.
Гнедко щипал траву. Я подошел к нему с уздечкой. Он поднял голову и, нехотя посмотрев на меня, стал еще проворнее щипать сочную зелень, подрезая стебли под корень, жадно захватывая длинные пучки.
— Жалко тебе уходить от нас — нестись по неведомым тропам? Или ты хочешь набрать больше сил перед дорогой? Тебе не скучно у нас, Гнедко?
Я оседлал коня. Вскочив на него, крикнул:
— Авам, авам! Я готов!
Мать выбежала из чума:
— Отдай партизанам коня и скорее возвращайся домой. Хорошей дороги, с богом, сынок!
Попрощавшись с матерью, я выехал на дорогу в Сарыг-Сеп.
— Куда спешишь, Тока? — раздавались знакомые голоса.
— К партизанам! К партизанам! — откликался я, протягивая руку к сарыг-сепским хребтам, по гребню которых уже скользило вечернее солнце.
Одни одобряли, другие провожали насмешками:
— Только тебя, сопляка, нам не хватало.
— Как ягненок, попадешь на зуб синеглазому волку.
Тропа круто изгибалась между замшелыми курганами и песчаными холмами. Я ехал напрямик; Гнедко с разгону взлетал на пригорки и легко перепрыгивал низкорослый караганник.
Выскочив на сарыг-сепскую возвышенность, я увидел под собой костры лагеря.
Это самое красивое место Каа-Хема. Высокие отроги Тоджинской Кызыл-тайги и Таннуольского хребта близко подошли к Каа-Хему. Кажется, они гранитной стеной, могучей своей силищей остановят его потоки. Но Каа-Хему не страшны никакие скалистые преграды. Он разрезал их, каменные обломки стали на его пути порогами, а он мчится навстречу родному брату — Бий-Хему. Берега Каа-Хема роскошно одеты, толпами сбежались к ним с таежных уступов стройные лиственницы, березы, ели и кедры. В прибрежной чаще водятся во множестве косули, кабаны маралы, соболи, выдры, за которыми так искусно охотится Томбаштай.
На берегу Каа-Хема среди густых зарослей разбили партизаны свой стан, разложили костры. Ярким заревом осветилась земля. Казалось, что горит один огромный костер, искры от него взлетают роем золотых пчел и гаснут в облаках. Мне вспомнилась сказка Тарбагана и костер под скалой, где Кодур-оол с отцом собирались на охоту. Но то, что я видел, уже не было сказкой о далеком счастье. Это был лагерь красных партизан. Они шли в бой за наше счастье.
Когда я спустился в долину, была уже ночь. Гнедко заржал, почуяв лошадей. Приарканив его, я робко стал подходить к стану. Партизаны чистили оружие, готовили снаряжение. Закончившие работу вели оживленный разговор. Мне хотелось все узнать, особенно поговорить с главным, спросить, что происходит на белом свете. Я потихоньку ходил, приглядывался.
Партизаны остановились здесь на ночлег, готовились к какому-то сражению, очевидно против белых, засевших в верховьях Каа-Хема.
Сначала я встретил только незнакомых и глазам своим не поверил, когда среди партизан Сергея Хлебникова, уроженца поселка Бельбей, увидел Веденея Сидорова, Тарбагана и Санжа. Они были одеты как всегда, и все-таки вид у них был совсем другой. Они чистили ружья и о чем-то горячо спорили. Не помню, как я очутился у костра. Я еще ни одного слова не вымолвил, а моя рука уже невольно потянулась к ружьям
— Я думал, вы по Степанову наказу где-то далеко работаете, а вы оказались у партизан с ружьями, — сказал я своим товарищам-батракам
— Да, мы ушли позже тебя, откуда же ты сыскался? — спросил за всех Веденей, подсаживая меня к костру.
Я рассказал о коровах, о Сивке и Гнедке, о разговорах с матерью и заключил:
— Теперь к хозяину пойти — плохо будет, не пойти — тоже плохо Счастье мое, что вас повстречал.
— У Чолдак-Степана чего теперь искать? — смеясь, ответил Веденей. — А бояться его нет нужды. Пойди лучше к нашему командиру партизанокому и с ним посоветуйся, — вот будет хорошо.
— Правильно говорит Веденей, — сказали другие партизаны.
Я еще больше осмелел. Смотрю: кругом много людей с ружьями. Сидят по пять-шесть человек у костров, некоторые в котелке варят еду, другие сушат одежду, подшивают обувь, чистят ружья.
Тарбаган взял меня за руку и молча повел к соседнему костру. Не дойдя до него несколько шагов, шепнул:
— Смотри. Это кто?
Я увидел Веру. Она сидела около костра, одетая в полушубок, и чистила картошку. Мои ноги словно приросли к земле. Я только хотел шаг сделать вперед, как звонкий голос Веры меня опередил. Я услышал знакомый напев, знакомые слова:
Бор горит, густой горит.
Горит в бору сосеночка…
— Пойдем к ней, подойдем,— подбадривал меня Тарбаган, — ведь вы вместе жили в работниках…
Я уперся, хотел убежать. Вера была старше меня, но мне все-таки было стыдно, что я отстал от нее. Сильные руки Тарбагана подтолкнули меня к Вере. Мы поздоровались.
В дубленом полушубке и заправленном в его воротник мохнатом платке Вера была неуклюжая, но такая милая! Она улыбалась.
— Откуда пришел, куда идешь? — спросила Вера.
— Пришел узнать, что за люди партизаны красные и кто такие белые. К Чолдак-Степану я не пойду. И коня его партизанам отдал. Как ушел в тот раз, так и не приходил.
— С той поры?.. А мы боялись — попался белым. Хорошо, что ты не вернулся к Степану.
У меня в мыслях было одно: больше никуда не уходить, остаться здесь с моими друзьями, с Верой.
Она тоже направила меня к тарге в кожаной тужурке:
— Подойди к нему, все скажи.
Вглядевшись, я узнал того самого человека, что дал мне когда-то Гнедка и буханку хлеба.
Я осторожно подошел и сказал:
— Эки-и!
Тарга повернулся ко мне и весело рассмеялся:
— Здорово, здорово! Откуда ты, какими судьбами? Садись, садись!.. 
— Я пришел к вам, меня мать прислала.
— Рассказывай, рассказывай.
— Как обменялся тот раз с вами лошадьми, назад не пошел к хозяину: за коня Чолдак-Степан может убить. Думаю, что делать — сидеть в нашем чуме, или пойти к хозяину, или… Вы меня возьмете с собой?
— Хо-хо! Степана ты не бойся. Были хозяева, им помогал белый царь, а теперь нет царя и хозяев давно скинули. Кто теперь хозяин? Небось, этот народ, — партизанский тарга провел рукой от ближних к дальним кострам, — и весь народ в нашей стране, и мы с тобой. Красное правительство всем нам помогает.
К тарге подходили партизаны, он деловито выслушивал их и отдавал распоряжения, а потом снова разговаривал со мной. Из слов тарги я хорошо понял, что ослабла власть баев и пришло время беднякам забирать свои права. Все же мне было неясно, как я должен поступить с Чолдак-Степаном. Я снова попросил:
— Возьмите меня с собой, я боюсь хозяина.
— А ты не бойся! — он что-то написал и протянул мне маленькую бумажку. — Если понадобится, скажи: из войска Щетинкина… взяли, мол, твоего коня и покажи эту записку.
Я подержал бумажку, сжав ее по краям пальцами обеих рук, сложил пополам и сунул за пазуху.
— С нами идти не торопись. Сейчас мы идем далеко, в опасные места, а с тобой встретимся в Хем-Белдире, — сказал тарга.
Притянув меня к себе, он так же ласково, как Тарбаган, погладил меня по голове.
После сытного ужина, которым меня угостили партизаны, я свернулся в клубок и заснул у костра.
Проснулся, когда громко заиграла труба. Партизаны поднялись в поход, перекинули за спину ружья, заседлали лошадей, собрали обозы. Тарга сидел на своем вороном, который храпел и рвался с места, крепкой рудой сдерживая его.
По команде тарги партизаны по очереди произносили: «Первый, второй, третий… сто первый… двести седьмой…»
Как было мне приятно, когда среди этой массы мужественных голосов я различил голоса моих друзей. Теперь при помощи красных партизан они и сами стали свободны и нам помогают!..
— По коням! — раздалась новая команда, и сотни людей вскочили на коней.
Оставался один Гнедко, Я подбежал к нему и, собрав аркан, повел к тарге. Увидев меня, тарга повернул на месте своего вороного:
— Куда, парень, собрался? Я же тебе говорил — встретимся в Хем-Белдире.
— Я… я хочу… примите Гнедка.
— Это другое дело. Петров, возьми коня… Ну, спасибо, до скорого свидания!
Простившись со мной, тарга снова повернулся к строю.
— Справа по три ма-арш! — скомандовал он нараспев, и партизанский отряд двинулся вверх по Каа-Хему.
— Ну-ка, запевай!
Кто-то высоким голосом затянул засаянскую-партизанскую:
За лесом солнце воссияло…
Сердце мое сжалось. Как мне расстаться с братьями-батраками Веденеем Сидоровым, Тарбаганом, как мне расстаться с Верой, которая тоже собралась и уже сидела на обозной телеге. Она тронула повозку и машет мне платочком. Я сорвал шапку и глухо крикнул:
— Прощай, Вера!
— До свиданья, увидимся!
Кони рванули. Обоз утонул в облаке пыли. Я побежал вперед — к переправе. Не успел: они были уже на середине Каа-Хема. Повозки взгромоздились на паром. Всадники шли бродом и вплавь.
Долго я смотрел вслед уходящим в поход партизанам. Почему я мал, почему я не осмелился побежать сразу и должен за это один оставаться на берегу Каа-Хема? «Нет, этому не бывать, скорее к маме, она мне даст хороший совет».
Вернувшись к матери, я все ей рассказал.
— Я уже стара, трудно мне угнаться за тобой, ты теперь большой стал, вырос. Вот что я посоветую тебе, мой сын: поезжай в Хем-Белдир, как сказал твой тарга. Я соберу тебя в дорогу. Там тебя добрые люди определят, выведут на прямую и широкую дорогу жизни.
Теперь у меня одна дума — уйти от кулака в Хем-Белдир, поучиться, стать таким же, каким я видел партизанского таргу.