На заре

Осмотрев оружие, командир стал объяснять боевую задачу, Данилка уже прохаживался с коротким обрезом за плечами.
«Вот это люди! — думал я, глядя на партизан, слушавших командира в строгом безмолвии. — Пойдут освобождать деревенских бедняков в такой мороз, в такую ночь!» В предутренней мгле уже зачернела на белом небе папаха нашего командира, вскочившего в седло.
Слева выстроились конные, справа — пешие. Командир подозвал нас и сказал Данилке:
— Пойдешь с Макаром Малышевым в обход. — Потом мне: — А ты — со вторым взводом, покажешь прямую дорогу на Усть-Терзиг.
«Спасибо командиру! Он хорошо рассудил, кого куда назначить», — с этой мыслью я обнял на прощанье Данилку и пошел к моему взводному.
Командир отдал приказ выступать, предупредив, что атака начнется по его выстрелу. Мы пошли долиной Каа-Хема. Ка этой дороге я знал каждое дерево, каждый валун. Близился рассвет. Нас молчаливо встречали и быстро уходили назад к Сарыг-Сепу длинноствольные лиственницы с шапками снега на вершинах и одетые до земли густой хвоей стройные ели. «Зачем идете? — с участием спрашивали одевшиеся в снежный пух придорожные березки, а заиндевелые тополя шелестели уцелевшими листьями, заживо примерзшими к веткам, загадочно мерцали серебрившейся корой.
Тропа подвела нас к самому берегу, здесь деревья были еще выше и гуще. Над полыньями вровень с отвесными кряжами на том берегу колыхались облака морозного пара, как будто Каа-Хем задумал согреть дыханием окоченевшую землю; уже глухо бурлила его гранитная чаша, побелевшая от солей, а прижавшиеся к нему скалы и деревья обросли мохнатой бахромой инея. Пушистые и нарядные, они готовы были радужным блеском встретить зарю. А рассвет уже шел с поголубевшего неба, оттуда, где, взлетев над горной вершиной, развела огонь дозорная звезда.
Дивная ночь! Я не забуду ее торжественной тишины. Такой и должна быть ночь перед первым боевым крещением, когда человек идет отстаивать свое право свободно жить на земле. Понятна гордость, с которой я выполнял обязанности проводника. На каждом разветвлении троп я старался выбрать самую короткую и самую укрытую. Так мы пробрались на последнее возвышение, поросшее березняком. Под нами, в нескольких шагах, — околица Усть-Терзига.
С первыми лучами зари пробудилась жизнь в березовой роще. Прошумела стая тетеревов. Они расселись на ветвях березы и стали клевать почки, а верхний тетерев озирался вокруг, покряхтывая и вытягивая шею. Потом налетели рябчики, застучали на лиственницах дятлы, засновали бурундуки, закаркали в вышине, выбирая дерево, где больше лакомств, жадные кедровки. Усть-Терзиг все еще спал. «Где Данилка? Успели они заехать в тыл и спрятаться в ложбине? Почему командир не стреляет?» — думал я, глядя на залитые утренним светом улицы деревни. Лесные птицы снимались с деревьев и с шумом улетали назад.
Стала просыпаться деревня. Было слышно, как поют петухи, скрипят журавли колодцев. Среди этих звуков грянул выстрел, и начался бой. Конные партизаны оцепили деревню, а наш взвод открыл огонь с пригорка и крыш соседних домов по заимке Чолдак-Степана. Мне хотелось быть поближе и я, скатившись по снегу вниз и пробежав боковую улицу, взобрался на сарай. На нем уже было трое партизан.
Один из них был тот самый неугомонный старик в стеганой куртке и с платком на шее, которого я заметил еще в Сарыг-Сепе.
Смотрю, по большой улице скачет на вороном коне, подняв над головой наган, Степанов сын, Евлашка. Он уже с нами поравнялся.
— Э-эх… уйдет Евлашка!.. Ну, скорей! — прошептал я, подползая к старику.
— Не таких волков брали на прицел… не уйдет…— бормочет старый охотник, ведя карабином, пока всадник не стал удаляться. Карабин грохнул. Евлашка вскинул руки и упал с коня.
Партизаны все теснее сжимали кольцо вокруг заимки Чолдак-Степана. Во дворе белые метались, как осенний косяк хариусов, попавший в запруду. Одновременно бой шел на льду Каа-Хема. Часть белых прорвалась на переправу вместе с Сафроновым. Их настигли конные партизаны во главе с Хлебниковым. Среди торосов и полыней прыгали и взвивались на дыбы лошади, сверкали шашки, схватывались врукопашную люди.
Бой кончен. Солнце уже высоко. Главная улица Усть-Терзига заполнена пестрой толпой. Жители деревни и араты из соседних аалов провожали партизанский отряд в обратный путь. Как минувшей ночью в Сарыг-Сепе, командир собрал и выстроил своих боевых товарищей. Вот он выехал на середину строя и поднял руку:
— Товарищи! Задачу выполнили хорошо. Объявляю красным партизанам благодарность от Сибирского Реввоенсовета!
— Служим Советской власти! — дружно ответил отряд.
Веселый старик расстался со своим платком. Им была повязана рука одного из раненых партизан. У Данилки тоже забинтована голова.
Но все это пустяки! Главное — Хлебников разрешил нам пойти с отрядом.
И вот впереди развернулось красное полотнище. В ослепительном блеске снежной равнины заколыхалось над рядами всадников боевое знамя. Отряд тронулся в путь, и мы еще долго видели, как жители Усть-Терзига махали руками, шапками и платками.
— До свиданья, родные! Возвращайтесь!