Полдень в Салдаме

Ранней осенью в Салдаме в полдень тихо-претихо. Солнце поднимется в зенит — и тут вся мелкая рыбёшка всплывает на поверхность реки. На солнышке греется, играет. Одних налимов не видать: на глубокие, илистые места уходят. Слышите: плеснула вода? Быстрый хариус одним прыжком схватил в воздухе добычу — только его и видели. С берега, с каменных глыб салдамские женщины бельё полощут. И тут же рядом с ними вольно по камням трясогузки расхаживают: сторожкая птаха, а человека не боится.
Выше по течению табуны коней в воде стоят, хвостами машут — летунов-кровососов отгоняют. Что это вдруг колокольчик зазвенел, встревожились кони? Да это же боров, червей копая, ненароком к табуну подобрался! Встрепенулся тут гнедой жеребец с колокольчиком на шее, обежал табун кругом, притопнул копытами грозно да как заржёт! Боров щёлочки-глаза уставит, приглядится, оценит обстановку — и давай бог ноги в болото трясучее, подальше от коней.
Коровы — те глубоко в воду не заходят: забредут по колено и стоят, друг на друга косятся.
На лужке, повыше Салдама, ребята наши собираются. Борются, силой меряются. Мы с подружкой Шиней в их компанию не ввязываемся: на реку глядим, ждём, когда плот на ней покажется.
Полдень Салдама, полдень в Салдаме!
Солнце на небе, синие дали!
Шепчутся волны, не умолкают, волны в бока друг друга толкают, звонкие струйки переливают, словно частушки перепевают. Что это вдруг Енисей встрепенулся?
Нехотя на бок валун повернулся, верно, на дне — на глубине. Волны запенились, забурлили — камни речные заговорили. Видно, вас, волны, ветер наполнил, редкий он гость салдамского полдня. Камни гудят, чуть ветер затронет — словно табун коней по ним гонят, весело слушать гул их подводный да любоваться рекой свободной!
Шум волн усиливается — и мы с Шиней ещё пристальнее вглядываемся в каждую точку, несущуюся сверху, по течению реки. Ага, волны накатываются на берег, захлёстывают его! Значит, плот уже близко. Вот-вот он покажется напротив Салдама. Показался! Мы уже готовы прыгнуть в воду. Только надо ещё разглядеть, кто гонит плот. Если дедушка Мыйыт — можно смело прыгать и плыть к плоту. Плывём, бывало, вдвоём, и Калдарак с нами третий. Калдарак с нами — значит, дедушке нечего волноваться за нас.
Не в последний ли раз правил плотом в тот сентябрьский полдень мой дедушка? Думаю, в последний. Молодой лоцман уже был с ним, дедушка Мыйыт показывал тому парню труднопроходимые места. Ровно в полдень дедушкин плот поравнялся с Салдамом. Мы с Шиней разом прыгнули в воду. Плывём — кто скорей?
Шиней обогнала, первой забралась на плот. Я доплыл с трудом, уцепился за брёвна как раз напротив дедушки. Влезая на плот, запнулся, чуть не упал — дедушка подхватил меня за локоть. Калдарак плыл рядом с плотом, только голова из воды торчала.
У дедушки, как всегда, был для нас с Шиней гостинец: по полному туеску кедровых орехов нам досталось! Туески берестяные, крышки — деревянные кругляшки.
— Угощайтесь, дети, таёжным даром, — торжественно сказал мой дед. Обрадовался я. На радостях и силы свои не рассчитал, первым как прыгну в воду! Шиней — за мной. Прыгнула-то она позже моего, а на берег выплыла первой. Я совсем выдохся: волны сами толкают к берегу — всё равно плыть не могу. Рукой не пошевельнуть! И тут ещё тяга на шее — туесок этот самый с оре­хами висит. И дедушкиного плота не видно уже.
Сбросить с шеи туесок, — наверное, сразу доплыл бы я! Но не срамиться же перед Шиней.
— Калдарак, Калдарак! — завопил я что было мочи, и пошёл ко дну. Только на спину перевернуться успел. Что-то живое задело мои пятки. А-а, Калдарак! Сразу сил у меня прибыло — от радости. Не помню, как и ухватился за хвост своего пса.
Опомнился, когда уже он выволок меня на берег. Шиней подбежала, схватила за руку.
И вот мы стоим у камня — все трое. Валун, словно бык, размяк под жарою.
Ясно видны нам на дне реки камушков пёстрые островки — чёрные, белые, красноватые, гладко водою они укатаны, будто цветной ковёр перед нами. Полдень Салдама! Полдень в Салдаме!