Глава первая. 22 июня 1941-го

Бывший секретарь партийного комитета сумона, ныне заместитель председателя Улуг-Хемского хошуна Шивит-Доржу вихрем примчался верхом, подняв скакуна на дыбы возле двери юрты председателя Ийи-Тала Хойтпак-оола. Соскочив с лошади, он, захлебываясь, выпил ковш холодной воды и, даже не поздоровавшись с хозяевами, выпалил:
– Война.
Хойтпак-оол, выглянув из юрты, удивился:
– С кем война?
Грудь Шивит-Доржу вздымалась. Он загнал коня, – с боков животного катила пена, – и сам взмок, как суслик, которого облили водой прямо в норе, а запыхался так, что пару минут не мог больше вымолвить ни слова.
По обычаю гость сначала поздоровается, потом пройдет в юрту, выпьет чаю, поговорит, но на этот раз все добрые обычаи были нарушены.
– Война! Германские фашисты напали на СССР!
Хозяйка юрты, супруга председателя Баазан встрево­жилась, загремела посудой, причитая:
– Что теперь с нами будет?..
 
22 июня 1941 года весть о нападении Германии на Советский Союэтом облетела центральные хошуны Тувы еще до обеда. В районные центры сообщение было передано по радио и телефону. В сумоны спешно выехали гонцы.
   В Ийи-Тале соседи собрались сразу. Покашливая на ходу, пришел и секретарь партийного комитета Ийи-Тальского сумона Ногаан-оол. Не успели чай сварить, как прибыли всадники из местечек Устуу-Суг и Алдын-Суг Чээнека. Указание им было кратким: тотчас собрать жителей аалов, находящихся на летнем пастбище в Чээнеке, Каъкте, Кулузуне. После их собрания руководители поедут к чабанам сумонов на Оден-Шоле и Бижээги.
Парни выехали обратно с шумом и криком, облаиваемые собаками аалов, распугивая скот:
– Война! Война! Все жители аалов, все направляйтесь в Устуу-Суг! Собрание, собрание! Хурал, хурал!
К тому времени давно уже разорили монастыри, не было ни бурээ-бушкууров[1], ни шан-кенгирге[2], но способы оповещения нашлись: в местечке Алдыы-Суг из одной из юрт послышались звонкие удары по медному казану, к ним присоединились звуки медных тарелок, кто-то выстрелил из ружья, кто-то просто поднял крик. К посланникам присоединялись посланники, к гонцам – гонцы…
Война.
Одно слово перевернуло весь мир. Кажется, за один миг маленький ребенок повзрослел, а вода Улуг-Хема остановилась.
Лето в полном разгаре. Белый тополиный пух летит, словно первый снег. Цветы вокруг, ягоды поспевают. Аалы перекочевали на чайлаги.
Был благоприятным тот год. В устье реки зеленела густая пшеница. По любимому выражению тувинских писателей, стада на лугах были схожи с белым ааржи. Говорят, скот – драгоценный гость. И здесь нет преувеличения. Кто может сказать красноречивее?
«Араты! Увеличим поголовье скота до двух миллионов к 20-летию со дня образования ТНР!».
До знаменательного дня – 20-летия ТНР – осталось всего два месяца. Всего шаг, подошло время подвести итоги. Араты ждут – не дождутся, все готовятся к празднику, большому Наадыму. Будет ли названа заветная цифра, которая вот уже несколько лет не сходит с уст людей, со страниц газет?
История внезапно все изменила: когда идет война, считают не поголовье скота, а количество людей. Вот как все обернулось, вот он, большой праздник, 20-летие ТНР, плавны о двухмиллионном поголовье… Война.
Все события, все более-менее значимые изменения семью Сульдемов всегда заставали в Чээнеке. Здесь старик Сульдем повстречался с Мангыром чейзеном. На Кобдинскую войну он отправился из Чээ­нека. Буян ушел отсюда батрачить к Севээн-Орусу. К Белой Таре и Зеленой Таре в Монголию Буян и Анай-Кара совершили паломничество из Чээнека. Нынче аал Соскаров, чаще называемый в народе аалом Сульдема, встречает в Чээнеке не большой праздник, а боль­шую войну.
В аале Соскара заведено раз и навсегда: на чайлаг едут только старики, маленькие дети, ухаживающие за скотом люди. Сам вместе с другими мужчинами остается в Кулузун-Аксы: поливать поля, расчищать их от сорняка, ухаживать за овоща­ми, заготавливать корма, ремонтировать зимний загон. Работы много.
Старик Сульдем с женой и внуками лето проводили на чайлаге Алдын-Суг, где жили с давних пор, на Чээнеке. Весь скот Соскара тут, и юрта стариков установлена на привычном месте. Рядом с ними поселилась Анай-Каpa с детьми, из них лишь возмужавший Чолдак-Ой остался работать с дядей Соскаром в Кулузун-Аксы. Ончатпаа раньше лето проводила в местечке Устуу-Суг, потому что когда-то в местечке Алдын-Суг повздорила с Буяном из-за своих безрогих коров пестрой масти. Теперь, когда пере­везли старых родителей, а распри забылись, она проводит лето со всеми родственниками в аале несгибаемого борца за мировую революцию.
Дом в местечке Устуу-Суг, где когда-то баянкольские русские варили чыдыг-кара[3], мастерили сани, хомуты, отдали сумонному правлению. Теперь здесь все оборудовано для службы и народных  собраний.
Чымчак-Сарыг, собрав своих внуков возле себя, возится с ними будто с козлятами. Саванды свою юрту ставит чуть поодаль, рядом с двумя лиственницами, чайник обнимает в тени, то ли нездоровится ему, то ли мечтает. Саванды только Дарган-Хаа, с которым подружился еще во времена маньчжурских китайцев, к себе подпускает, и то, видимо, лишь потому, что тот тоже многодетный. Иногда летом дети раздражают Саванды, и он сбегает от них на вер­шину Чээнека к шалашу отшельника. Там вдвоем они спокойно беседуют: Саванды рассказывает байки, a Дарган-Хаа слушает, уши развесил.
Рядом с юртой Саванды установлена бедная юрта жены Дарган-Хаа Чочай. Сам из своего шалаша появляется лишь изредка, но единственная его лошаденка тогда обычно так нагружена вяленым мясом, сушеными лекарственными травами и корешками, новой хозяйственной утварью, что еле везет. Сгружают у юрты деревянную посуду, ступки всякие с пестиками, кожемялки, седла для волов и лошадей, кованые щипцы, крюки, ножницы, таганы, лопаты, топоры, серебряные огнива, миски, чашки и курительные трубки, кольца, браслеты, чавага[4], серьги…
Своеобразен аал Соскара еще и потому, что в хозяйственных своих традиция изрядно обрусел: среди юрт квохчут куры,  на лугу у берега в траве копаются свиньи.
Когда гонцы с вестью о начале войны примчались в аал, Хойлаар-оол был дома. Лиза, услышав о начале войны, разрыдалась. Сколько бы она ни прожила в Туве, как бы ни привыкла к местным обычаям, а кровь в ней течет русская. Елизавета Николаевна имеет семью, дом, детей, женским сердцем понимает, какое горе обрушилось на Россию.
Под звон железных тарелок и котлов, крики и плач всадники объезжали юрты, не спешиваясь, объявляли:
– Война! Война! Все араты должны собраться в местечке Устуу-Суг! Собрание, собрание!
Отдыхавшие в юртах мужчины, женщины, молодежь садились на лошадей и скакали в остальные аалы:
– Война! Война!
Безлошадный Саванды первым опрометью побежал в сторону Устуу-Суга. За ним устремились всадники и пешие, даже маленьких детей не оставили в юртах. Лишь старик Сульдем, не понаслышке знающий, что такое война, остался дома с женой Кежикмой.
Хойлаар-оол тоже оседлал коня и поскакал – но в противоположную сторону, к Кулузун-Аксы, чтобы передать весть Соскару.
Соскар, с мужиками проводивший канаву от основного канала для полива поля, заметил брата, мчавшегося к ним сломя голову, и сердце его ухнуло вниз от предчувствия беды – не с отцом ли что?  
– Скорее седлайте коней! Война!
– С кем?
– Нe знаю. На собрании скажут!
Не закрыв маленькую канавку, Соскар и остальные взлетели на коней и, даже не заехав в аал, помчались так, что камни летели из-под копыт. По дороге Хойлаар-оол рассказал, что слышал от людей:
– Напали на Советский Союз. Из хошуна приехал Шивит-Доржу, он все объяснит.  Все уже, наверное, там.
Они подъехали к месту, откуда был виден Чээнек. Вдоль всей дороги, ведшей туда, поднимались клубы пыли, слышался топот копыт.
Вокруг навеса, крытого березовыми ветками с листьями, под которым ранее в местечке Устуу-Суг с удобством располагалась летняя школа, толпилось множество наро­ду, и араты все подходили и подъезжали. С этого лета под навесом проходили лишь собрания, поскольку в центре сумона было построено новое здание начальной школы. Сейчас народ скучился в тени, кто-то сидел, кто-то стоял, кто-то ждал прямо в седле.
Председатель Ийи-Тальского сумона Хойтпак-оол, нарушив все формальности, сразу же предоставил слово заместителю председателя правления Улуг-Хемского хошуна Шивит-Доржу.
– Товарищи! Сегодня, 22 июня 1941 года, в четыре часа утра, без объявления войны, фашистская Германия вероломно напала на великий Советский Союз. Началась кровавая война… (Все молчали. Среди веток навеса пара маленьких трясогузок, у которых недавно появились птенцы, были встревожены еще больше, чем люди и, порхая вверх и вниз, сжимая в клювах кузнечиков, боялись приблизиться к гнезду). Враги бросают с самолетов бомбы не мирные города и села, гибнут дети, старики, женщины. Немецко-фашистские оккупанты нарушили границы Советского Союза, направляются в глубь страны. Главарь герман­ских фашистов Гитлер, убийца и разбойник, не насытившийся кровью палач, бесстыдно хвастал на весь мир, что за полме­сяца сможет завоевать советскую страну. Если это произойдет, оккупанты завоюют и Туву. Над нашими головами нависла угроза рабства, прольется кровь наших детей…
Наступила тяжелая тишина, словно на кладбище.
– Отечество в опасности, товарищи…
Шивит-Доржу всегда был красноречивым человеком, умеющим выступить перед народом. Его голос становился все тверже и уве­реннее:
– Товарищи, наша главная цель сегодня – защитить СССР, как свою жизнь. Это наш священный долг. Что мы должны делать? Араты Тувы должны растить больше скота, увеличивать поголовье, сеять больше хлеба. Каждый ягненок или козленок, каждый колосок пшеницы должен стать пулей для врага. С этого дня, с этого часа надо начать работу но сбору помощи для героической Красной Армии.
Смерть фашистским захватчикам! Да здравствует героическая Красная Армия! Да здравствует горячее сердце, любимый вождь трудового арата товарищ Тока! Пусть живет в веках дело великого отца угнетенных народов мира товарища Сталина!
Раньше такие призывы вызывали бурные аплодисменты и одобрительные возгласы. Теперь все стояли в растерянности, не зная, как поступить: аплодировать? Одобрительно кричать? Но ведь беда пришла.
Паузой воспользовался председатель сумона Хойтпак-оол:
– Товарищи, посоветовавшись в правлении, мы вносим предложение сейчас же создать комиссию по сбору подарков для героической Красной Армии от сумона Ийи-Тал.
Не было ни возражений, ни споров, предложение приняли единогласно без голосования. Председателем комиссии по сбору подарков избрали заместителя председателя Ийи-Тальского сумона Ховалыга Тас-оола. Члены комиссии – Кыргыс Кенден, Монгуш Шаннаа, Монгуш Кызылбай.
На этом собрание завершилось.
Если на собрание араты собирались с шумом, то после него разъезжались тихо, словно забыли все слова. Будто рядом заложена бомба, которая может в любой момент взорваться. Не слышно голосов пеших и конных, опущены головы. Пришло большое горе.
Оставшиеся возле навеса араты обступили людей в военной форме, вопросы сыпались, как капельки тонкого род­никового ручейка Чээнека.
Летом обычно командиры Народной революционной армии Тувы уходили в отпуск, приезжали в аалы и на чайлаги к родственникам, вроде бы как на курорт. В то лето традиция была нарушена.
Сразу же после собрания, заведя мо­тор укрытой было на все лето легковой машины и захватив по пути своего ординарца-ханахода (коновода) Ламу сына Шомбула, первым прибыл в Кызыл майор Кидиспей, первый летчик Тувы, зять старухи Тас. Забегая вперед, скажу, что и сержант Лама впоследствии бился в рядах тувинских добровольцев, активно участвовал в уничтожении немецко-фашистских оккупантов и  героем вернулся домой.
После Чооду Кидиспея без какого-либо приказа в тот же вечер из Чээнека отправились, закинув за плечи винтовки с желтыми прикладами, перепоясавшись саблями, оседлав коней, зять члена Малого хурала ТНР Иргека майор Тактан (муж Хууракпан, окончившей медицинский техникум вместе с Анной Суузунмой, Серенмой, Дакы-Сурун и Сарыг-Тараа), а также его сын, командир артиллерийской части революционной армии старший лейтенант Кустугур, зять старухи Момбудак старший лейтенант Монгуш Сат (впоследствии командир взвода Тувинского добровольческого эскадрона, героически погибший во время боя под Ровно), зять кайгала Когела лейтенант Кан-оол, родом из этих мест и лейтенант Чолдак-оол. В этот же день выехали в Кызыл и гостившие на чайлагах в устье Барыка и Сенека капитан Кечил-оол (впоследствии – командир тувинского добровольческого эскадрона, Герой Советского Союза) и лейтенант Ангакпан.
Соскар молча вошел в юрту своих старых родите­лей и тихо сказал, даже не присев:
– Пришёл мой черед, отец.