Глава шестая. Мой черед, отец!

Сиднем сидящий в юрте в юрте Саванды сразу, лишь прослышав о войне, надел свою старую шинель, отдал честь:
   – Патрон-сатрон есть, партизан Саванды готов. Сегодня же сяду на коня… эх, мой Мухортый, нет моего единственного. Я и богат, и себе не рад.
   Посмеялись и забыли.
   Соскара никто не вызывал, не приглашал. Он сам заранее начал готовиться в дальний путь. Унего закон: если взялся за какое-нибудь дело, то обязательно доведет до конца, а если пустячное дело, то и не возьмется.Три тожзема на Барыке, Сенеке, Оттук-Даше Ийи-Тальского сумона перестроили свое хозяйство на военный лад, расширили хлебные поля и сенокосы, увеличили поголовье скота, усилили помощь фронту. Соскар молчком, хоть правление сумона и притесняло аратов-единоличников, увеличил план сдачи продукции государству, продавал в магазин лишний скот, бесплатно сдавал продукты для фронта, шкуры, самых лучших коней, волов, овец, коз.
   Мерилом его был Севээн-Орус, но не только. Отец воевал. Буян и невестка Анай-Кара бывали в боях, у них есть красные партизанские мандаты. Пусть теперь Хойлаар-оол остаётся во главе аала отца, поддерживает порядок. Сколько ни останавливай Соскара, не удержишь. Пришло его время.
   – Мой черед, отец.
   Неторопливо примостив рядом костыль, старик Сульдем задумчиво сказал:
   – Любое дело надо доводить до конца, сын. Война – это не игра, не камни бросать. Моя седая голова многое повидала, но война от войны резко отличается, кермаанские враги – это не маньчжурские китайцы, так. Кермаанец коварен и жесток. Осмотрительность нужна. Сначала надо научиться воевать.
   Вместе с Соскаром в юрту вошел Хойлаар-оол, который стал было подражать брату:
   – Я пойду. Соскар старый уже, куда ему воевать, отец.
   – Что за старость в сорок лет, парень, – возмущенно напал на брата Соскар. Хойлаар-оол не сдавался:
   – В армию берут парней двадцати лет. А ты как-никак уже дедушка, брат.
   – Тебе тоже уже к сорока.
   – Поэтому ты и должен остаться здесь хозяйничать.
   – Началась война – на всех ее хватит, нечего спорить, – прервал их старик Сульдем. – Эта ведьма не разбирается в возрасте. Я ушел на Кобдинскую войну, когда мне перевалило за пятьдесят. А тридцать-сорок лет – это самая лучшая пора молодости.
   Осенняя поездка Анай-Кары в Шагонар была очень полезной, она подтвердила и укрепила родственные связи. И Соскар, завершив сезонные работы в аале, оседлав лучшего коня, прискакал в воинскую часть Шагонара. Он тоже начал с зятя Сата. Былподходящий момент – время армейских сборов, – поэтому, хоть Соскар и был старше, но стал рядовым революционной армии.
   Несмотря на срыв гитлеровского плана молниеносной победы над Советским Союзом, положение на фронте осложнялось. Части Красной армии в жестоких боях не могли отстоять и оставляли территории, города, села, и уходили вглубь страны. Украина, Белоруссия стонали под сапогами немецких солдат, колыбель революции – Ленинград – был oкружен и голодал.
   Через месяц после принятия Декларации о готовности тувинского народа всеми силами и средствами участвовать в борьбе с фашизмом  Чрезвычайный и Полномочный Посланник ТНР в СССР Сат Намчак сообщил генеральному секретарю НКИД СССР Аркадию Соболеву, что, в связи с началом войны, Тува взяла на себя ряд сложных, ответственных обязательств[1]. За истекший месяц, сообщал он, Красная Армия от Тувы получила 5200 лошадей. План экспорта скота был выполнен на 88% по дополнительным обязательствам и на 39% по всему годовому плану. Полностью была погашена образовавшаяся в предвоенный период финансовая задолженность ТНР перед СССР. Численно вдвое увеличился состав армии, кроме того, были созданы ополчение и добровольческие отряды. Граждане ТНР сдали пожертвований на сумму 57 тыс. акша (ЦГА РТ.  Ф. 100. Оп. 1. Д. 249. Л. 14). 29 июля 1941 г. Генеральный секретарь НКИД СССР Аркадий Соболев через полпреда Сата Намчака передал благодарность тувинскому народу и руководству ТНР «за отклик на призыв тов. Сталина к решительной и беспощадной борьбе против фашизма».
   «Правительство СССР с большим удовлетворением отмечает готовность тувинского народа с оружием в руках выступить вместе с советским народом на разгром фашизма. Победа советского народа будет также и победой братского тувинского народа» – гласила телеграмма, пришедшая в Туву в трудный, жестокий период войны, 1 августа 1941 года в приветствии Иосифа Сталина по поводу 20-летней годовщины Тувинской Народной Республики. Эти пламенные слова подняли дух тувинских аратов, стали боевым призывом для каждого.
   9 сентября 1941 г. председатель Совета Министров и министр иностранных дел А.М. Чимба сообщил в Наркомат обороны СССР: в связи с двукратным увеличением численности ТНРА, имеющегося в армии вооружения стало недостаточно, и представил заявку по его обновлению и увеличению. «Тувинская Народная Республика, – писал он, – считая себя мобилизованной для защиты Союза ССР, готова выступить на борьбу с гитлеровским фашизмом своими вооруженными силами. Во исполнение чего Тувинская Народная Республика может поставить под ружье 6-7 тыс. чел., не считая 2-2,5 советских граждан, живущих в ТНР. В случае необходимости нашего непосредственного участия в войне вооруженными силами, правительство Тувинской Народной Республики просит Наркомат обороны СССР это учесть и дать свои указания».
   9 декабря 1941года из Москвы пришла телеграмма с благодарностью председателя Совета Народных комиссаров СССР И. Сталина, отмечавшего большую помощь ТНР в материальном обеспечении Красной Армии.
В феврале 1942 года было передано письмо тувинского народа на имя И.В. Сталина, подписанное 37 993 аратами: «Великая Отечественная война советского народа против кровавого фашизма – это и наша война. Тувинский народ отдаст все свои силы и средства, а если понадобится… и жизнь делу полного разгрома и уничтожения гитлеровской Германии и гитлеризма – смертельного врага демократических народов всего мира»[2].
…Через несколько дней после ухода Соскара в армию в Кулузун-аксы приехала красивая легковая машина. Из машины вышел русский парень в новой военной форме.
   – Дома ли дедушка Соембо? – спросил этот человек.
   Вceжители аала знают, что русские друзья так называют старика Сульдема. Иногда приезжали из Кызыла Черемисины.
   – Есть, есть.
   Войдя в юрту, молодой человек поздоровался по-тувински,по-монгольски и по-русски:
   – Экии, сайн байна. Здравствуйте.
   Старик Сульдем сразу же узнал гостя и страшно обрадовался:
   – О-о, Сюльдемслав? Сайн, сайн. Проходи сюда, на шир.
   Молодой Черемисин стал гораздо лучше говорить по-тувински:
   – Как живешь, дедушка? Здоров ли?
   – Ничего, ничего, сынок. Только вот нога побаливает. Где мать, отец?
   – В Кызыле. Работают. Все времени у них нет. Где Соскар?
   – Ушел в армию. Говорит, что пойдет воевать на этой войне.
   – Потом, дедушка. Сначала мы, советские граждане.
   – Ты идешь на войну? – встревожился старик Сульдем.– Собирайте на стол! Славкая надо провожать!
   При произнесении длинных слов у старика Сульдема путался язык, поэтому он маленького Черемисина назвал Славкаем.
   – Да, дедушка. Завтра еду. Все русские парни едут. Битьнемцев,– Сюльдемслав с улыбкой сжал большой кулак. – Нечего меня провожать. Я тороплюсь. Вот вернусь – как следует встретите. Будет праздник. Теперь ничего не нужно, скорее добить немцев. Хотел посмотреть на тебя, приехал попрощаться. Ты не погиб на войне, дед, я тоже не погибну, вернусь домой. Жди меня.
   Сюльдемслав долго держал в объятиях названного отца. Тогда старик Сульдем гладил по голове, целовал Славкая. Горячая слеза покатилась из глаз старого.
   Расставание было коротким. Выйдя из юрты, старик Сульдем сказал:
   – Благословляю тебя, сынок, ты обязательно вернешься домой. В дороге не заблудись, пуля твоя не ошибется. Пока не приедешь, я не умру, сынок.
   Черемисинсел в машину и опять весело сказал, высунувшись из окна:
   – Смотри же, жди меня, дед!
   Машина тронулась и поехала вниз по Кулузуну. Старик Сульдем украдкой вытер глаза и вошел в дом. Кежикмаа, держа в руке деревянное ведерко, брызнула вслед мальчику молоком из девятиглазки, что-то шепча про себя. За свою долгую жизнь бедная старушка многих проводила, много раз плакала, и на этот раз не удержалась. Отца своих детей провожала на войну, детей провожала в дальний путь, ожидая их, длинными ночами проливала слезы на подушку. Для настоящей матери чужих детейнет.Глаза матери холодными не бывают.
   Живущие в Туве советские граждане собирались на фронт. Кто по призыву, кто добровольно. Отечество в опасности.
   Потом из Баян-Кола приехали Валя и Александр Губановы.
   – Иду на фронт, – сказал Александр Изотович Анай-Каре.
   – Может, прошли наши времена? Не стары ли мы, Саша? На гражданской воевал, теперь вот с немцами?
   – Это не призыв. Я добровольно.
   Валентина Ивановна попросила подругу:
   – Сколько можно сидеть одной, Кара. Саша вот-вот уйдет, мне одной оставаться, приезжайко мне, вместе будем жить. В нашем колхозе и для твоих девчонок много работы найдется. Баян-Кола не знаешь, что ли.
   Это было дельным предложением.
   В это время Александр Изотович начал уговаривать на переезд Лизу и Хойлар-оола. Баян-Кол в основном русский колхоз, если не считать нескольких дворов, занимающихся животноводством. Молодые люди уехали на войну, еще уедут, в хозяйстве не будет хватать рабочих рук.
   – Хорошее предложение, – ответил Хойлаар-оол. – надо подумать. В этом аале я остался за старшего. Видите, как много нас, целый тожзем. Больше всех сдаем хлеба государству по сравнению с тожземами Оттук-Даша, Кызыл-тука, чуть меньше барыкского имени Энгельса.
   – Притесняют сейчас частников.
   – Это указание сверху, не нашего ума дело, так сказали руководители сумона. Нас теперь кулаками зовут, такие аалы, как наш, разгоняют, отбирают землю, самые плохие пастбища дают на отшибе. Что сделаешь, закон – это золотая палка, через которую нельзя переступать, железная палка, к которой нельзя прикасаться.
   – Вот и переезжай в Баян-Кол, и родственников, стариков привози. Мы приехали, чтоб забрать Анай-Кару к Вале, они привыкли друг к другу, подруги.
   – Надо подумать, Александр Изотович, – ответил Хойлаар-оол. – Один я хоть Улуг-Хем могу переплыть, только вот много родственников. Невестка Анай-Кара, конечно, пусть хоть сейчас едет.
   Анай-Кара, однако, внезапно опечалилась и дала совсем другой ответ:
   – Буян встрашном месте, я не могу ехать.
   Что поделаешь.
   Губановы до утра болтали с друзьями, наутро начали собираться домой.
   Старик Сульдем дал совет:
– Вы с Буяном вместе воевали, возмужали вместе, окрепли духом. Время тревожное, ты сам решил, что снова пришел черед идти в бой ради детей, народа, Отечества. Правильно, сынок, в такое время мужчина должен кипеть душой, его тело должно быть горячим. Все правильно, сынок. Но ты всё-таки побереги себя, будь осторожен, зря на рожон не лезь, поскорей возвращайся домой.
   Вновь тетушка Кежикмаа разбрызгивала молоко девятиглазкой вслед уходящему.
   В мирное время человек меньше зависит от обстоятельств, и у него есть возможность осуществить свои повседневные желания. Если ему надоедает одна и та же пища, он ест и пьет другое, если он разочаровывается в друзьях и знакомых, то может изменить круг общения, если раздражает брюзжание руководства, он может уйти на другую работу. В военное время всё не так. Каждая мелочь важна в суровой дисциплине военного времени. Жестокий закон раздора не дает ни времени, ни возможности выбрать или привыкнуть.
   Ким, приехавший в аал Соскара, вновь встревожил всех домочадцев. В мирное время никто не удивился бы зачастившим гостям: Черемисин, Губанов, зять Ким. Все друзья, все родственники. Но теперь каждый гость приезжал лишь затем, чтобы попрощаться.
   Так и есть, когда идет война, иначе быть и не может.
   – Ухожу на фронт, – сказал Ким Сульдему. – Русские из Эми все уехали на войну, рук не хватает. Ищем в хошунах рабочих себе на замену.
Даже Саванды подчинился строгой дисциплине войны. Он не стал затевать пустые разговоры, лишь спросил у Кима:
   – Ты же не советский гражданин, зять?
   – Если мужчина должен защищать свой дом, то дорога открыта.
   – С кем останется Аня?
   – С сыном.
   – Где Демир-Хая?
   – Работает. Говорит, пока война не кончится, из Эми не уедет. В Эми тоже фронт, везде сейчас фронт. У меня больше не будет возможности увидеться с вами. Я приехал попрощаться.
   Старик Сульдем не удержался, наконец-то заплакал, но сразу же взял себя в руки:
   – Сколько можно благословлять вас. Ты мой родной зять, приказываю: обязательно возвращайся, Аайну, сына не оставь.
   Назавтра Ким уехал.