Сон

Я заканчиваю третий класс. Сижу с Галей Смирновой, моей подружкой. Она живет в нашем же доме. Мари Ивановна меня больше не пересаживает с одного места на другое; она считает, что это лучшее место для меня, ибо Галя заикается, поэтому почти не разговаривает со мной.

Поворачиваться мне не к кому, потому что я сижу на последней парте с краю, в третьем ряду. Учительница в конце концов нашла для себя выход от моей бесконечной болтовни. Окна далеко — не посмотришь, что там за ними! Тихое бормотание одноклассников навевает дремоту, я медленно засыпаю.

Вопрос учительницы застает меня врасплох. «О чем ты думаешь?». Она снова возобновляет свои жалобы на меня. Мать снова начинает меня ругать, надеясь таким образом согнать с меня сонливость. Сонливость не исчезает, а волосы на голове, кажется, редеют! Баба Аня встает на мою защиту, говоря, что мое состояние от недостаточного питания. Я подозреваю, что баба Аня права, с питанием у нас не все благополучно. Недавно мама купила кротовую шубу и сфотографировалась в ней. Я знаю, что теперь она будет висеть в гардеробе, пока ее не доконает моль. А крестная съязвила: «Твоя мать сфотографировала шубу, чтобы увековечить ее на снимке». Не забыла мама и меня — купила что-то кошачье, на вырост, и также повесила в шкаф. Теперь надо ждать, когда я вырасту. Но Боже мой, когда мы станем «людьми»! Я просто устала ждать, так мне хочется мороженого…

После подобных обновок на столе появляется толокно, от которого меня тошнит. Мама же стоит на своем: «В брюхе не видать, что ты съел!».

По утрам я ем толокняную кашу и думаю, как хорошо, что ее не видно в животе, иначе бы меня подняли на смех в школе. К приходу отца мама выгадывает сварить что-нибудь мясное, в основном, это говяжий желудок с чесноком или студень. И только по воскресеньям на столе появляются котлеты или колбаса. Отец начинает возмущаться от постоянных покупок «тряпок».

Как-то вечером, когда в квартире все спали, я слышала, как он говорил:

— Ты совсем дочь заморила! Ты что, думаешь, от толокна у нее прибавится здоровья? Твоя теория, что в животе не видно, гнилая! Возьми простое сравнение: чем гонят коня? Кнутом или овсом? Вот то-то же, думать надо! И вообще с шубами можно подождать. Скоро лето, отпуск. Надо скорее строительство закончить. А то вон на моем заводе мужики поговаривают, что в Финляндию немцы свои войска перебрасывают, а зачем, спрашивается? Не забывай, что финская граница, вот она, рядом, на трамвае доедешь. Да что там финны! Сейчас другое — вся Европа под Гитлером, он и нас не оставит в покое. А ты моль разводишь!

— Но ведь был пописан договор о взаимном ненападении между германцами и СССР, — защищается мама.

— Не с германцами, а с Гитлером, — поправляет отец, — а это не одно и то же. Это для тебя бумажка что-то значит, а для Гитлера…

— Но Иосиф Сталин-то тоже не лыком шит, наверное, что-нибудь придумает, — упорствует мама.

— Не знаю, чем твой Сталин шит, я его не шил, и о чем он думает, так же не знаю, я у него в мозгах не ковырялся, — и немного помолчав, добавляет, — в конце концов, как говорят, «на то и щука в море, чтоб карась не дремал», но это только так говорят, а щука всё же живет, значит, чем-то питается.

Я уже засыпала, но разговор все продолжался. Во сне приснился деревенский выгон. Через городьбу перелезает Галя Смирнова и другие ребята с нашего двора. Они перебирались на другую сторону и тут же…исчезали. Мне стало страшно одной на выгоне! Я хотела бежать домой, но ноги меня не слушались, а кто-то сзади, невидимый, схватил меня!

Я проснулась в слезах, а мама, узнав, что у меня был кошмар, сказала, что надо поменьше бродить по лужам, и что у меня от этого цыпки на руках, и что я могу заболеть, а если я заболею, то это и будет мой кошмар. Такое простое объяснение отчасти успокоило меня, болезни я не боялась. Тем не менее у меня осталось неприятное беспокойство от того чувства одиночества, которое было ночью. И потом мои друзья, куда они исчезали? Сон был похож на реальность.