Июль

— Крупа закончилась! Крахмал тоже! — объявляет продавец.

— Хорошо, что мы купили 5 килограммов крахмала, — думаю я.

Все заголосили, колотят кулаками в прилавок, собачка заливается от испуга лаем.

— Зови заведующего, сколько времени простояли, и все напрасно!

— Бабы, заведующего вы не увидите. Он спрятался!

— Надо поймать его и отправить на фронт, пусть грудью Родину защищает, а с крупой мы и сами справимся!

— Он, заведующий — пузатый и скользкий, как налим. Его голыми руками не возьмешь! Продавщица стоит, сложив руки на груди, и безучастно смотрит на толпу.

После войны я много раз встречала эту продавщицу, увешанную чернобурыми лисицами…

Люди плачут, травмированные отступлением нашей армии и потерями наших городов. Ведь там, в руках немцев-извергов, остались родные и близкие. Царит нервозность. Магазины пустеют, Что будет?

Я больше не стою в очередях за крупой. У мамы были деньги «на черный день», и она без всякой «волынки» купила целый чемодан кондитерских изделий, а мне сказала: «Ты стоишь не за крупой, а за сплетнями!».

Наконец по радио объявили о введении карточной системы.

— Слава Богу! Теперь черта с два возьмет нас косая, — вздыхали облегченно ленинградцы.

Введение нормы выдачи продуктов водворяет в городе относительное спокойствие и радость, но одновременно настораживает. Значит, война будет нормой: затяжной и кровопролитной.

— Придется идти на смерть — другого выхода нет! Немцы — это тебе не французы «а-ля пардон». Это изверги! — говорят одни.

— Эти звери не пощадят! — говорят другие.

— Детей бы только вывезти из города, — соглашаются все.

В конце июля в срочном порядке началась эвакуация.