Смерть Смирновых

На лестнице раздался звук захлопнувшейся двери, и на парадном крыльце показалась фигура бабки Марины из 17-ой квартиры. Как бывшая монахиня, она, увидев покойника, по привычке перекрестилась, не снимая при этом рукавиц.

— Еще один горемыка преставился! — сказала Марина, разглядывая «мерзляка» с черными усами и, помолчав, добавила — теперь, чай, у Бога дела идут, контора пишет! Этакую массу народа надо принять и разместить по своим местам. Да. Вот такие дела творятся, невольно задумаешься.

Бабка Марина, или Марина беспалая, как её звали из-за отсутствия пальца, побрела с чайником в руке, вероятно в «жакт», за кипятком. Но, отойдя немного, остановилась и, подозвав меня, прошептала:

— А подружки-то твоей, Гали, нет больше! Вчера, по темну, Мариша увела её, прихватив с собой и Лёньку. Весь день молилась, старая дура, а к ночи и ушли к Богу. Да. Только вход для них к Богу ведёт через прорубь в Неве, поэтому ночью и пошла, чтобы никто не помешал совершить свое тёмное дело! Да. И то сказать, у них такая вера, по-ихнему уставу ничего не стоит утопиться или сгореть. Ну, конечно, гореть труднее, Галька закричала бы, а так в прорубь и готово — никто не спасёт. Концы в воду — и всё! Да. Такая вера. Да. Другая вера. Такой устав.

Бабку Маришу у нас в доме называли «сектанткой», но я в это время не разбиралась в религиозных делах. От Гали Смирновой, с которой я сидела за одной партой, часто приходилось слышать «братья», «сёстры», «во Христе» и другие религиозные слова. Но всё это не воспринималось мною, поскольку я росла на улице, среди бедности, пьяниц, воров и других «подозрительных» лиц, которых мама обзывала общим словом «гопники», приписывая и меня к их числу, если я рвала платье, лазя через забор, или приходила измазанная грязью с головы до ног. Все мои знания о Боге исчерпывались рамкам слов: «Бог-то бог, да будь и сам не плох!» — вот этого совета я придерживалась.

Не дожидаясь возвращения монашки Марины, я вошла в квартиру, где жила моя бывшая школьная подруга. Все привычно, знакомо. Почти ничего не изменилось. И только непривычно лежал на столе портрет Галиной матери, висевший всегда на стене. На другой стороне фотографии было написано рукой Гали, почерк которой я хорошо знала: «Мама, я хочу макарон».

Позднее о Смирновых говорили, что их съели. Но я-то знала, что они утопились. Бабка Марина беспалая была единственной свидетельницей их ухода, потому что жила с ними в одной квартире. Но к моменту слухов она уже умерла.