Глава седьмая

Днем и ночью по дорогам Тувы тянулись обозы из-за Саян. В Туране, в верховьях Каа-Хема, у подножия Танну-Ола на жирных черноземах и хороших пастбищах выросли русские поселения. А народ все продолжал прибывать. Опоздавшие метались в поисках свободных земельных участков.
Путь большинства переселенцев лежал мимо Усть-Барыка, и они стали основательно докучать Семену Лукичу. Чуть не каждый останавливался у приметной усадьбы Домогацких, упрашивал, чтобы поселиться по соседству, набивался в работники.
Что ни день — в Усть-Барыке целый табор. Семен Лукич из себя выходил. Какого лешего их несет? Других мест, что ли, нет? Прут и прут, нелегкая их возьми! Привык Севээн-Орус быть единовластным хозяином на обширных землях, привык один на один решать все дела с тувинскими чинов­никами и аратами, и не нужны ему были ни соседи, ни приятели. Однако была от проезжих и выгода: торговлишке Семена Лукича выходила от них немалая польза.
И все же приток новоселов доставлял больше хлопот и всяческих неудобств, чем относительных выгод. При ко­миссаре Церерине Семен Лукич среди русского купечества в Туве пользовался наибольшим почетом, уж и на тувинскую знать сверху вниз поглядывал. Теперь положение стало круто меняться.
Чем больше переваливало через Саяны народу, тем острее вспыхивали распри меж ними и старожилами. Вступивший в должность Григорьев считал, однако, все эти стычки несущественными, полагая, что русские с русскими как-нибудь договорятся. Он пока еще не мог разобраться в куда более сложных взаимоотношениях между русскими и урянхайцами.
Смена комиссара прямо и непосредственно затронула кровные интересы Семена Лукича. С одной стороны, не стало прежнего покровителя, с другой — вновь прибывшие понятия не имели, что у Домогацких некогда была в Белоцарске своя рука. Сверх того, прежде униженные Семеном Лукичом конкуренты не прочь были теперь отыграться. И оказался Севээн-Орус прижатым с двух сторон. Богатеи Баян-Кола стали протягивать руки к островам на Улуг-Хеме, затем пробрались на пастбище Оттук-Даша, Каака, Чээнека и, вплотную приблизившись к землям Усть-Барыка, нацелились уже и на собственность Семена Лукича. Даже проживающие в Хайыракане братья-купчишки Ак-Дадыраш и Сарыг-Дадыраш не замедлили воспользоваться благоприятной обстановкой.
Что было делать? С кем было еще посоветоваться Семену Лукичу, как не с супругой? Какой она могла дать совет? Яснее ясного: попытать счастья и завязать знакомство, а может, и дружбу с новым комиссаром.
Сказано — сделано. Смазали дегтем колеса рессорной брички, заложили пару вороных, и махнул Семен Лукич в Белоцарск. Один поехал. Не то что Серафиму Мокеевну — кучера с собой не взял. Был на то свой расчет. Супруги Домогацких точно знали, когда и что делать: когда за плу­гом ходить, когда косу в руки брать.
Лето уже набрало силу, но травы не успели еще выгореть под жарким солнцем, и степь радовала обилием зелени, буйством красок. Над дорогой плыло марево. Хорошо выстоявшихся коней Семен Лукич не жалел и до полуденной жары успел домчать до Бай-Булуна. Там дал отдохнуть лошадям, освежился сам и к вечеру прибыл в Хем-Белдир, ставший при прежнем своем деревенском обличье городом Белоцарском. На ночлег остановился у знакомых.
Рано утром он был уже возле канцелярии господина комиссара. Заходить в дом, однако, не спешил, хотя прежде являлся туда запросто, по-свойски. Теперь надо было сперва уяснить обстановку. Кто знает, каков он, господин Григорьев? А вдруг возьмет да турнет купчину, и тогда уж больше не суйся. Надо было действовать наверняка.
Возле канцелярии, несмотря на ранний час, народу было довольно много. В основном — русские переселенцы да несколько тувинцев. Все они, как определил Семен Лукич, довольствовались беседой с управляющим русскими поселениями и мелкой чиновной сошкой. Люди подъезжали, собирались группками, толковали между собой, заходили ненадолго в канцелярию, снова появлялись на улице, садились на коней и исчезали.
Оглядевшись, Семен Лукич поднялся наконец на второй этаж, в приемную комиссара. Возле кабинета — этого прежде не было — сидел секретарь в военной форме.
— Что вам угодно? — официально, но не строго спро­сил он.
— Мне нужно видеть господина комиссара.
— По какому вопросу?
— Об этом я доложу лично.
— Значит, по личному делу?
— Как сказать… Не только по личному.
— Присядьте, пожалуйста, — пригласил секретарь. — Вениамин  Юрьевич  сейчас занят. Придется подождать.
— Ничего, ничего, я обожду, — Семен Лукич степенно опустился на стул.
Ждать пришлось довольно долго. В кабинет то и дело заходили люди и оставались там. Видимо, у комиссара шло какое-то совещание. Стрелки на часах сделали полный обо­рот, продвинулись еще на полкруга. За дверью послышались громкие голоса, и все, кто был в кабинете, высыпали в приемную. Вместе с ними вышел и заметно выделявшийся осанкой, и костюмом — всем своим обликом — мужчина средних лет, с выпирающим животиком, ухоженными усами и бородой.
— В Урянхайском крае не должно быть двоевластия, двух законов, — произнес он. — Пусть все знают власть царя и только царя. Нельзя допускать, чтобы нойоны расправлялись со своими подданными — они прежде всего подданные России. Только в этом случае мы сохраним спокойствие и порядок.
— И все же надо пресекать конфликты. Вениа­мин Юрьевич, — сказал один из вышедших вместе с комиссаром.
Семен Лукич отметил про себя, что не ошибся, отличив среди всех Григорьева.
— Со своими людьми мы разберемся. Главное — надо особо присмотреться к некоторым нойонам. И, если надо, —заменить их.
— Вы совершенно правы, Вениамин Юрьевич. Совер­шенно правы!
— В ближайшее время, — продолжал комиссар, — я на­мерен совершить поездку по хошунам, чтобы лично убедить­ся в достоинствах местных правителей.
— Мудрое решение!
— Весьма своевременное, Вениамин Юрьевич! Григорьев кивнул им в знак прощания и удалился к себе в кабинет.
— Пожалуйте!— секретарь распахнул перед Семеном Лукичом дверь.
Пригладив коротко стриженные рыжие усы и бороду, оправив сюртук, Домогацких шагнул в кабинет.
Григорьев стоял у окна, спиной к нему. Семен Лукич почтительно ждал, желая произвести на комиссара самое благоприятное впечатление и не навредить какой-нибудь мелкой оплошностью.
Пауза, однако, затягивалась. Домогацких не вытерпел:
— Здравствуйте, Вениамин Юрьевич!
Комиссар развернулся, словно таймень на быстрине, и направился прямо к Домогацких. Семен Лукич поклонился в пояс.
— С кем имею честь? Чем могу быть полезен?
— Домогацких. Семен Лукич. Из крестьян. В Урянхай­ском крае занимаюсь хлебопашеством и скотоводством, а также торговлей.
— На что жалуетесь?
— Помилуйте! — развел руками Семен Лукич.— Какие жалобы? — Он улыбнулся. — Скорее, скромное пожелание. Вы у нас человек новый. Я полагал, вам было бы полезно познакомиться с жизнью отдаленных мест Урянхая и проживающего там народа.
— Умные речи приятно слышать! Прошу садиться — указал Григорьев на кресло. — Прошу извинить, что заставил вас ждать…
Как кстати услышал Семен Лукич то, что сказал комиссар о своих намерениях, прощаясь с посетителями в приемной. Как удачно ввернул он свое предложение! Теперь можно было не сомневаться, что дальнейший разговор с Гри­горьевым пойдет как надо.
— С вами давно ждут встречи жители одного из самых крупных в крае Бейси хошуна, — продолжил он.
— Можно считать это приглашением? — пошутил Гри­горьев.
— Ваше превосходительство будет встречено с самым большим почетом.
— Благодарю вас, Семен Лукич. Признаюсь вам, вы первый, кто пришел ко мне не с жалобами и претензиями. Премного благодарен! Все будто сговорились: только и знают — просить, просить и просить…
У Семена Лукича хватило сообразительности не поминать даже имени предшественника комиссара, а тем паче ссылаться на близость с ним.
Беседе их никто не мешал. Разговор затянулся и, к радости Домогацких, завершился приглашением на ужин к господину комиссару. О большем он и мечтать не смел!
Удался и ужин. Скучающий в одиночестве комиссар нашел в Семене Лукиче толкового собеседника, хорошо знающего не только жизнь чуждого Вениамину Юрьевичу края, но и свое место. Он твердо обещал в самом скором будущем посетить Бейси хошун и непременно побывать в гостях у любезного Семена Лукича.
Кони мчали Домогацких из Белоцарска в Усть-Барык, словно на крыльях. Да и сам Семен Лукич будто парил в воздухе. Удалось! Едва воротившись домой, он перебудоражил весь сумон. Это ли не событие? Новый комиссар первый визит нанесет им! У Мангыра чейзена враз все недуги как Рукой сняло, даже хромать перестал. По всему Улуг-Хему только и разговоров, что о скором приезде господина комиссара.
Скорый приезд, однако, несколько подзадержался. Ему помешали более важные дела. Амбын-нойон Комбу-Доржу, на словах приветствовавший присоединение Тувы к России и власть белого царя, официально скрепивший соответствующие договоры с северным соседом, все больше и больше скло­нялся в сторону монгольских феодалов. Григорьев принял решительные и крутые меры, своей властью сместив амбын-нойона и посадив на его место Агбаан демчи. Однако тот продержался у власти недолго, так как был убит сторонниками Комбу-Доржу. Ситуация обострилась. Пришлось комиссару по делам Урянхайского края передать высшую власть Содунаму-Доржу, сыну амбын-нойона. Не ожидавший такой чести наследник Комбу-Доржу круто переменил взгляды и стал верным слугой престолу белого царя. Это можно было считать немалым успехом комиссара. Теперь у него появилась возможность оставить на время свою резиденцию в Белоцарске и предпринять намеченную поездку по краю.
Мангыр чейзен и Домогацких готовились к встрече важного гостя. Семен Лукич, правда, особенно не тревожился — ему принять высокопоставленного чиновника было нетрудно: в Усть-Барык не раз наведывался бывший комиссар Церерин. А вот правителю барыкских кыргысов было над чем поломать голову, чтобы не осрамиться.
Мангыр чейзен распорядился поставить на берегу Улуг-Хема, неподалеку от дороги, белую юрту. Не слишком роскошную, чтоб не бросалась в глаза, а так, среднюю. Как положено, обставили ее: кровать деревянную, резные сундуки-аптара, кожаные барбы-вьюки, войлочные ширтеки-подстилки, посуду собрали. Поселили в юрте молодую «хозяйку», одев ее поприличнее, и «хозяина», под стать ей пригожего крепыша.
По случаю приезда комиссара устроили большой наадым — с национальной борьбой, скачками, играми. Тридцать две пары борцов участвовали в хуреше. Сам чейзен растолковал им, как они должны вести себя, и борцы лицом, в грязь не ударили. Побежденные театрально красиво падали на землю, победители старательно исполняли «танец орла», взмахивая руками, как крыльями. На скачках во всех заез­дах первыми приходили кони чейзена. Победителей щедро награждали. Собравшимся на праздник аратам раздавали всевозможные яства, а мужчин даже потчевали аракой. Праздник удался на славу.
Довольным остался и высокий гость. Все это он видел впервые, всему удивлялся, все производило на него впе­чатление.
Домогацких сиял от радости, а уж про Мангыра чейзена и говорить нечего.
Наадым подходил к концу, все шло, как было задумано, и вдруг перед господином Григорьевым, словно из-под земли, появились какие-то люди. Что такое?! Чейзен чуть дара речи не лишился. Возле комиссара стояли самые отъявленные разбойники-кайгалы Онзулак, Муйтужук и их дружки.
Онзулак слегка нагнул голову в знак приветствия и не без почтительности обратился к Григорьеву:
— Можем ли мы, господин дарга, задать вам один вопрос?
Григорьев недоуменно глянул сначала на Мангыра чейзена, потом на кайгалов, спросил о чем-то вполголоса Семена Лукича. После минутного замешательства переводчик комиссара сказал:
— У господина комиссара нет времени для беседы с ва­ми. Он спешит. Но на один вопрос он вам ответит.
Той порой вокруг собралась целая толпа. Муйтужук поднял руку, призывая аратов к тишине. Онзулак поклонился.
— Господин дарга, каким законам должны теперь подчиняться араты — своим, тувинским, или вашим, русским?
Переводчик, склонившись к уху Григорьева, передал ему слова кайгала. Комиссар сразу же ответил:
— Поскольку Урянхайский край находится под протекторатом России, на него распространяются все законы Российской империи.
— Тогда почему мы до сих пор живем по старым законам? Мангыр чейзен зверем смотрел на Онзулака и его това­рищей. Переводчик торопливо заговорил:
— Вы просили ответить только на один вопрос. Господин комиссар ответил вам. Хватит. Я же сказал: ему некогда.
Григорьев поспешно поднялся с почетного места и прошел к экипажу. Свита засеменила следом. Мангыр чейзен уселся на гнедого иноходца, и многолюдный кортеж тронулся.
На поле, где проходил праздник, все смешалось. Народ не отходил от кайгалов, шумно обсуждая только что увиден­ное и услышанное. Это было куда интереснее хуреша и скачек, сытнее угощения и пьянее араки. Сам комиссар сказал, что старые законы больше не существуют!
А правитель спешил увлечь гостя подальше от толпы, чтобы, не дай бог, еще что-нибудь не стряслось. Он клял Онзулака вместе с его кайгалами. Как они посмели подойти к господину комиссару?! Он, чейзен, хозяин всего Барыка, не отважился при таком госте даже рта раскрыть! А эти голодранцы…
Когда процессия приблизилась к белой юрте на берегу реки, Мангыр заставил себя успокоиться: предстояло пока­зать едва ли не главную часть задуманного представления.
«Хозяева» юрты приветливо встретили Вениамина Юрьевича. Поднесли ему кумыс, араку, холодное мясо… Можно было, конечно, по всем правилам, прямо на глазах комиссара, зарезать барана, подать с почетом тут же сва­ренную грудинку, курдюк, кровяную колбасу-хан и шашлык из еще трепещущей свежей печенки, обернутой в сало, — согажу. Но эти кушанья могли и не понравиться гостю. Нет, рисковать не стали. К тому же было слишком жарко, чтобы потчевать горячими блюдами.
У чейзена от выпитой араки развязался язык, и он при­нялся объяснять комиссару, что и как из утвари называется и для чего служит, как готовят кумыс и араку. Григорьев с интересом слушал и крутил головой, разглядывая нехитрое, но с толком и продуманно подобранное убранство юрты. Это жилище кочевника ничего общего не имело с тем, в которое он сунулся по приезде в Белоцарск, прогуливаясь с управляющим по городу.
И снова Мангыра чуть удар не хватил. В разгар пиршества, как раз в то время, когда чейзен обрядил комиссара в шелковый тувинский халат-тон, поднес ему пояс с серебряными ножнами и огнивом, подал в серебряной чаше араку, когда Григорьев, умиленный и растроганный, собирался произнести благодарственный тост, дверь юрты отворилась… Хуже и представить было нельзя: явился Саванды!
Одет он был опрятно, по-праздничному, в почти новый далембовый тон. На ногах — остроносые идики. Жиденькая бороденка подбрита. Вошел скромненько, поклонился в пояс, сел у порога. А в глазах, как ни щурил их, так и сквозила насмешка.
«Хозяева» и ему поднесли все, что для других предназначалось. Саванды ел с аппетитом, пил, шумно прихлебывая, ничуть не смущаясь необычностью обстановки. Мангыр с ненавистью смотрел на него, но поделать ничего не мог: сам толковал комиссару, что юрта тувинца в любое время открыта для любого человека, знакомого и незнакомого, — таков обычай.
Той порой, утолив голод и жажду, Саванды обратился к «хозяйке»:
— Твоего муженька пьяного домой повезли.
У чейзена глаза полезли на лоб. Переводчик тут же, слово в слово, передал услышанное Григорьеву. Тот удивился:
— Разве у тувинцев такой странный обычай? И здесь муж, и еще где-то?
Мангыр попытался спасти положение:
— Не слушайте, господин комиссар. У этого, — он небрежно ткнул пальцем в сторону Саванды, — не все дома…
— А у тебя, — как ни в чем не бывало продолжал Саванды, обращаясь теперь к «хозяину», — сын родился. Я приехал первым сообщить тебе радостную весть.
— Ничего не понимаю!— Григорьев был совершенно сбит с толку.
— Я вам сказал, — упрямо твердил чейзен, — не слушайте его болтовню.
А Саванды, сделав свое дело, поднялся и чинно раскланялся.
— Я силен, и Мухортый силен, — забормотал он по обыкновению. — Саванды слов на ветер не бросает! Я и богат, и себе не рад…
С тем и вышел.
Мангыр, раздосадованный выходкой Саванды, не знал, как спасти положение. Этим и воспользовался Семен Лукич, шепнув Григорьеву, что пора, мол, и честь знать, что лучше, пожалуй, отправиться отсюда и немного отдохнуть. Комиссар охотно принял его совет и тут же отбыл со всей своей свитой.
У Семена Лукича господин комиссар и в самом деле хорошо отдохнул. Там его ожидал сюрприз за сюрпризом, едва ли не лучшим из которых была Серафима Мокеевна. Все тувинские впечатления разом выветрились из головы Вениамина Юрьевича, едва он увидел статную сероглазую красавицу, с милой непосредственностью и непринужден­ностью пригласившую его «отведать чем бог послал…». Уж так сокрушалась Серафима Мокеевна, что не сумеет угодить дорогому гостю: «Что мы имеем в нашей глуши? Уж вы не обессудьте — у нас по-простому, по-деревенски…». И щеки ее пылали от неподдельного смущения, и в томных глазах виделось огорчение. А стол, отметил про себя Григорьев, был отменно и со вкусом накрыт. Не то что у минусинских купцов, даже в лучших красноярских домах едва ли угощали с таким уменьем и непоказным размахом.
Садясь за стол, Вениамин Юрьевич был уверен, что сыт по горло и вряд ли к чему притронется. Но все было так вкусно, а поданные со льда настоечки на разных травках так хороши, что господин комиссар ел да нахваливал и с удовольствием принимал из рук Серафимы Мокеевны то одно, то другое, и всему находилось место.
Покидая гостеприимный дом Семена Лукича, Григорьев не раз повторил, что многим обязан, что рад близкому знакомству, что надеется и впредь быть самым лучшим другом…
Из Усть-Барыка комиссар направился дальше. Однако ни в Шагонаре, ни в Хайыракане, где его также ждали и готовились к встрече, даже не остановился, пообедал наскоро в Чаа-Холе и проследовал в Чадан.