Глава шестнадцатая

Никогда прежде не замечали, сколько красного цвета вокруг. Камни священного Бай-Дага — красные. Земля — тоже красная. При ярком солнце и травы приобретают красноватый оттенок, и бурые скалы Куу-Дага краснеют.
Восходящее солнце — ало. Лица аратов — румяны. И всюду, где ни соберутся люди,— красные знамена!
А для Мангыра чейзена у всего мрачные оттенки. Камни и земля священной горы — черные. Травы на его лугах — черные. И солнце над Барыком кажется ему зловеще черным.
Он все еще был между жизнью и смертью. То лучше ему станет, то совсем плохо. На Великий хурал Мангыр, понятно, не попал. А решение хурала о провозглашении Танну-Тувинской Народной Аратской Республики, о переходе всей полноты власти в руки аратов окончательно сразило его.
Выпал первый снег. Потянулись с чайлагов аалы на зимние стоянки. Аал чейзена обычно не спешил с перекочевкой, но тут задерживаться не стали — боялись, что в холода будет труднее переезжать с больным правителем. Кое-как довезли его до Кара-Буура.
Только добрались, чейзен велел позвать Чудурукпая. Тот будто того и ждал, сразу явился. Отец был в полном рассудке.
— Сын должен быть во всем наследником своего отца. Зачем тебе держаться за подол жены? Не к лицу это мужчине. Переезжай сюда.
Чудурукпай ответил грубостью:
— Если у отца ничего нет, что наследовать сыну?
— Я тебе не пустой двор оставляю, — жестко произнес Мангыр.
— А золото, серебро?
— С собой ничего не возьму. Все, что имею, твое будет. Чудурукпай к тестю за советом: как быть? Хорек, не раздумывая, сказал:
— Переезжай!
Быстро разобрали юрту молодых, перевезли ее в Кара-Буура.
Потянулись короткие зимние дни и долгие ночи. Стояли теперь рядом юрты Мангыра и его сына. Чейзен вроде бы чувствовал себя сносно. Разговоров о наследстве больше не заводил.
Примерно через полмесяца Хорек с женой отправился в гости к своему именитому свату. Это был, по существу, первый официальный визит после того, как они породнились. Свадьбу Чудурукпая с Эрелзенмой справили, так сказать, в одностороннем порядке. Мангыр в ней не участвовал. Хорек считал эту поездку очень важной и возлагал на нее большие надежды.
Принял, однако, Мангыр чейзен своего нежеланного родственника холодно, как в нетопленной юрте. Встретил дорогих гостей лежа, ни одного доброго слова сватам не сказал, ничего сыну со снохой не посулил.
Уехал от него Хорек раздраженный, затаив еще большую неприязнь. Он смотрел дальше правителя и чувствовал свое превосходство над ним. Напуганный переменами в стране, Мангыр единственное свое спасение видел в сохранении накопленного добра. Власти его фактически лишили. Старый и больной, он не мог отстаивать свои утраченные права. Хорек же быстро разобрался в обстанов­ке. Он видел, что тужуметы позанимали все главные посты и при новой власти, пользуясь темнотой и отсталостью аратов. Куда больше, если правительство возглавил амбын-нойон Содунам-Балчыр, тот самый, который даже на Великий хурал пожаловать не соизволил! Министрами при нем стали Буян-Бадыргы и другие нойоны. Чем хуже Хорек чейзен? Пусть он ниже рангом, но в своем сумоне кое-что да значит!
По всему видно было, что в этой неразберихе и на долю Хорека перепадет жирный кусок. Только не надо спешить! А затянувшаяся болезнь Мангыра чейзена ему только на руку. Рано или поздно кому-то надо будет брать власть в сумоне в надежные руки. Почему бы этими руками не оказаться рукам Хорека?
В том, что власть от него не уйдет, он не сомневался. А вот содержимое четырех кожаных барб… От этого можно было лишиться покоя. По крайней мере в одном мешке — это уж точно! — принадлежащее Хореку по праву серебро. Он не переставал напоминать Чудурукпаю: смотри, не зевай, не упусти своего!
Дни шли, а все было так же неопределенно, как и в ту ночь, когда Хорек едва не выследил Мангыра. Пришлось ускорить события. Не считаясь ни с приличиями — дело было к ночи,— ни с сильным морозом, Хорек прискакал в аал Мангыра. Заиндевелый, прямо с холода, словно кто гнался за ним, влетел в юрту.
Мангыр лежал в окружении родных.
— Как чувствует себя наш господин? — спросил Хорек, ни к кому не обращаясь. — Я человек не чужой, не мог усидеть дома. От волнения спать в своей юрте не мог. Наш господин большого ума человек. Он не оставит нас без сво­его завещания…
Жена Мангыра разрыдалась.
Время было позднее. Все подремывали у постели чейзена. В печке потрескивали поленья, наполняя юрту сухим жаром. На аптара перед оловянным божком-бурганом горел жирник. Не знай, что тут тяжело больной человек, можно было подумать, будто жизнь в этой юрте, как говорят, круглая, словно луна середины месяца.
Ночь уже подходила к концу, когда жена чейзена переполошила всех криком:
— Чудурук! Посмотри на отца!
Лицо Мангыра было бледно. На лбу проступила испари­на. Он еле ворочал языком, силясь что-то сказать.
— Что с тобой, отец? — дрожащим голосом спросил Чудурукпай.
Мангыр что-то пробормотал приникшему к нему сыну. Тот понимающе кивнул. Это были последние слова, произнесенные правителем Барыка. Он умолк навсегда. И этих слов Хорек не расслышал! Его било, как в лихорадке.
— Что? Что он сказал? Где? — допытывался он. Чудурукпай будто не понял:
— Что где?
— Где спрятал?
Голос Чудурукпая был удивительно похож на голос отца:
— Нет у меня никакого золота…