Глава седьмая
В Тарлаг-Аксы – возле Уюка в местности Кара-Ыяш вместе жили русские и тувинцы. Не случайно русские люди выбрали для постоянного жительства Пий-Хем. Говорят, тувинец всегда смотрит на землю – какова местность, пастбище; русский человек смотрит в землю – какова почва.
На Дыттыг-Apыге в местечке Кара-Ыяш было полно тувинских юрт и русских домов. В 1921 году, после того, как объявили о создании республики Танну-Тува, революционные события из Суг-Бажи «перекочевали» в Кара-Ыяш Пий-Хема.
Центром революционных настроений был просторный дом Павла Медведева, которого тувинцы прозвали «Узун-Павел» – длинный Павел. Окна в его доме большие, светлые, стены из кругляка.
В доме Узун-Павла всегда толклось много народу, даже по ночам нередко заседали. Иногда набивалось до шестидесяти-семидесяти человек. Много было в шапках с чинзе – красными, синими, стеклянными, медными, ярко-красными… Самые видные чиновники бывали здесь: Лопсан-Осур, Сонам-Байыр, Ажикай…
И вот однажды, проспорив день и ночь, создали правительство аратской республики Танну-Тува. Назвали «ары чазак»[1], потому что оно образовалось на севере Тувы. Раньше, в 1921году, было правительство под руководством амбын-нойона Содунам-Байыра.
В северном правительстве было много чиновников: глава правительства – монгольский лама Лопсан-Осур, министр иностранных дел – феодал Думен-Назыты, министр военных дел – старший чиновник Лопсан-Сорукту, получивший звание «генерала всей армии», но в его распоряжении было всего лишь четыре части. Заместителем министра иностранных дел стал Иван Пуговкин, переводчиком – Узун Павел.
Северное правительство перекочевало в Туран. В то время в Хем-Бельдире (Белоцарске) проживало мало народу. А в Туране работали консульство СССР, возглавляемое Ф. Фальским и райбюро ВБКП (б), руководимое Я. Чугуновым. Позже северное правительство и все советские учреждения переместились в Хем-Бельдир.
Группа Курседи никогда не плелась в хвосте бурных событий. Все больше распространялись революционные настроения среди аратов, членов Министерства пропаганды стало еще больше, оно переехало в Кара-Ыяш. Саарбай, Чуржаапай, Опаалай и Биче-оол, который неплохо понимал по-русски, участвовали в заседании правительства.
Созданную в 1922 в Туране партию называли народной. Но она недолго просуществовала. Начались дрязги среди министров северного правительства. Пять знатных чиновников были в составе партии – амбын-ноян Содунам-Балчир, салчакский даа Идам-Сурун, ноян Буян-Бадыргы, ноян Демчи, чиновник Далай-Сурун из соянов. Долго и бесплодно проспорив, они вынесли решение:
«Съезд народного правительства Танды-Тувы
Третий год Танды-Тувы второй месяц 15-гo числа,
по-европейски март тридцатого числа.
На съезде премьер-министр светлейший князь Буян-Бадыргы (главой «северного правительства» был сначала Лопсан-Осур, затем Идам-Сурун. После него – Буян-Бадыргы – К.К.), министр внутренних дел бээзи Чымба, чиновник Далай-Сурун, министр иностранных дел Оруйгу, министр юстиции Даржа-Базыр, министр финансов Езуту, советник чиновник Павел Медведев, чагырыкчы салчакского хошуна Чозар-Парынмаа, чангы Даваа, хошунный чангы Кижээ, помощник правителя Бээзи хошуна Ананды, правитель Сонам-Байыр, бээзи Ажикай, чангы Дамдын-Сурун, мээрен Карды, правитель маады Сайын-Белек, чиновник сумона чооду Даржаа посовещавшись, решили:
1. Центральный комитет <…> распустить<…>».
Таким образом, ликвидировали ЦК, конфисковали билеты народной партии монгольской письменности с изображением лошади, выполненные на тонкой бумаге. Следовательно, и народная партия прекратила существование…
Спокойно смотреть на положение дел в райбюро РКП (б)не имели права. Тут же в народное правительство Танды-Тувы было направлено письмо:
«Права эксплуатируемых людей может защитить лишь партия, которая работает под руководством Коминтерна, а ЦК народной партии распущен. Необходимо создать ЦК.
Секретарь райбюро Чугунов».
Группа Курседи начала работать активнее, чем прежде. Министерство пропаганды к тому времени переехало из Турана в Хем-Бельдир. Курседи всегда был в центре событий.
Феодалы распустили ЦК, значит, нужна группа активистов, чтобы наперекор феодалам создать ЦК. Так считали в министерстве пропаганды.
В создании народной партии и подготовке второго большого совещания участвовала инициативная группа в составе: председатель – Идам-Сурун (от правительства), член – Чугунов (от русского населения), секретарь – Данчай (от тувинских аратов).
Время было тревожное, и его было мало. Противники революции до сих пор подкарауливали у каждого угла с незарегистрированными ружьями, короткими обрезами, ножами и просто дубинами.
Курседи собрал министерство пропаганды, вместе приняли призыв к гражданам Тувы, где было сказано, что тувинский народ был рабом других государств, подчинялся им, долго и тяжело бедствовал. Но тувинский народ неоднократно отстаивал свою независимость и свободу, а в 1921 году навсегда освободился при поддержке великого русского народа…
«…Нужно объяснять суть событий: вред и пользу, устранять в Туве проявления невежества и деспотизма, развивать свободные права и дружественные отношения между народами <…> Мы призываем аратов усиливать влияние народной партии».
В связи с подготовкой второго большого съезда партии пришло время еще раз напомнить о значении пропаганды. Курседи забыл обо всех своих болезнях.
Он решил направить агитаторов в девять хошунов Танды. В то время в глубинке еще не установилась власть, станции не были обеспечены лошадьми и людьми, трудно было установить связь между дальними местностями. Агитаторы были на своих лошадях. Курседи отправил в хошуны самых верных людей.
…Когда вошел Чуржаапай, Курседи, не глядя на него, приказал:
– Ты – в хошун салчаков.
– Я там не был никогда, никого не знаю.
– Как говорит Чугунов? – спросил Курседи и тут же сам ответил: – Волков бояться – в лес не ходить. Так? Саарбай тоже поедет. Возницу возьмите.
Наутро Чуржаапай и Саарбай поехали вверх по Каа-Хему. Решили не брать с собой кучера – сами доберутся, не сахарные.
…Май. Природа ожила. Серебрятся сережки вербы, воздух свеж и напоен запахом цветения. На ветвях белых берез, опускающихся до земли, поблескивают капли сладкого сока.
Двое всадников едут по левому берегу. Когда на землю опустилась прохлада,им повстречались люди, освящающие оваа.
– Вот где можно агитировать, – весело сказал Чуржаапай, приподнявшись на стременах, – и не надо бегать собирать народ.
Саарбай опустил голову, задумавшись.
– Нельзя возле святого места проводить агитацию, – ответил он, наконец, с опасением.
Чуржаапай не сдавался:
– Пусть народ приносит жертвы, молится. Это личное дело людей. А мы отдельно выполняем наказ партии. Заставлять ведь не будем. Партия защищает народ, и ее место среди народа.
Чуржаапай ударил по бокам коня, галопом поскакал по каменистой дороге, вздымая пыль. Саарбай нехотя плелся следом.
…Возле оваа вовсю кипит праздник. Народ шумит, на ветвях дерева весело трепещут разноцветные лоскутки материи. Люди угощают духов земной пищей под громкие разговоры, смех и крик. В небе птицы парят, между ног собаки путаются. Тут же неподалеку – скачки, хуреш[2]. Народ веселится! Праздник у людей!
Среди собравшихся появился парень в шелковом коричневом халате, с длинной черной косой на затылке, смуглым лицом, блестевшим на вечернем солнце, живыми черными глазами.
– Меня зовут Чуржаапай,а моего товарища – Саарбай, – с первых же слов он привлек внимание людей. – Мы из министерства пропаганды…
По толпе пробежали слова: «министерство пропаганды». Посыпались вопросы:
– Какого министерства?..
– Министерства пропаганды?..
– Что такое министерство пропаганды?
– В министерстве пропаганды феодалы сидят?
– Кто распустил народную партию?
– Кто у власти?
Чем больше вопросов, тем больше рад Чуржаапай, его голос звучит, словно шумная вода Элегеста. Пламенными словами он смог превратить cбop людей возле жертвенного кургана в открытое собрание. После откровенного разговора около двадцати человек пожелали вступить в партию.
Народ стал расходиться уже в сумерки, и тут же было объявлено, что назавтра собрание продолжится.
Назавтра в полдень возле Каа-Хема на поляне в тени деревьев толпились конные и пешие люди. Честно говоря, двое агитаторов не думали, что здесь будет столько же народу, как возле кургана. Но собралось больше – весь сумон. И снова пришли те, кто был возле оваа. Собрание было интересным: люди спорили, сомневались, высказывали противоречивые взгляды. Вопросов было много, Чуржаапай и Саарбай долго отвечали на них. На этом собрании выбрали представителей на второй съезд – самых активных членов партии.
В то время араты не знали письменности, поэтому вопросы задавали устно. И все же Чуржаапаю и Саарбаю пришла одна-единственная записка на монгольском языке. Чуржаапай без запинки прочитал ее и вслух перевел на тувинский язык: «Или вы быстро отсюда уберетесь, или всех представителей министерства пропаганды бурган башкы приберет в нижний мир».
Со всех сторон послышались гневные выкрики:
– Пустые слова!
– Не верьте!
И Чуржаапай, как ни в чем ни бывало, словно дразнясь, засмеялся, ответил любимыми словами большевика Чугунова:
– Волков бояться – в лес не ходить…
Когда под вечер Чуржаапай и Саарбай отпустили своих лошадей пастись на лужайке, среди зарослей караганника неожиданно появился молодой человек в обтрепанной одежде. Парень был немым, но пытался что-то объяснить жестами. Он махал руками, хватался за горло, задыхаясь, вываливал язык. В конце концов, присел на одно колено, поднял руку, как будто стреляет из ружья, и упал на землю, распластавшись.
– Что он хочет сказать? – Чуржаапай посмотрел на товарища. – Что за язык? Не монгольский, не китайский. Видно, хочет сказать, что пристрелят.
Агитаторы обошли немого стороной. Тот остался на месте, мыча и размахивая руками.
Когда Чуржаапай проснулся утром, его товарищ стонал.
– Что с тобой?
– Живот болит, – чуть слышно ответил скорчившийся на земле Саарбай. – Беда, дунмам! Когда у меня боли начинаются, я не человек. Дальше не могу ехать. Придется тебе одному.
Что делать, Чуржаапай оседлал коня товарищу, Саарбай кое-как влез на него и со стонами поехал вниз по Каа-Хему.
«Все же испугался он волка-феодала», – подумал Чуржаапай, направляясь вверх по Каа-Хему. Через некоторое время нашелся и попутчик – Хууракпай. Был он в возрасте, приятен в общении, одет очень скромно – вроде простой арат. Но Чуржаапай не переставал удивляться красоте уздечки и седла нового товарища – все в серебре. Просто нойон без чинзе.
Отъехав недалеко от аала, они очутились на развилке дорог: одна шла в гору, а другая вверх по течению реки, где вдалеке виднелся холм.
– По какой дороге поедем? – спросил Чуржаапай.
– Ехать по горам трудно, камни мешают, – ответил Хууракпай, – поедем вверх по реке, там дорога лучше.
Чуржаапай тронул поводья, а немного погодя обернулся: Хууракпай слез с коня, схватился за нос.
– Что такое? – спросил Чуржаапай.
– Кровь носом пошла, – прогундел попутчик. – Езжай, я догоню.
На одном из поворотов конь вдруг отпрянул. Чуржапаай увидел у дороги того же немого в лохмотьях. Тот кинулся под копыта, вновь стал мычать, хрипеть, закатывая глаза. Несколько раз показывал на холм. Ничего не добившись, схватил повод, повернул коня, рукой показывая вниз по Каа-Хему. Чуржаапай рассердился. Вырвал повод, и пришпорил лошадь. Немой побежал вслед, отстал, даже вроде бы заплакал.
Временами Чуржаапай придерживал повод, ждал отставшего товарища, оглядывался по сторонам. Невзначай глянул вверх: на фоне синего неба парил в воздухе орел. Спокойный, негодяй, подумал Чуржаапай. В это время прогремели подряд два выстрела. Синее небо вздрогнуло, орел тоже вздрогнул. Все стихло.
Чуржаапай медленно сполз с седла, упал на зеленую траву.
…Люди всполошились, услышав выстрелы, еще до того, как в аал прискакала лошадь Чуржаапая. Когда его нашли, Чуржаапай еще дышал. Через шелк тона из ран на груди медленными затихающими толчками шла темная кровь, высыхая на траве. Агитатор министерства пропаганды Чуржаапай не сказал ни слова и умер, не закрывая глаз. Был третий год по Танды-Туве, пятый месяц и третий день, по-европейски – 16 июня 1929 года.
По указанию Курседи на место гибели Чуржаапая прибыли тувинский чиновник Сумбурел, русский врач Шароков, русский чиновник Барахтаев.
Из показаний Хууракпая: «У меня носом пошла кровь, поэтому я отстал. В это время послышались два выстрела подряд, больше ничего не знаю».
Из показаний Дандарбана: «После того, как послышались выстрелы, в аал прискакала лошадь с седлом Чуржаапая. Мы подъехали по дороге к месту преступления, и увидели, что одежда Чуржаапая в крови, на груди две раны от пуль. Тогда был час обезьяны». Девятьчасов утра.
* * *
Второй большой хурал народной партии Танды-Тувы открылся на третий год пятого месяца 23-гочисла (6 июля 1923 года) в Хем-Бельдире. Из пяти хошунов собрались 568 представителей. Из дальних мест не смогли прибыть: хурал собирали в спешке, поджимали сроки. Сплочены были только угнетатели. Но работу большого хурала проводило Министерство пропаганды, поэтому была четкая расстановка сил и решимость добиться цели. Большую помощь оказало райбюро РКП (б).
Выбранный на большом собрании сумона Буянды Бай-Даг Улуг-Хемского хошуна Чудурукпай, красный партизан Буян, действительный арат Кудажи из барыкских кыргысов, Донгурак из ховалыгов Сенека, Седен-Дамба, Ойбаа из тулушев Хайыракана, Чульдум тоже участвовали в хурале.
Второй большой съезд принял несколько важных решений: народную партию Танды-Тувы переименовали в Тувинскую народно-революционную партию; постановили, что она будет работать под руководством Коммунистического Интернационала (Коминтерна); в рядах решили навести строгий порядок – запретили пьянствовать, вести праздный образ жизни, воровать и употреблять опиум; отменили чиновничьи звания (чангы, чейзен, чалан, чагырыкчы, дузалакчы, мээрен, нойон); в хошунах, сумонах решено было создать первичные партийные организации. Генеральным секретарем ЦК Тувинской народно-революционной партии впервые из аратов избран Курседи.
