Глава девятнадцатая. Собрались все дети

Первые приметы осени. В аале Соскара нет человека, который бы бездельничал, задрав ноги к потолку. Как в распространенной песне: «Лишнего человека нигде нет, все заслуживают рабсты». Даже маленькие дети пасут овец и коз, ухаживают за грядками и собирают овощи. Это работа осени – каждый человек на уборке. Соскар взял такой пример с Севээн-Оpуca, и не забывает. Это закон, и никто не смеет нарушить его, золотая палка, котогую нельзя перешагнуть, железная палка, к которой нельзя прикоснуться.
Соскар и сам не сидит, сложа руки, обняв в тени чайник, работает до седьмого пота, хоть рубашку выжимай. Это пример взрослым, детям наука. Чем твердить сто раз, лучше один раз показать, – такое правило у Соскара, который трудится так, что никто не может его опередить, выдеркать состязание с ним. Тут нечего говерить про Дарган-Хаа и молодых, ксторые недавно переженились, про Саванды, у которого очень быстро начинает болеть спина, особенно на картофельном поле.
Хлебные и сенокосные угодья, огород с садом находятся неподалеку от аала Соскаров, поблизости от Кулузун-Аксы. Это тоже наука Севээн-Оруса, который говорил, что чем ближе поля к воде и к дому, тем меньше хлопот, поэтому Соскар не берег сил, разбивая груды камней, проводя воду к своим маленьким полям.
Летом аал Соскаров не перекочевывают. Потому что много работы, ведь землю, как говорил русский купец, надо поливать не водой, а потом. Только домашний скот от аала угоняют на летнее пастбище. Те, кто ухаживал за ним и сторожил, переезжали, свернув свои юрты, и нa одном месте не сидели: чтобы скот стал упитанным, они часто меняли пастбища, – то в Хондерге, то где-нибудь в тайге. Это идея не кого-нибудь, а самого хозяина аала.
Соскар где попало не позволяет разводит огонь, даже для приготовления пищи. В этом, впрочем, необходимости нет, потому что работники с хлебных полей, сенокосов, из огорода, в обеденный час приезжали или пешком приходили в аал в час еды – благо, недалеко. И готовила отдельная бригада домочадцев, – до того довел Соскар оптимизацию труда в своем аале, – повара заботились только о желудках людей. Скот, хлебные поля – не их забота, и если теленок или же ягненок вдруг начинал сосать свою мать, они на это внимания не обрашали.
Обязанности распределил сам Соскар, учитывая все качества: мужчина или женщина, взрослый или маленький, сильный или слабый, чем интересуется. Только держись, Соскар ни с кем не играет в прятки.
Вот и сейчас, в полдень одного из ясных дней собрались с сенокоса на обед. Нынче во время сенокоса зарядили дожди, порой сутками льет с неба. Старики раньше в таких случаях говорили, что кто-то задел магическую траву. И все же замечательное время – сенокосная пора. Не холодно и не жарко, мух и мошкары нет.
Люди без разговоров не собираются вместе, вот и сейчас беседовали по дороге о том – о сем, когда дети закричали:
– Люди едут!
– Повернули в наш аал,
– Мужчина и женщина.
Любопытные побежали вперед, и в аале все вышли
Сощурив свои узкие глаза, Саванцы проворчал:
– Я богат, и себе не рад. Кажется, это Аайна едет. Патрон-сатрон есть, партизан Саванды есть. А вот кто рядом едет? Она, может, тоже русского жениха везет?
Хойлаар-оол удивленно вглядывался в далоекие еще силуэты людей:
– Ой, погоди… Смотри, Лиза, кто это?
Теперь и Лиза узнала:
– Неужели Ким?
Всадники приближались к аалу.
– Действительно Аня! Аня приехала! Сестра ваша приехала! Бегом встречать!
Дети аала Соскара наперегонки помчались к коновязи. Самые маленькие Анну никогда не видели, но все равно бегут и кричат, собаки лают, в аале радостный гам. Даже тетушка Кежикмаа кое-как вышла из юрты. Все домочадцы на улице, не видно лишь старика Сульдема.
Двое всадников остановились возле привязи. Дети облепили их и так, окруженные детьми, они направились к хозяевам аала. Девушка действительно оказалось Аней – только еще красивее стала, чистая, опрятная, ладная, одежда на ней сияет. Не та деревенская девочка, уехавшая ез Барыка, совсем другая. Жeнa министра, золотая принцесса, сошедшая из верхнего мира.
Кежикмаа не устояла на месте, пошла любимой внучке навстречу, вскинув к ней руки – в глазах старой женщины темнело, и она не смотрела под ногами: то споткнется, то в ямку угодит. Горячие слезы бежали из глаз бабушки, так и текли безостановочно, и она не замечала их.
– Аайна… Почему пропала, дочка? – дрожaщим голосом говорила она. – Козленочек мой, сиротинушка… – больше ничего не смогла выговорить тетушка Кежикмаа, только всхлипывала. Ноги ее немели, и она закачалась, но Аня успела подхватить ее и прижать к себе.
– Экии, авай, – нежно поздоровалась она. – Бабушка, что же ноги подводят, неужели моя родная постарела?
Кежикмаа не могла налюбоваться внучкой, разглядывала ее:
– Неужели из моих метлушковых шкур вышла золотая принцесса? Оставив старые деревья, почему пропала, дочка? – путаясь в мыслях, спрашивала она.
– Ты хорошо выгляцишь, авай, – Анна вытерла слезы старой матери. – Сколько раз я думала, что ты лежишь на кровати, крепко деркась за края, чтобы дождаться меня. Приехала же я, теперь не плачь. Где отец?
– Прибаливает немножко, дочка. Все так же ноги болят. Теперь ты будешь лечить. – Кежикмаа повернулась и посмотрела на Кима, – что за парень, дочка?
– Мой личный кучер, авай, – пошутила Анна. – Зовут Ким.
– У него не тувинское имя, что ли?
– Корейское.
Приблизившись к уху Аайны, Кежикмаа прошептала：
– Хойлаар-оол привел русскую невестку.
– Я слышала, авай. Я тоже работала в Эми.
Пока разговаривали мать с дочерью, все собрались вокруг Анны и Кима. Кто-то жал им руки, кто-то гладил по голове. Бедный Саванцы надел старую шинель, водрузил на  дрожащую голову старую буденовку, отдал честь：
– Патрон-сатрон есть, партизан Саванцы есть, передаю горячий революционный привет…
– Заходите в бедную юрту, заходи в дом, сынок. Аайна, поздоровайтесь со старым отцом. Все, все заходите! Чолдак-Ой, Айлываа, вы побудтье на улице с младшими детьми. Не шумите здесь. Потом с сестрой поговорите, успеете.
Старик Сульдем лежал на кровати. Он слышал шум, но, ослабев от болезни, смог лишь привстать. Аня сразу же села рядом с отцом, по привычке взяла его руку, поправила голову, пошупала пульс.
– Экии, ачай. Лежи, лежи. Все хорошо, я приехала. Температура у тебя нормальная, пульс хороший, ты здоров, ачай. Открой рот. Ноги болят?
– Это ничего, если будут сильно болеть, отрежешь и выбросишь, для доктсра это пустяк. Теперь дай голову, дочка. Поцелую. Как я скучал.
Анна наклонила свою черную голову. Старик Сульдем погладил ее:
– Ученая голова пахнет мылом, дочка?
– Значит так.
– Ты пропала после учебы, дочка.
– Работала в селе Эми, ачаи.
– Что за магнитное место. Хойлаар-оол и Лиза тоже оттуда приехали.
– Мы сейчас в отпуске, ачай.
– Значит, ты не одна, дочка?
Анна посмотрела на всех и счастливо улыбнулась:
– Хоть и старый, а ум отца совсем как у молодого. Да, ачай, я с другом. Егo зовут Ким.
– Где он?
– Здесь, ачай.
– Ой, Ким, Ким-оол, иди сюда, посмотрю на тебя.
– Он не тувинец, ачай.
– Кто же тогда?
– Корец.
– Мне все равно, дочка. Нет разницы в черных, белых, желтых волосах. Люди это. Не надо меня поднимать, садитесь ешьте, дети.
– Садитесь за стол, братишки и сестренки, – устало сказал Соскар. – Вот так воспитываем детей, ухаживаем за скотом, сеем хлеб, рожаем детей. Ончат, ставь еду.
Люди сели за стол.
Анна давно не была в аале, поэтому внимательно смотрела на всех, с каждым поговорила. Дядя Даргаган-Хаа и его жена Чочай остались прежними, почти не постарели и не изменились. Саванцы и Чымчак-Сарыг тоже, только Гаванцы стая еще чаще моргать левым глазом, но он всегда утверждал, что это от партизанской привычки целиться левым глазсм. В аале самый видный Соскар. Молчаливый, богатырского телосложения, сильный, уравновешенный. Слова его тяжелые, одежда отличается, по виду тувинец, а по сути – настоящие русский купец.
Невестка Снчатпаа совсем не изменилась: на лице ни одной моршинки, волосы очень черные, украшения из серебра – серьги в мочках ушей, чавага / на косах, кольца на тонких пальцах, браслеты на руках.
Анай-Кара очень, почти неузнаваемо  изменилась. Ее приятное и умное лицо такое же, но черты избороздили морщинки, которые были особенно заметны, когда она улыбалась. Но улыбалась она редко, и была молчаливой и бледной.
– Дети ваши подросли, чаавай, – сказал Аня. – Чолдак-Ой совсем мужчина, Айлываа невеста.
– В школе учились, но отчислили их, – коротко сказала Анай-Кара и прикурила трубку из таволги.
– Странно как, поцумала про себя Аня. Кроме нескольких мужчин, в этсм аале никто не курят. Слов нет, от тяжелой жизни она так затосковала.
– Когда ты стала курить, чаавай? – спросила Аня.
– Твой брат Буян в страшном месте, – Анай-Кара глубоко затянулась. – Недавно Хойлаар-оол и Лиза кое-как добились свидания. Отец Лизы и Буян  в одной камере сидят. Обоим дали по восемь лет тюрьмы, по двадцть пять ссылки. – Трудное дело, дети же есть…
Тяжелым разговор получился. Анна не знала, как успокоить невестку. К счастью, на улице закричали:
– Кто-то едет к нам на телеге.
– Наврное, Губановы, – догадался Соскар. – Я заказывал им оконые рамы для дома.
Вскоре действительно вошли Александр и Валентина Губановы.
Экии, – чисто по-тувински сказал Саша (стал к млад так называют его). – Па, кто это? – удивился он, увидив Анну.
– Не узнал? Аайну помнишь?
– Аня, как повзрослела!
– Где была, чем занималась, Аня? – спросила Валя.
– Училась в Москве, работала в поселе золотого прииска Эми.
На улине снова закричали дети:
– Едут трое на лошадях, русские.
– Что что за люди, – удивилась Кежикмаа. – Может, опять землемеры. Они такие, придут с палками всяких размеров и форм. Даже в аале заночуют. Лиз, может, ты выйдешь, поговоришь с ними.
Прошло немного времени, и в юрту вошли русские мужчина и женщина средних лет, за ними – молодой парень. В доме стало тесно.
Мужчина странно поздоговался:
– Экии, здравствуйте, сайн байна.
Со всех сторон послышались русские и тувинские ответы:
– Экии.
– Зравствуйте.
– Драстай, – сказал любопытный Саванцы и начал трасти руки вошедшим. – Карашо, карашо. Сайдыыс.
– Сайн, сайн, – ответил по-монгольски Сульдем.
– Проходите, садитесь, – пригласила Кежикмаа гостей пройти в середину юрты.
– Мы ищем деда Сембо. Где он, – спросил мужчина.
– Соембо?
– Саембо?
– Кто это?
– Сюлдем.
Анна показала на койку.
– Вот он.
Русский прошел через людей к Сульдему со словами:
– Дед Соембо! Эне би, это я, Черемисин. Дмитрий Черемисин. Монголия. Кобдо. Мидирей.
Черемксины жили в Монголии и поэтому неплохо знали язык. Сульдем же, находясь у Черемисиных, кое-как научился говорить по-русски. Поэтому в разговоре звучала смесь русского, монгольского и тувинского языков.
– Хоо, Миирей! Тийм, тийм. Аайна эмч хаан байна? Кидээ Аайна эмчи? Ааина эмчи каиыл?
– Аня тоже здесь. Энд байна.
Старик Сульцем позвал жену Черемисина:
– Ааина эмчи, бээр эрт, уруум. Судаа, дочка.
Анна Черемисина полошла и взяла руку старика:
– Хвораешь что ли, дед Сембо? Эмчег юг?
Старик Сульдем убедился:
– Шынап-ла Аайна эмчи. Оскенин аа, уруум, кыс болган.
Черемисина не поняла и, опережая друг друга, Губанов, Лиза, Анна Сузуунма стали перевсодить:
– Дед говорит, что вы выросли, стали настоящей красавицей.
Анна Черемисина рассмеялась:
– Какая я красавица? Стара стала: кыс боор ииикпе, кыраан-дыр мен.
– Я часто вспоминал вас. Гдe дети? Таня, Тоня? Сын?
Черемисина объяснила:
– Таня и Тоня вышли замуж, детей имеют. А сын вот он, ин байна, с нами приехал, чтобы увидеть вас, своего крестного, помнишь его имя, дед Соембо?
– Слава, Сульдемслав.
Черемисины обрадовались:
– Молодеп, дед. Ясный ум.
– Эр-хей, кырган-ачаи. Угаанын чарт олчаан-дыр.
Старик Сульдем позвал:
– Слава хаан баин? Нааш ир, нааш ир.
Сульцемслав подошел к старику:
– Здравствуй, дед Соембо. Это я, эне ба.
Старик Сульдем то гладил по голове Славу, то целовал его:
– Слава, Гульдемслав. Чаш оглум сен. Оскенин аа? Чээнектин дыды-ла, большоой стал.
– В кого ты вымахал? – говорит, ак – Как лиственница из Чээнека.
– Слава тоже уже взрослый человек, женатый, у него тоже сын есть. Он с нами приехал в Туву работать, он окончил институт, агроном.
– Слава ам улуг кижи, – говорит он. – Оглуг, бичии оглу база бар. Тывага ажылдаар дээш ада-иези-биле кады бээр келген, чаа амыдырал тургузарынга биске дузалаар дээш. Ол дээди сургуул дооскан кижи-дыр, агроном, тараачын эртемниг.
– Тиим, тиим. Мидерей, кажан келцин, кезээ ирсен? Когда пришоол?
– Уже несколько месяцев живем в Туве.
– Тывага элээн каш ай болу бердивис.
– Ездили в хошуны.
– Кожууннар кезип чордувус.
– По служебным делам.
– Албан-ажыл аайы-биле.
– Анна проверяла, работу учреждений здравоохранения, Слава занимался сельхозвопросами.
– Анна эмнелге черлеринин ажылын хынап чораан-дыр, Слава кодээ ажыл-агайнын.
– Меня ты знаешь, дед Соембо, чем я занимался в Монголии?
– Моолга мээн чуну кылып турганымны утпаан сен бе, говорит.
Старик Сульдем сразу ответил:
– Садыл. Худалдаа.
– Молодец, дед. Я в хошунах смотрел состояние торговли.
– Хожууннарда садыг байдалын коруп чордум, сказал.
– Коогдаа домой? Кажан орус чуртунче чанар силер? – спросил старик Сульдем.
– Когда поедете в Россию?
– Не поедем, втроем останемся в Туве. Вам помогать будем.
– Чанмас бир дидир ужелээ Тывага артып каар бис. Силерге дузалаар бис.
– Бээр канчап чедип келдинер?
– А как вы сюда попали?
– Об этом потом, потом, дед Соембо. Это длинная истори.
– Ол дугайын соонда чугаалажыр, сказал. Ол дээрге узун тоогу-дур.
Черемисин пошарился в сумке, вынул серебряную чашку и протянул ее старику Гульцему:
– Помнишь Шарху?
– Шархууну сакты-дыр сен бе?
– Утпаан мен. Забыыл нет.
– Не забыл, говорит.
– Это тебе подарок от Шарху, твоего лучшего монгольского друга. Он тебе привет передает. Когда мы уезжали в Туву, Шаpxy нам наказал обязательно найти тебя.
– Бo дээрге эн эки моол оннуун Шархуунун сенээ белээ-дир. Ол сенээ байыр чедирген. Кажан болар Тываже аъттанып турда, сени ыяап-ла тывар силер деп Шархуу чагып каан-дыр.
– Четтирдим. Пасибо. Баярла. Мени канчап тып алдынар ынчаш?
– Мы заехали в ваш сумон. Совершенно случайно узнали у одного человека. Но все-таки мы искали тебя: всегда спрашивалл у людей.
– Сумунарга келгеш, бир кижиден душ бооп билип алдывыс. Оон кадында улустан ургулчу аитыртынып, сени дилеп чорааннар.
– Пасибо, четтирдим, баярла, дети мои, – старик Сульдем даже привстал со своего места.
– Хэвтэх, хэвтэх, – сказала Черемисина. – Чыт, чыт.
– Как увидел эмчи Аайну, так ноги перестали болеть, уже не ноют.
– Аайна эмчини коруп каарымга, будум ыстаары боду-ла чиде берди.
Старик Сульдем вдруг громко сказал:
– Все дети собрались здесь, надо заколоть барана, гоните хойтпак. Скорей!
Жители аала вышли из юрты.
Кежикмаа с волнением сказала:
– У бедного человека родственники в один день соберутся, и вот пожалуйста, праздник, дети мои! Ончат, Кара, Чочай, Чымчак, что будем делать?
Старик Сульдем продолжал кричать:
– Дурген! Давай! Бушуул, бушуул!
С трудом успокоили старика.
Наскоро перекусив, гости вместе с хозяевами приступили к работе. Никто без дела не остался: кололи барана, перегоняли хойтпак, толкли просо, таскали воду, кололи дрова, чистили картошку, крошили лук, помидоры, капусту, делали салат, чистили и варили мясо…
Старик Сульдем спокойно лежал в доме и, загибая пальцы, тихо шептал:
– Все дети собрались, все здесь: Саванды, Хойлаар-сал, Дарган-Хаа, Ким-оол… Аайна, Анай-Кара, Ончатпаа, Чымчак-Сарыг, Чочай… Саша, Ваайла, Миндирей, Аайна доктор, Слава… – очередь дошла до маленьких детей, тут дед долго не мог разобраться. – Чолдак-Ой, Аилываа… Дарган-Хаанын, Соскара, Хойлаар-оола, все дети Анай-Кары… Все, все… – потом задумался. – Одного Буяна нет.